— Забавно? — устало усмехнулся царь. — Не до забав сейчас. Письма Исмаилу и его мирзам отписать надо, а ты спутал мысли мои. Сейчас и не знаю, как отвечать.

Иван Васильевич снял шапку с диадемой и почесал слипшиеся от пота тёмно-русые седеющие волосы.

— На, подержи, — сказал он, передавая Фёдору один из символов царской власти. — Или положи на сундук. Давай скинем платье сие?

— Может обрядников позвать? — засомневался Фёдор. — Негоже мне к царским одеяниям касаться. Зря ты их прогнал, государь, обрядчиков.

— Взбесили меня эти сучьи дети. Ведь кто они такие? Послы без роду без племени! А за столом ведут себя, словно дети царские и сами мирзы. Мне со стола, что я им накрыл, еду передают! Убил бы!

— Так и убей. Как им приказали, так они себя и вели. И об этом напиши Исмаилу. Напиши, что именно он научил послов оскорбить тебя. Поведение посла, оскорбляющее принимающую сторону служит «казусом бели», — Фёдор, увидев вскинутую левую бровь и непонимающий взгляд царя, пояснил. — Поводом для войны. Это — по-латыни.

— А что? — задумался государь, продолжая чесать вспотевшую голову. — Может быть ты и прав. Только, давай, ты сам письма напишешь? Сможешь?

— Да и напишу! Делов-то, — скривился Фёдор и, посмотрев на царя, спросил: — Сейчас писать?

— Сними с меня эти одежды, Федюня. Взорпрел весь.

Фёдор, кряхтя и тихонько матерясь, расстегнул на платье крючки и пуговицы, потом стянул его с государевых плеч и заозирался глазами по палатам в поисках места, куда сложить одежды. Обрядники приходили со специальными крестообразными «вешелами», на которые надевали рубаху, драгоценные бармы4 и шапку с диадемой. Кроме писцового пюпитра ничего подходящего Фёдор не нашёл и развесил одежду прямо на него.

Царь хмыкнул.

— А писать письма, где будешь?

— Может не сейчас? Обдумать надо. Ведь по-старому писать надобно, а я уже и отвыкаю.

— А сейчас что делать станем?

— Пошли в баню, а? Ты в царской одежде ещё больше вспотел.

— Воняю? — усмехнулся царь-государь.

'От Царя и великого Князя ИВАНА Васильевича всея Русии другу моему Исмаилю Князю. Прислал еси к нам своего посла Темиря, да гонцов своих Бекчюру да Кулчана з грамотами. И мы твои грамоты выслушали и которые слова писал еси5, что нас с тобою Астараханские люди ссорят, и нам бы Астороханских людей ссорам неверити. И мы к тебе и преже сего писали и не одинова; коли еси еще нам и шерти6 не учинил, что на тебя ни в какове ссоре ни кому не верил. А после того как нам шерть учинил, и шертную грамоту к нам прислал мы ныне по твоей шерти всех боле верим тебе другу своему, и всякие свои дела положили есмя на твою душу, а ссорам ни в чем ни каким не верим.

И ты бы по своей шерти нам добра хотел по томуж как мы тебе добра хотим, и как еси нам обещался, потому бы еси вам и правил, а ссорам бы еси ни каким не потакал, потомуж как мы ни чьим ссорам не верим. А наше слово прямое тебе то: до коего времяни и живы будем, до того времяни твоей дружбы к себе не забудем. А что еси писал к нам, что бы нам тебе своего жалованья прибавити; и мы к тебе жалованье свое доброе послали с своим послом с Игнатьем. Да денег есми к тебе с своим послом послал.

А твоему человеку Бекчюре дали есмя пять десять рублев покупати на тебя, что тебе надобет. И полон есмя неметцкой покупати ослободилиж, сколко тебе надобе. И ты бы нашу дружбу к себе памятовал, и добра бы еси нам хотел по тому как еси мне шерть учинил.

Да писал еси ж нам, что бы нам Исупова сына Магметей мирзу к тебе отпустити, да и тех людей тебе отдати, которые з голоду к нам пришли, и которые и лучи из Крыма на Дону попали в руки нашим людем. И язь Магметей мирзу и Тумаков всех, которые были у нас, и которые на Дону взяты, по твоему прошению к тебе отпустил. И тыб Магметей мирзу меня я жаловал, и устрой бы еси ему учинил, чтобы ему от тебя нужи никакие не было.

А что еси писал ко мне, что от Астороханских людей твоим людем чинятца татбы великие; и яз приказал своим Воеводам Астороханским, чтоб берегли того накрепко, чтоб твоим людем от наших Астороханских людей одноконечно татбы никак не было. А которые Астороханские люди воровали крали, и мы тех велели сыскав казнити.

А что еси писал ко мне о Казы мирзе; и яз послал в Черкасы своего посла Ивана Федцова с товарищы, а велел; есми ему Черкасом говорити, чтоб над Казы мирзою промыслили. И как будет у нас наш посол Иван; и мы тогды тебе о Казы мирзе ведомо учиним.

Да писал еси к нам преж сего: которые Тумаки7 Нагайские живут в Асторохани, и мнеб тех Тумаков дати судом тебе. И яз к тебе отказал, что тому быти нелзе, что им жити в Асторохани, а зватися твоими так промеж людей ссора будет. А надобны будет тебе Тумаки; и мы их из Асторохани велим к тебе отпустити. И ты захотел к себе взяти, и наши воеводы к тебе их и отпустили. И ты ныне писал к нам с Кулчаном, чтоб нам твоим Тумаком дати Бузан реку, и посадил еси их на Бузане. И наши воеводы к нам писали, что Астороханские люди все плачют, а сказывают, что им без Бузана прожити немочно, и татбы8 им от Тумаков многие. И тыб з Бузана своих Тумаков одноконечно свел часа того. Того для бы меж нас ссоры не было.

А и сам себе россуди, мочно ли тому быти, толко в Сарайчике наши люди рузские сядут с твоими людна вместе, и толко сядут, и Сарайчитцким людем своих пашен им поступитися мочноли. И мы то знаем, что тому быти не мочно. И тыб одноконечно своих Тумаков з Бузана свел, тем бы еси с нами дружбы не терял. Посадил бы еси Тумаков у себя по Яику. А не сведешь их часа того, и что ся над ними лихо учинит; и то им от себя будет, а не от нас над ними будет. Тут им сидети непригоже. А тебе другу своему о том извещаю, чтоб тебе на нас в том гневу не было.

А посла твоего Темиря яз казнил, ибо на обеде, еси яз устроил в твою честь, Темирька опозорил тебя, меня назвал своим братом и подал мне хлебы со стола моего предложил еси разломити.

А язь твоей дружбы забыти не хочу доколе жив буду. И тыб одноконечно з Бузана Тумаков свел, а посадил их по Яику, чтоб меж нас дружба не порушилася. Писан на Москве, Лета 7070 Генваря.

— Поддай пару, Федюня, — попросил Иван Васильевич.

Фёдор, сжимая длинную рукоять ковша, аккуратно плеснул горячей воды на раскалённую каменку, огороженную листом меди. Пар, зло шипя, ударил в потолок.

— Ишь, пся крев, немок ему подавай! Совсем охренел, пёс смердящий!

Иван Васильевич, послушав, что ему наговорил Фёдор, продумавший письмо ногайскому хану и «родивший его прямо в парилке», снова вызверился на Исмаила.

— А что ты ему «казус бели» не объявил?

— Да, я подумал, что пусть лучше он сам обидится. Нам руки развяжет.

1 — Знамя — знак.

2 — Юсуфичи — племянники Исмаила, основатели рода Юсуфовых.

3 — Повет — место, уезд.

4 — Бармы — это широкие оплечья со священными изображениями, украшенные драгоценными камнями. До времен Петра Великого их возлагали на свои плечи русские государи как при венчании на царство, так и в других торжественных случаях.

5 — Еси — быть, есть. Тут: «писал еси» — написал

6 — Шерть — клятва.

7 — Тумаки — осевшие бедные кочевники.

8 — Татьба — преступление, вред.

Фёдор, прежде чем допустить англичанок к царю, самолично провёл их медосмотр на предмет выявления венерических заболеваний и наличия недозволенных предметов, переносимых в укромных местах тела. Когда, по прибытии девиц в Александровскую слободу, он эту процедуру проводил в первый раз, то девицы подумали, что он извращенец, так как в баню, где мылись девицы, Фёдор вошёл в белом медицинском халате на голое тело и, вызывая их по одной, укладывал на специально сколоченный им стол, а потом пальпировал.

В своей прошлой жизни он был врачом-хирургом и за достаточно продолжительную медицинскую практику ему приходилось подменять акушеров. Да и иные операции на интимных частях тела ему доводилось делать. Поэтому Фёдор, не смотря на возраст, к удивлению англичанок, вел себя уверенно и «профессионально». Однако сейчас…