— Хотелось бы заодно подробнее узнать о взаимосвязях параллельных миров, — напомнил ему Овирский, осуждающе косясь на трубку в руках Мартынова.

— Да-да, конечно, — лектор поднял глаза от планшета, оглядел слушателей, подошёл к окну, постоял, глядя на лес и покачиваясь с пятки на носок, затем снова повернулся к аудитории. — Полагаю, всем известно о критической точке, где система становится неустойчивой к изменениям и где происходит её структурная перестройка, — издалека начал Мазаев. — Это так называемая точка бифуркации. В ней система – в нашем случае это общество – колеблется перед выбором пути дальнейшей эволюции. При этом само общество на какое-то время становится крайне неустойчивым и непредсказуемым. Образно говоря, его шатает. Это время переворотов, революций, войн и прочих потрясений. В конечном счёте общество всё-таки выбирает путь своего дальнейшего развития. На его выбор влияет огромное количество факторов, порой совсем незаметных и потому изначально не принимаемых во внимание. Заранее предсказать, по какому пути пойдёт общество практически невозможно. Было невозможно, пока не появился «Демиург», — уточнил Олег Борисович.

На этот раз Зотагину удалось ухватить смысл сказанного. Помогли когда-то прочитанные фантастические книжки, где герой менял ход истории. Там точка бифуркации тоже упоминалась.

— «Демиург» позволяет точечно воздействовать на ход истории, применяя закон бабочки Брэдбери. Иначе говоря, формировать историческое развитие в наиболее привлекательном для общества направлении, — продолжил Мазаев, убедившись, что все поняли, о чём идёт речь. — Наряду с этим обнаружилась очень интересная и важная деталь. Оказывается, из-за воздействия «Демиурга» возникает альтернативная ветвь развития. Она не исчезает бесследно, а становится параллелью основной. Является, своего рода, запасным путём в плане истории. Но не навсегда, а лишь до определённого момента, пока не сойдётся с доминирующей линией и не исчезнет, растворившись в ней в зоне аттрактора. Зоне притяжения, говоря иначе. Разумеется, пока такой доминантой здесь является наша реальность.

— А мы, получается, должны помешать этому? Уничтожить наш мир ради сохранения той параллели? — спросил Самсонов. — Почему? Чем та, другая реальность лучше нашей? Я не собираюсь спорить с вами, Олег Борисович, я просто хочу понять.

— Для этого мы с вами и собрались сегодня, — сказал Мазаев. — Чтобы вместе во всём разобраться. Вам сложно судить о том мире, куда вы должны отправиться, но о нашем у вас наверняка сложилось определённое мнение. Хотелось бы его выслушать.

— Окаянь, — неожиданно для себя сказал Зотагин.

— Окаянь? — удивлённо взглянул на него лектор. — Почему вы так считаете?

— Это не я, — ответил Зотагин. — Его так офицер назвал. С того корабля.

— Видимо сравнение оказалось не в нашу пользу, — философски заметил Мартынов. — Наверняка тому имелись причины.

— Не могу согласиться, — возразил Овирский. — В целом наш мир меня устраивает. Да, нём имеются определённые минусы. Это нормально, это в порядке вещей. Стремление к абсолютному совершенству я не воспринимаю всерьёз, считаю утопией. И полагать этот мир окаянным, основываясь только на мнении какого-то неизвестного мне офицера, не собираюсь.

— Никто вас не заставляет, —дёрнул плечом Мартынов. — Но там, — ткнул он в потолок чубуком трубки, — данный расклад никого не устраивает. Существование «Демиурга» тому подтверждение.

— Действительно, Олег Борисович, объясните, каким видится общество создателям «Демиурга»? Вы сейчас сказали о привлекательности. В чём будет заключаться эта привлекательность в заново созданном мире? — поинтересовался Самсонов.

Мазаев, до того с интересом наблюдавший за разгоревшимся спором, оживился.

— Однозначно ответить на ваш вопрос, Юрий Дмитриевич, я не смогу, — сказал он. — Однозначного ответа на него не существует априори, поскольку здесь нам придётся затронуть экономическую, социальную, политическую и, наконец, духовную сферы общества. Давайте в качестве примера остановимся только на экономической, подразумевая, что в остальных схожая ситуация. Согласны? Вот и замечательно! Итак, от того, как производятся и распределяются материальные блага, напрямую зависит благосостояние общества. Это бесспорно. В Советском Союзе, куда вас вскоре командируют, производственная база страны является общественным достоянием и каждый человек, причём с рождения, получает, определённый доход от произведённой продукции. Как в материальном плане, так и в социальном. При капитализме, а в особенности капитализме колониальном, каковой мы наблюдаем в нашей реальности, доход от произведённого получает лишь малочисленная группа владеющая средствами производства. Остальные зависят от их, простите за примитивизм, жадности. Сравните и ответьте себе сами, что на ваш взгляд из этого более привлекательно. В других сферах, повторяю, ситуация сходная. Проигрывает тому миру.

Зотагину вспомнился их давний разговор с Осокиным. Зимой, ещё до того, как они с китайцами на «Витязе» отправились сюда через тайгу. Леонид тогда говорил о чём-то похожем. Прав он был, получается. Зря Голубчик над ним смеялся.

— Ответ предсказуем, — сказал Овирский. — Даже спорить не буду. Другое дело, оценят ли наши старания в том новом дивном мире, что мы собираемся в конце концов построить. Не лучше ли оставить всё, как есть. История сама во всём разберётся.

— Тогда чего ради вы находитесь здесь среди нас, Лев Аристархович? — спросил Мартынов. — Если хотите всё возложить на историю. Или только сейчас осознали, чем нам придётся заниматься там, в прошлом?

— Я здесь ради материала для своей диссертации, Сергей Илларионович, — ответил Овирский. — Исключительно ради этого. Остальное считаю сопутствующим. Да и вы, как я понимаю, имеете в прошлом личную заинтересованность.

— Не помню, чтобы я это скрывал, — Мартынов сжал зубами чубук трубки.

— Курить вредно! — походя указал ему Овирский.

— Там, куда мы отправимся, курение в порядке вещей, — парировал писатель.

— Действительно, Олег Борисович, хотелось бы узнать, как в конечном счёте будут восприняты изменения? — задал вопрос Самсонов. — Пусть из лучших побуждений, пусть во имя общего блага, но они ведь всё равно навязаны. Лично я совсем не представляю, каким образом можно сделать так, чтобы все остались довольны.

Зотагин был абсолютно с ним согласен. Он тоже не понимал, как можно сразу всех сделать счастливыми, да ещё насильно. Если даже в маленьком коллективе обязательно найдётся кто-то чем-то недовольный, то здесь такие подавно будут. Что с ними делать? Отправлять куда подальше, чтобы не портили картину поголовного счастья? В лагеря на перевоспитание, как Осокина? И чем же то общество тогда лучше этого? Если задуматься, нет между ними никакой разницы. Те же яйца, только в профиль, как сказал бы Иваныч.

Мазаев обрадовался, словно ждал этого вопроса. Скорее не просто ждал, а специально подводил к нему слушателей каждой своей новой группы. Словно ненавязчиво хотел проверить их отношение и готовность к будущей работе. Такое у Зотагина сложилось подозрение.

— Хочу сразу оговориться, что привлекательность общества в нашем понимании вовсе не означает полное удовлетворение всех запросов каждого его члена, — начал лектор. — Подобного общества не может существовать в принципе. Известную в своё время декларацию от каждого по способностям, каждому по потребностям считаю утопией, потому как потребности отдельных личностей, прямо скажем, могут быть безграничны и в некотором роде даже невыполнимы. Тут я целиком и полностью согласен с Львом Аристарховичем, — лёгкий кивок в сторону Овирского. — Однако, прежде чем понять, как общество воспримет готовящиеся нами изменения, надо чётко знать, какими будут эти изменения, — продолжил Мазаев, интонационно выделив слово “какими”. — Давайте вместе вспомним, что больше всего привлекало людей на протяжении всей истории? — оглядел он слушателей.

— Власть, — сказал Овирский. — Власть над миром, власть над обществом, власть над ближним. На протяжении всей истории людей больше всего привлекала власть! — подчеркнул он.