Я слышу…
— Оттуда на меня сейчас что-то выпрыгнет?
— Только если восторг и обожание. Мне, разумеется. А то посмотрите! Этого вон… — Паша толкает «Глеба» в плечо, — Обняла даже! А меня?! Я твой брат!
Лиза фыркает и отмахивается.
Мне даже интересно, что он туда запихнул, и я слегка щурюсь. Жду.
Кстати, пока жду — Глеб этот мне, естественно, не нравится. Тот факт, что она его обняла — еще меньше. Если совсем честно, думал, что сгорю, когда это случилось. Сердце аж из груди вырвалось, а во рту разлилась горечь. Как Катя его описала, спокойствия не прибавило...
«Лучший друг Паши» — и взгляд такой до омерзения раздражающий. Тоже хитрый как у лисы. Ты-не-представляешь-как-пожалеешь взгляд.
Веду головой по кругу, разминаю шею, снова концентрируюсь на Лизе. Плевал я на этого Глеба — похеру! Похеру — похеру — похеру! ПО. ХЕ. РУ.
Лиза.
Она как раз открывает ларец и застывает. В прямом смысле этого слова! А я ерзаю в кресле. Так она не реагировала на мои подарки никогда. Даже на то колье, где было столько бриллиантов, будто в него запихнули целую шахту по их добыванию. И размером они были с кулак…что же там?
Через мгновение ответ на этот вопрос поднимается с подушки аккуратными, маленькими пальчиками.
Диадема?!
Даже не так! Самая настоящая корона.
Лиза — молчит; Катя — ржет.
Бросаю на нее непонимающий взгляд. Я хорошо знаю Лизу и вряд ли она бы оценили такой подарок…В смысле…конечно, оценила бы в теории, но одевать бы не стала. Потому что вульгарно. И странно. Я буквально слышу, как моя девочка говорит это тоном, полным сарказма, а еще морщит носик, так что нет, она не оценит. Разве что за этим не кроется какая-то история? А судя по улыбке Кати, именно так и есть.
Буравлю ее взглядом, который она перехватывает, пару мгновений вроде спокойно отвечает, но потом сдается и закатывает глаза.
— В детстве у Лизы была диадема, но…
— Но?
— Паша ее сломал. Случайно. Сел, раздавил, а больше таких не было. Она очень плакала, и тогда он пообещал ей, что обязательно купит целую корону, когда вырастит. Еще круче! И вот…
Понятно.
Слегка закатываю глаза, но внутри тепло. У нас с братом тоже такое было, только с машинкой. Он сломал мой любимый, радиоуправляемый мустанг, а на восемнадцать лет исправился — купил такую же, только в настоящем размере.
Я ее разбил, когда влетел дерево после вечеринки, где я позволил себе слишком много. В очередной раз. Но в последний.
По спине идут холодные мурашки, которые я сбрасываю, ведя ими, снова концентрируюсь на Лизе. Мне она нужна, чтобы убрать тьму — нужна ее улыбка. И я ее получаю.
Лиза улыбается, даже смеется, а в глазах слезы. Но не те, что я видел так часто, а хорошие. Добрые. Слезы счастья.
Блядь.
Стало только хуже.
На меня снова давят воспоминания о том, как я не сдержал свое слово. Не сделал ее счастливой…а, напротив, сделал очень больно.
Блядьблядьблядь.
Хмурюсь и поднимаю два пальца в воздух, чтобы подозвать официанта.
— Еще виски.
Он кивает и уходит, а Сай бросает на меня взгляд.
— Еще виски?
— Здесь эхо?
— Нет, просто это уже третий стакан, Адам.
Охуенно.
— С каких пор ты считаешь мои стаканы? — саркастично смотрю на него, но во взгляде моем преобладает злость.
Какого хера ты лезешь не в свое, блядь, дело?! Твоя любимая женщина рядом, вот и занимайся своим делом, а от меня отъебись!
Все это горит на языке, но вместо того, чтобы произнести мусор, я утыкаюсь в свой стейк. С кровью.
Как символично. Чудовищу нужно мясо с кровью, тьме нужна жертва. И сколько не веди плечами, правда сжимает мне горло стальной хваткой. Приходится даже ослабить галстук, потому что я задыхаюсь.
Твою мать.
Сука.
Как будто в груди все в фарш, и я знаю почему, но ни за что это не озвучу. Прикрываю глаза на мгновение, чтобы унять ужасную боль под ребрами, и снова иду к своему маяку.
На ее голос…
— …Да что ты говоришь?!
— Серьезно! Я не люблю моделей!
Паша произносит это как будто специально громко, но отвлекает. Усмехаюсь, бросаю на него свой саркастичный взгляд, как и половина мужиков этого зала.
Ну да, блядь, кому ты лечишь? Не любит он моделей.
Лиза озвучивает коллективное мнение вслух.
Сначала, конечно же, смеется со своей короной на голове, потом кивает пару раз и тянет.
— Ну да, ну да. А трава у нас нынче растет голубая. Кому ты заливаешь?!
Его громкий смех привлекает еще больше внимания, я тем временем быстро обследую зал, чтобы понять…
И понимаю.
В каждом месте вроде этого есть особая зона. Обычно у бара. Там сидят девушки, мечтающие обзавестись богатым, щедрым спонсором. Проще говоря, витрина — выбирай любую. Они сделают все, что ты захочешь, когда ты захочешь и сколько ты захочешь — если сойдетесь в цене, конечно же.
Сейчас вся эта витрина смотрит на Пашу.
Усмехаюсь.
Наверно, они уже прогуглили, кто же он такой, и готовятся нанести сокрушающий удар. Еще бы! Новый миллиардер в наших джунглях. Каждая хочет быть первой, кого он заметит… а Лизу вряд ли устроит такой расклад.
Это намерено, малыш? Уверен, что да.
Она отгибается на спинку стула, будто наслаждается моментом, но вместе с тем заинтересована услышать то, что скажет ее брат. Я думаю, она не ожидала отрицания, а готовилась самолично расписать все «плюсы» таких связей, а он ее, кажется, удивил…
Ну и? Что же ты скажешь?
Паша улыбается нагло, как обычно. Нарочито медленно пьет свое шампанское, потом отгибается также как она. Че-е-ерт…сейчас они очень похожи…Но не об этом речь. Он покручивает внушительный камень на мизинце и, наконец, кивает.
— Ладно. Хочешь правды? Модели — шикарны.
«Бам!» — одними губами отвечает она, открывает рот, чтобы выплеснуть немного яда, но вдруг он поднимает указательный палец к потолку и говорит дальше.
— Но! Есть оговорочка.
— И какая же? Только блондинки?
Клянусь, если он сейчас это подтвердит, то половина сучек Москвы станет блондинками.
Усмехаюсь этой мысли, сам смотрю на Лизу.
Она злится.
И это снова неприятно.
Потому что я знаю, что злится она из-за меня. Наверно, Лиза теперь ненавидит моделей, хотя в этом, поверь, смысла нет.
Они — пустышки. Жаль, я не могу тебе этого объяснить, чтобы ты услышала…
— Мне нравятся модели мирового уровня. Типа Шейк, Кемпбелл там…не знаю, Адрианы Лимы?
Лиза громко прыскает, а потом начинает ржать. Я тоже улыбаюсь. Губа у тебя, парень, не дура — нормально…
— Я в том смысле…Да хватит ржать!
— Да ты просто охренел!
— Я не сказал, что единственные женщины, которых я рассматриваю — это они! Я имею в виду, что на них охренительно приятно смотреть!
— А на других противно?
— Ты не слышишь, да?
— Я слышу прекрасно и все понимаю…
— Нифига ты не понимаешь, а вот если дашь мне закончить — поймешь!
Пару мгновений она медлит, а я молюсь, чтобы тему не сменила, потому что чувствую, что, возможно…только возможно! Паша сможет объяснить ей то, что она не хотела слушать от меня.
Пожалуйста…
— Ладно. Говори.
Улыбается.
И я вместе с ним слегка, ведь жду с замиранием сердца, что же будет дальше…
— Красивых женщин — много. Все красивые! Но! Если мы говорим конкретно про моделей, то те женщины и те самые женщины, на которых ты так «вежливо» намекнула — вещи разные!
— И в чем же их принципиальное различие?
— Да в том, что кому-то вроде Наоми Кемпбелл не нужно так привлекать внимание!
Она поднимает брови.
— Что ты смотришь? Это правда.
Смотрит на Глеба, тот слегка жмет плечами и снова принимается за свои пельмени.
Мудак. Еще и с татуировкой на морде. Мудацкой.
Так, ладно, не отвлекайся!
— …У них есть имя, популярность, бабки. Они не просто картинки! Это профессия. Я знаю пару моделей из Виктории Сикрет, и я охренел, сколько они тратят на спортзалы, занятия, и как на самом деле происходят все эти съемки!