В действительности же общественный статус журналиста упал, начиная с девяностых годов, как говорят, ниже плинтуса. Главным мотивом его деятельности стал заработок любыми путями. Пышным цветом расцвела жёлтая пресса. А сами так называемые разоблачения порока тоже стали лишь средством добывания денег.
Одним словом, современная журналистика превратилась в обслугу — крикливую, на ходу переобувающуюся. Такое моё отношение к нынешним СМИ сформировалось не сразу, я довольно долго вынашивал свои мысли о злокачественном перерождении нашей профессии, искал объективные причины такого перерождения и пришел к выводу, что многое зависит от моральных качеств самого журналиста, от его природного интеллекта и от нравственного климата в стране.
Многие мои коллеги, уже вышедшие на финишную прямую своей жизни, а значит не имеющие смысла лукавить, признают, что от прежней журналистики, наследовавшей лучшие традиции дореволюционных, а затем и советских газетчиков, остались рожки да ножки, что ей на смену пришла профессия под этим же именем, но совершенно с другим содержанием. И если и взвесить на весах её достоинства и пороки, то неизвестно, какая чаша перевесит.
Работа в Новосибирске была напряженной. Не было месяца, чтобы ко мне не приезжал кто-нибудь из московской редакции для подготовки совместного газетного материала. К примеру, Юрий Гладильщиков, ставший впоследствии известным кинокритиком, публицистом, неожиданно нагрянул с предложением провести в новосибирских школах некую социологическую акцию, чтобы выяснить уровень познаний юношей и девушек в авангардистской культуре и искусстве.
Честно говоря, я не видел актуального смысла в таком социологическом срезе. Куда было важнее, на мой взгляд, провести зондаж морально-нравственных установок юного поколения, их жизненных устремлений на развилке исторических дорог, в которой оказалась наша страна. Почти неделю мы занимались этой акцией. Довольный её итогом, Юрий Гладильщиков отбыл в Москву. Но ожидаемая статья так и не появилась на страницах «Советской России». А вскоре он перебрался в «Литературную газету» на должность заведующего отделом искусства.
Гораздо плодотворней оказался приезд другого аппаратчика из Москвы — заведующего отделом писем редакции Валерия Кондакова. «Для нас личное задание главного редактора, — огорошил меня Валерий Павлович. — Будем готовить серию статей о нетрудовых доходах и летунах». Я понимал, откуда принесло эту тему. Как раз в это время с утверждением М.С. Горбачева на должность генсека из кабинетов ЦК и Совмина стали громко раздаваться призывы к борьбе с паразитизмом, пьянством и сопутствующим этому злом. И вся пресса, естественно, переключилась на эту тему.
— Валерий Павлович, — говорю я своему старшему коллеге, — нам надо бы самим понять, что есть причина, а что следствие. Вон в Волгоградской области начали запахивать помидорные плантации частников. Какая беда в том, что люди занимаются таким промыслом? И разве их доходы нетрудовые? И летуны разные бывают. Человек часто меняет работу по разным причинам. И назвать его паразитом язык не поворачивается…
Кондаков, многоопытный прожженный газетчик, только усмехнулся. Конечно, сказал он, нам выставляют для битья ложные цели. Но с этим надо мириться, выше головы не прыгнешь. Отбарабаним эту тему, наверху придумают что-нибудь новенькое или возвратят старенькое. Вот увидишь, ещё придется вновь писать о социалистическом соревновании — как двигателе производственного прогресса.
Серию статей мы подготовили. Их печатали подряд из номера в номер. Валерий Павлович показал себя виртуозом слова. Чувствовались в нем многолетняя школа журналистики, сильный характер архангелогородца. Родом с русского Севера, он был физически крепким человеком, немного циничным и упорным. Но вот упорства, чтобы покончить со своей застарелой русской болезнью, ему почему-то не хватало. И эту болезнь он приобрёл будучи собкором «Комсомольской правды» в Болгарии. В холле корпункта в Софии прямо у входа стояла большая дубовая бочка, всегда наполненная болгарскими «братушками» молодым виноградным вином.
Командировка Валерия Кондакова заканчивалась и я, не зная ещё о его слабости, предложил посидеть в последний вечерок за бутылкой коньяка. В общем, он с моей помощью «наступил на пробку» и ушел в запой. Чувствуя себя виновным, стал всеми способами выводить его из сумрачного состояния. Только дня через три смог усадить его на самолет, уговорив девушек на регистрации не обращать внимания на слегка нетрезвого пассажира.
Я не стал бы вспоминать этот эпизод, связанный с таким незаурядным талантливым журналистом. Но спустя какое-то время, когда в стране развернулась несусветная кампания за трезвый образ жизни, в «Советской России» появились антиалкогольные статьи Валерия Кондакова. Они были написаны блестяще, с горькой болью за исковерканные людские судьбы, разрушенные семьи, за весь тот разор и позор, которые несёт в общество алкоголь.
В редакции, как я понял, такие статьи Валерия Павловича восприняли хорошо, но с легкой ироничной оговоркой: ему ли не знать пагубность алкоголизма! Редкий случай, когда журналист свои нравственные заблуждения, физические страдания смело выставляет на суд людской, не думая о своем имидже. В начале девяностых Валерий Павлович системно, упорно высвечивал на страницах «Советской России» и «Рабочей трибуны» зарождавшиеся гнезда мафии, уже тянувшейся к рычагам государственного управления. Он умер от сердечного приступа…
Новосибирск стал для меня своего рода тестом на выносливость. Сменивший М.Ф. Ненашева на посту главного редактора Валентин Иванович Чикин ещё выше поднял творческую планку для собкоров. В те годы, пожалуй, только в «Советской России» собкоровские публикации определяли в целом тональность каждого номера, несли из российской глубинки настоящие, а не мнимые веяния перемен, отражали настроения людей. И днем, и ночью из редакции сыпались телефонные или телетайпные поручения.
Однажды уже к ночи позвонил редактор газеты по отделу сельского хозяйства и попросил подготовить в ближайший номер выступление сибирского комбайнера, принявшего участие во встрече генсека М.С. Горбачева с ветеранами — героями труда. О прошедшей встрече я знал в общих чертах. Горбачев, вбрасывающий в общество лозунг за лозунгом, вдруг пришел к пониманию, что застойную экономику оживит трудовой энтузиазм, дух стахановского движения. Вот об этом и шла речь на встрече генсека с передовиками производства, трудовыми подвижниками. Теперь, после этой встречи, пришла очередь пропагандистской раскрутки этой темы.
Выступление комбайнера, участника той встречи, нужно было отстучать к завтрашнему утру. А на дворе уже ночь. Разница во времени с Москвой четыре часа. Напоминаю об этом редактору отдела. А вы сядьте на вертолет, советует он, слетайте к нему, то есть к комбайнеру, побеседуйте и помогите ему написать его выступление. В общем, сказал редактор, жду текст в номер.
От этих слов мне стало тоскливо. Но делать нечего, поручение надо исполнять. Ближе к полуночи звоню на домашний телефон первого секретаря сельского райкома партии. Объясняю, что к чему. На моё счастье, первый секретарь, которого я поднял с постели, оказался человеком понимающим и с юмором. Он мне подробно, в деталях, рассказал о самом комбайнере, его характере, его взглядах на жизнь. Мне оставалось только сесть за стол и изложить выступление комбайнера, которого районный секретарь обещал предупредить…
Рассказываю об этом исключительно только потому, чтобы показать, какая случалась профанация в журналистской работе той поры. «Заавторство», в принципе, нормальное дело. Помочь человеку облечь свои мысли в удобоваримую для публикации форму было обязанностью штатного работника редакции. А чтобы журналист не отлынивал от этой обязанности, с давних пор ввели соотношение собственных и авторских материалов сорок к шестидесяти. Сорок процентов собственных публикаций и шестьдесят авторских. Если такое соотношение нарушалось, то тебе снижали или даже не выплачивали гонорар.
