— Поздно. — Волхв уже не крутил булавами, а экономно взмахивал, разбивая шипастыми деревяшками лысые черепушки. — Колдуй, остроухая, быстрее. Чую, нам туда надо срочно! Что-то черное грядет, сгущается тьма силы немереной.

Люба и сама ощутила, что где-то в той стороне, куда падала Брельха, происходит непонятное. Воздух над болотами гудел и вибрировал. Только вот разглядеть она ничего не могла. Монстры не дремали, а будучи уже мертвыми, страха не ведали.

«Как эта штука сработала? Шиза?» — пытаясь вновь сделать из трости огнемет, добивалась она сведений от симбионта.

«Возможно, прямой контакт с тварью хаоса? — предположила та. — Посох-то у тебя с энергией близняшек. Вот на хаос и сработал. Ну или драконий огонь через него пропустить».

— Эх… — Люба рухнула на колени. Держа трость за середину, она воткнула узкий конец в спину валяющегося под ногами монстра, убитого ее защитником. Из верхушки с камнем опять вырвалась струя огня. — Заработало! Пока этот жмурик не расплавился, у нас полный боезапас.

Только как всегда и бывает, радость оказалась преждевременной.

Посох стремился уничтожить все эманации хаоса, и посему по древку, которое держали руки эльфийки, тоже заскакали искры жара.

В пылу боя Люба этого даже не заметила, как и то, что монстр под ее ногами плавится, вспыхивая от магического огня. Стоя на коленях, она водила струей из посоха, кашляя и пытаясь рассмотреть сквозь вонючий дым следующих противников.

Огонь в камне погас, и чья-то сильная рука вздернула ее вверх за шкирку, как нашкодившего котенка.

Люба не глядя махнула назад тростью. Не попала. А еще застонала от боли. Из глаз хлынули слезы. Оружие выпало из обожженных до мяса ладоней, сдирая с них кусочки прикипевшей к дереву кожи.

Под руку поднырнула ликая, обхватив подругу за пояс и помогая устоять на ногах. На воротнике разжались чужие пальцы.

— Не до слез сейчас! Больно — значит жива! — Злой голос волхва мигом отрезвил и напомнил, что тут война и жалеть себя некогда.

В руку сунули тряпку, намазанную кашицей из зелени.

— Обмотай. Бери посох и бежим. — Старый Ворт рванул куда-то в сторону и исчез в чаду и гари. За ним метнулись остальные драконы.

Шейсэли, тревожно осматриваясь, быстро намотала Любе на ладонь тряпицу и, подцепив трость рукой в перчатке, сунула подруге.

Они побежали. Но, как показалось увидевшей открывшуюся картину эльфийке, не успели.

Брельха, уже в человеческом виде, валялась на грязном мху изломанной куклой. Бледная, с кровавыми потеками на шее, с багровыми, уже чернеющими по краям следами от зубов.

Над ней, насмешливо оскалившись, стоял ее драгоценный сыночек с перепачканным кровью матери ртом и черными, без белков, холодно-равнодушными глазами.

Смотреть на чудовище в теле подростка было жутко до трясучки, колени подгибались, а немигающий взгляд монстра, казалось, парализовал душу, наполняя ее страхом и отчаянием.

Драконы, кто в человеческом виде, кто в истинной ипостаси, отчего-то не спешили уничтожать эту тварь хаоса. Люба не могла понять, почему они медлили. Шиза в голове вместо внятных слов вообще тихонечко поскуливала на одной ноте, сбивая с мыслей, как занудный комар.

— Телмек, — голос Эндерка в драконьей ипостаси громыхнул по болотам, — она же твоя мать! Что ты творишь⁈ Борись! Ты уже достаточно взрослый, можешь принять истинный облик, данный нам создательницей, призвать Дирайю в свое сердце и изгнать из своего тела чужеродную тьму!

— И как же проглядели парнишку? — рвано выдохнул рядом с эльфийкой кто-то из воев.

«Они думают, что на нем печать адептов. Они не знают, что парень никогда не был драконом! — внезапно сообразила Любовь Михайловна. — Не понимают, что он — рожденная в этом мире дрянь и изгнать его никто не в силах. Он проводник своего бога, поскольку принадлежит этому миру по праву рождения. Мессия хаоса».

Что-то в ней неуловимо изменилось, или она себя как-то выдала, но лже-Телмек, до этого изображавший растерянность и муки душевной борьбы, впился в нее провалами чернющих глаз.

Удар в ментале был такой силы, что Люба закричала, срывая связки, и упала на изрытый когтями мох, в вонючую, пузырящуюся в бороздах жижу.

В мозгу, словно не справляющаяся со стеной, но упорная электродрель, визгливо верещала Шиза. Любе казалось, что ее глаза от боли закатились прямо под череп и она видит меж розовато-серых извилин собственного мозга пухлую бежевую гусеницу в красную крапинку, мечущуюся в пляске святого Витта.

Боль заполнила все, словно отходняк от очередной операции. Люба не понимала, что происходит вокруг, не слышала криков Шейсэли, которая успела выдать тайну монстра. Не видела, как из болот повалила очередная волна измененных хаосом тварей, а Эндерк сцепился с принявшим свое истинное обличье мерзким существом, похожим на мокрицу с клешнями, крыльями и головой парнишки. Того, кто, не будь Брельха такой жадной дурой, и впрямь мог бы быть сыном драконицы.

Пришла в себя Люба оттого, что ее тащили за ноги. Вряд ли свои, даже решив, что она мертва, возюкали бы ее лицом по болоту. Значит, ее уволокла какая-то мерзость, сделала она вывод.

Женщина забилась, стараясь лягнуть ногами и изворачиваясь всем телом. Все же тренировки с ликаей не прошли для эльфийки даром. Образчиком драконьей женщины-мечты она не стала, но сил поднабралась. Как и навыков защиты.

Сопротивлению захватам Шейсэли уделяла особое внимание. Ликая прекрасно помнила, что рядом с ними могут оказаться не благородные рыцари, а кучка не самых приятных типов с далеко идущими мерзкими намерениями.

Одну ногу удалось освободить, и подкованный низкий каблучок сапожка Любы попал по чему-то мягкому. Она услышала негромкий стон, рычание и даже чьи-то сдавленные ругательства.

— Брельха? Что ты делаешь, дура⁈ Пусти! — узнала Люба по голосу свою похитительницу. Эльфийка изо всех сил лягала свободной ногой, чтобы вырваться из рук ненормальной драконицы, которая волокла ее вглубь страшных топей.

— Я думала, он тебя насмерть загрыз, этот монстр! Как ты могла предать драконов и связаться с хаосом, который уничтожит тут все живое⁈

Сорванные связки болели, и Люба сейчас хрипела и рычала не хуже драконицы.

Ее слова о сыне вдовы дошли до сознания чокнутой тетки. Только не на такую реакцию рассчитывала Любовь Михайловна. Брельха выпустила из рук ее ноги и, подскочив, со всей силы пнула под ребра не ожидавшую этого и не успевшую увернуться эльфийку.

Учитывая общую субтильность ушастого тельца и мощные формы предательницы вдовушки, от такого пинка Любу скрючило болью и откинуло на пару шагов.

— Это ты во всем виновата, остроухая дрянь! — дурниной заорала разозленная драконица. Правда, добивать соперницу не стала. Не смогла.

Сквозь слезы, набежавшие на глаза от резкой боли под ребрами, Люба увидела, как на шее женщины вспыхнула багровым и запульсировала рана от укуса. Глаза Брельхи остекленели, на губах появилась пена, она зашаталась на месте, хрипя и поскуливая.

— Доставить в круг, доставить в круг, доставить в круг… — бормотала она и, вытянув руки в сторону эльфийки, двинулась к Любе, волоча ноги, как зомби в третьесортном фильме.

Больно? Страшно?

Да Любовь Михайловна сама не могла понять. Тело болело просто везде. Руки были обожжены, голова раскалывалась, лицо саднило, в боку стреляло.

А страх гнал, заставлял терпеть боль и бежать, ползти подальше от подконтрольной злым внушениям вдовушки.

Только вот ползла наша ушастенькая совсем в неправильном направлении. И поняла она это только тогда, когда почти уткнулась носом в заляпанные грязью высокие сапоги из драконьей кожи.

Этот рисунок и характерное расположение чешуек Люба ни за что бы ни с чем не перепутала, да и ее не к месту всколыхнувшаяся память подкинула ей картинку драконьей головы, на которую ставил ноги сидевший на троне властелин эльфийского народа. Тогда она, точнее Милюбэль, была ребенком и разглядела зубастую морду во всех подробностях, поскольку все остальное казалось малышке совсем неинтересным. Драконы для эльфов были чудовищами. Перемирие с целью выживания для остроухой расы мало что изменило в отношении разумных двуипостасных крылатых рептилий.