Женская половина нашего поселения очень обрадовалась покупкам, особенно рады были мама и Наталья Ивановна. Бабушка больше любила животных, привезенных кур она разместила в одном из брошенных строителями контейнеров, использовавшемся как жилье для рабочих во время постройки дома. Самолично кормила кур, собирая для них остатки с нашего стола, сетуя, что злаков нет для пернатых. Пара мешков пшеницы в подвале имелась, но это был посевной фонд, если в дальнейшем будут проблемы с мукой.

Мужская половина меня возненавидела за покупку семян — мать гнала нас в лес добывать землю, чтобы вырастить рассаду. Надо было убрать снег, дойти до почвенного покрова, сгрести гниющие листья, чтобы добраться до земли. Но на этом наши страдания не заканчивались: добытую землю приходилось растирать через небольшое ситечко. Все одноразовые стаканчики, ранее выкинутые, вся остальная посуда, емкости разных размеров были заполнены землей. Мама вместе с Семеновой аккуратно высаживала семена, подписывала все эти горшочки, стаканчики и прочие емкости, расставляла по подоконникам. Но даже после этого процесс нашего сельскохозяйственного рабства продолжался — горшки и стаканчики приходилось периодически менять местами, мест на подоконнике не хватало.

Еще дважды мы съездили в Гавриловской и заехали в Спасск-Рязанский. Во вторую поездку удалось набрать целый салон машины солений, компотов и варенья. Сердюкова оба раза не видел, но с лейтенантом пересекся. С его слов, почти каждый день происходили перестрелки на разграничительной полосе между ними и Шершневской бригадой, и полковник чаще всего находился на линии огня.

Дед уезжал на пару дней в Брыкин Бор и вновь возвращался. Семенов неожиданно открыл в себе талант лесного бродяги — закинув ружье за спину, отправлялся исследовать окрестности. Он нашел лесную тропинку до довольно большого озера, местные называли его и Святым, и Татарским.

Каждый день, отмечая, что становится чуть теплее, с нетерпением ждал настоящих теплых дней, когда снег сойдет и можно будет приняться за работу. Планов было громадье — долгими вечерами, собравшись за большим столом после ужина, обсуждали предстоящее. С подачи мамы было решено построить теплицу, лето в этих краях довольно короткое, да и после ядерной войны неизвестно, как поведут себя времена года. Бабушка требовала постройки нормального курятника с выгулом для птиц. Но первоочередной задачей было строительство погреба, обустройство ледника. — Нет ничего важнее, чем запустить ветрогенератор. — горячо доказывал Ваня. — У нас появится электричество, половина проблем будет решена.

— Без света жить можно, а вот запасы протухнут, что делать будем? — горячился дед, отстаивая первоочередность постройки глубокого погреба.

— От пней надо очистить участок леса, что вы вырубили под огород. — напоминала Наталья Ивановна.

Девушки не сильно принимали участия в споре, и если спрашивали их мнение, просто соглашались со всеми. Только Аннабель открыто поддержала деда и маму, заявив, что свежие продукты спасут от многих заболеваний. С девушкой у нас стало что-то клеиться, со стороны нас даже можно было посчитать парой. Аннабель шла именно ко мне за советом и даже стирку моих вещей взяла на себя, отодвинув маму в сторону. Дальше дружеского отношения пока не заходило, но я все чаще ловил на себе заинтересованный взгляд девушки.

— У вас что-то есть? — несколько раз интересовался Ашот. Армянин немного ожил после встречи с соплеменником. В обе последующие поездки Ашот ехал с нами, чтобы непременно навестить Сергея в его кафе, где нас за счет заведения кормили на убой.

— Мы друзья. — уходил я от прямого ответа. Армянин предпринял пару попыток — даже нашел в лесу подснежники, но Аннабель осталась равнодушна к его вниманию. Денис и Ваня пару раз заводили разговор насчет нее, подталкивая меня к активным действиям, но что-то меня останавливало. В глубине души я знал, что именно — не хотел отношений, основанных на чувстве благодарности. Аннабель несколько раз подчеркивала, что осталась жива благодаря мне. Хотя в большей степени это была заслуга Ашота.

Дед отсутствовал уже три дня, за ним директор даже человека присылал. Заповедник функционировал по инерции: за два месяца с начала войны ушла с работы половина сотрудников, оставшаяся половина были жителями Брыкина Бора. Директор также был из местных, он быстро додумался, что при контроле за заповедником это неисчерпаемые ресурсы для выживания. Ограничения по посещению этих мест, существовавшие до войны, были усилены. Все дороги в заповедник закрывались, трактор рыл глубокие рвы, перекрывая проезд по дорогам. Единственной дорогой, соединявшей Брыкин Бор с материком, стала грунтовка через Папушево и Добрянку, часть жителей которых также работала в заповеднике. На собрании сотрудников было решено углубить ров между Добрянкой и Лакаш, организовав охрану единственного моста через этот искусственный канал. Но существовала еще одна старая дорога, по которой мы ездили в Спасск-Рязанский, не проезжая через Брыкин Бор. И именно ее я просил деда закрыть, чтобы изолировать нас от непрошенных гостей.

Ров не мог предотвратить проникновение браконьеров и охотников, расплодившихся за последние два месяца. Но он мог нас обезопасить от нападения организованной банды.

Место для рва выбрал дед: после моста через Пра, недалеко от Амосово дорога проходила между болот. Именно там и решили устроить ров — от нас это было в районе двенадцати километров, редкий охотник пройдет такое расстояние. Нам этот ров тоже помешает, придется делать большой крюк через Брыкин Бор и Папушево, но мы и не планировали часто покидать свой поселение.

Белую Ниву я увидел первым, дойдя до реки, смотрел, как с треском начинает вскрываться река. Две надувные лодки — двухместная и шестиместная — ждали своего часа в подвале. Был даже девятисильный мотор Ямаха, хотя никто из нас под мотором раньше не ходил.

— Весна, внучок, через пару недель все вокруг затопит. — проваливаясь в рыхлый снег, дед остановился рядом.

— Как затопит? Старый Кудом тоже?

— В прошлый год обошлось, егеря говорят, что после того, как большая часть бобров ушла на Оку, топит ниже по течению, туда, в районе Амосово, но сам не видел, не знаю. Половодье это называется, чему вас только в ваших школах учат? — покачал головой егерь. — Весь ум на телефоны и компьютеры променяли.

— Что насчет трактора? — перевел я тему, пока дед не пустился в пространные рассуждения о молодежи «своего времени».

— Так поставил я его уже рыть траншею, а сам к вам, чтобы обрадовать тебя. Как закончит, велел ехать сюда, будем погреб рыть.

— А не рано? Земля еще мерзлая, да и талая вода будет там скапливаться?

— Я тебе не начальник ДРСУ, чтобы по первому щелчку трактор гонять, — разозлился дед, — сегодня есть возможность, а завтра один леший знает.

— Я просто спросил, деда, не злись! — примирительно обнял старика, тот еще минуту бурчал про неблагодарных сопляков, а потом пошел в дом «заморить червячка».

— Иван Сергеевич злой сегодня, — я даже не заметил, как подошла Аннабель. — Я утром проснулась от шума на реке, не могла понять, что происходит.

От девушки исходил запах свежести. Интересно, чем она моет волосы? Пахнут как цветы в начале мая.

— Пара дней, и лед поплывет по реке.

Пришлось отодвинуться, чтобы преодолеть желание коснуться ее золотистых локонов и полной грудью вдохнуть ее запах.

— Твоя мама называет меня дочкой.

Перемена темы была столь неожиданной, что я опешил и слова вырвались сами собой:

— А ты хочешь ее называть мамой?

В этот раз смутилась Аннабель: краска залила ее лицо, делая девушку еще красивей. Со словами, что ее ждут на кухне, девушка поспешила к дому.

«Не отпускай ее, идиот!», — завопил внутренний голос, и я послушался:

— Аннабель!

— Да? — девушка обернулась.

— Могу я считать тебя своей девушкой?

Не знаю, что со мной было, но вопросы задавал идиотские.Девушка колебалась секунду: