Привожу эти примеры вовсе не для того, чтобы как-то уязвить своих коллег по журналистскому цеху. СМИ начали входить в полосу «свободного полета», когда сначала ослабла, а потом и вовсе исчезла партийная и государственная цензура. И многие журналисты просто не выдерживали экзамены на профессиональную и социальную зрелость. Создавались тысячами новые газеты и журналы, куда пришли неподготовленные кадры, вообразившие, что печать может стать доходным делом и обогатить их.
В Ульяновске такие издания тоже появились, причём на первых порах неплохо кем-то финансируемые. К примеру, городская газета «Симбирский курьер», как либеральный рупор местного звучания, стала потрошить советское прошлое как безнадежно потерянное время для страны. Чувствовалась тематическая заданность, предопределённость Но ведь невозможно бесконечно выезжать на подобных публикациях, которые, кстати, читателями воспринимались без восторга. Надо же чем-то заполнять газету.
Из любопытства я просмотрел новорожденные ульяновские печатные листки. В них живописно преподносилась техника сексуальных утех, изуверские убийства, изнасилования, кражи, грабежи… Очевидно, образцом такого освещения жизни являлся для многих «Московский комсомолец», редактируемый Павлом Гусевым, выдвинутым впоследствии за такие заслуги в «видные общественные деятели».
В провинции яростно подражали столичным детищам свободной прессы. Газета «Симбирский курьер», учреждённая новым составом Городского совета, из номера в номер, используя для этого чуть ли не разворот, кормила читателей кулинарными рецептами графини Молоховец, настойчиво советуя, в частности, как осветлять бульон из воловьего мяса двумя фунтами паюсной икры. По мысли редактора газеты, это было, видимо, очень актуально, когда вся область и город сидели на продовольственных талонах. Вот таким образом уводили читателя от кричащих проблем, гипнотизировали общественное настроение, чтобы скрыть, затуманить ползучий подход к криминальному дележу государственной собственности.
Вот об этом я и написал в корреспонденции «Напрасные слова». Реакция самих газетчиков на это была нервно-молчаливая. Коллеги вообще критику в свой адрес воспринимают обостренно, не любят, когда кто-то пытается их учить. Но я ведь не нравоучения предлагал, а приглашал задуматься, на какую тропу уводят журналистику учредители новой прессы.
Из официальных лиц первым откликнулся на публикацию в «Правде» заместитель председателя Горсовета депутатов Николай П-в — будущий местный активист гайдаровской партии «Демократический выбор России». Встретив меня в коридоре здания горсовета, он важно и грозно заявил, что по поводу публикации в газете «Правда» Ульяновский горсовет заслушает меня на своем заседании.
Прости меня, Господи, но я, выслушав это, сорвался на явное к нему неуважение, назвал его круглым дураком. Но он оказался не таким уж глупцом. В девяностые годы либерал — майор в отставке учредил четырнадцать коммерческих предприятий, занимающихся вырубкой и продажей леса. Его же фирма, получив лицензию на оценочную деятельность, способствовала ограблению сельскохозяйственных предприятий, искусственно доведенных до банкротства. Имущество стоимостью в десятки миллионов рублей оценивалось в копейки и скупалось нужными людьми. Пыталась за него цепляться прокуратура, но он ловко ускользал от уголовного преследования. Прокуратура, наседая на таких ушлых дельцов, потом плавно давала задний ход, следуя неписаному правилу «не кошмарить бизнес». И это правило позднее, в 2010 —х годах, стало даже директивой, исходящей от самого Д.А. Медведева, ставшего президентом.
Итак, СМИ на пороге нового тысячелетия преображались в соответствии с происходящими фундаментальными изменениями в стране. Уже при Горбачёве журналисты были поделены на своих и чужих по идейному водоразделу. Свои, это разумеется, те, кто критиковали социалистическое прошлое, представляли его черной эпохой, высмеивали и шельмовали известных деятелей, якобы препятствующих обновлению страны. Чужие — это неразвитые писаки, не способные ориентироваться в реалиях времени, тоскующие по советским временам.
Но не только это разделяло некогда монолитное и дружное журналистское сообщество. Многие мои коллеги в наступившей профессиональной вольнице почувствовали себя как рыба в воде. Не заботясь о своем нравственном облике, они поставили себя на службу интригам, бандитским разборкам, междоусобным распрям чиновничье-бюрократических кругов. Увы, это коснулось и некоторых моих знакомых журналистов.
Один из них, всегда хваставшийся своим собкоровским прошлым, стал, где только можно, городить чушь о том, как он на страницах центральной прессы отважно боролся с порочной социалистической системой. Наверное, этой писанине кто-то верил. Но я-то хорошо знал этого человека — пронырливого, беспардонного, умеющего конвертировать свой собкоровский статус в разные материальные приобретения. Уважаемая газета, от которой он работал в Ульяновске, разобравшись наконец-то, что из себя представляет этот тип, от него избавилась, используя его пьяные дебоши как формальный повод для увольнения.
В Ульяновске газету «Сельскую жизнь» представлял собкор Геннадий Иванович Краснопёров — полная противоположность тому человеку, о котором я рассказал выше. Геннадий Иванович, как журналист, родом из районного звена печати, с агрономическим образованием. Он являл собой ходячую иллюстрацию к образу упёртого, бескомпромиссного журналиста. Статьи он писал суховатые, но глубокие, выверенные до мелочей. Позже, когда центральные партийные газеты, сменив учредителя, были брошены на нищенское выживание, Г.И. Красноперов стал редактором газеты «Жизнь и экономика», созданной местным отделением Сбербанка. Он сумел организовать нештатный актив добросовестных авторов. Конкретно, на фактах текущей жизни, газета показывала, к чему привела стихия горбачёвских скороспелых преобразований. Подписной тираж издания за короткое время вырос с десяти до двухсот тысяч экземпляров.
В двухтысячных годах Г.И.Красноперов, выйдя на пенсию, увлекся городским садоводством. В своем микрорайоне он создал множество цветочных клумб. Там, где был чертополох, репейники и крапива, теперь по весне цвели астры, мальвы, бархатцы, бальзамин, календула, космея и много чего другого, названия которых не упомнишь. За десяток лет на пустырях, школьных дворах, вдоль тротуаров он высадил более миллиона декоративных растений. Его худенькая фигура с лейкой и садовой лопаточкой, в широкополой соломенной шляпе настолько примелькалась горожанам, что, когда он однажды приболел, многие встревожились: а где тот смешной старичок, так похожий на доброго гнома?
Мечта Геннадия Ивановича привлечь к городскому садоводству как можно больше энтузиастов, увы, не осуществилась. Некоторым людям (а таких немало) больше нравилось вытаптывать клумбы, ломать их ограждения, вываливать на них мусор, чем беречь и холить созданную цветочную красоту. Удивительно, но Геннадий Иванович, огорчаясь, не злобился на таких людей. «А за что осуждать-то? — говорил он примирительно. — В них ещё сидят гены разрушения, бациллы уродства, их не так-то просто вытравить».
Постепенно втягиваясь в собкоровские будни, я старался каждый день отправлять в редакцию если не корреспонденцию, то хотя бы информационную заметку. Заведующий отделом корреспондентской сети Владимир Дмитриевич Федотов (сам бывший собкор) немного остудил меня. Не мельтеши, сказал он в телефонном разговоре, выбирай солидные темы, детально прорабатывай их, облекай в яркий, но простой язык. Подготовив материал и отправив его по телетайпу или через стенографистку, я торопился узнать, что с ним, будут ли печатать. Такая назойливость кое у кого вызывала раздражение.
Так оно и получилось в моих взаимоотношениях с отделом науки, где редактором был Владимир Степанович Губарев. После Чернобыльской трагедии, произошедшей в апреле 1986 года, в мире изменилось отношение к ядерной энергетике. В обществе нарастал страх, названный радиофобией. Многие страны стали отказываться от атомных реакторов, переключившись на разработку возобновляемых источников энергии с одновременным использованием углеводородного сырья, что наносило непоправимый вред экологии.
