— Понимаете, Фёдор, — говорил Дженкинсон, наливая себе чарку, — Московия — это не государство, а Англия — государство. Вы молод ещё и, наверное, не до конца понимаете, что такое — государство. Это не просто горстка «советников» у правителя. Современное государство — это политическое сообщество, организованное на основе публично-правовых принципов. Вы знаете, Фёдор, что такое политика?

— Я читал «Политику» Арестотеля.

— Даже так? — удивлённо выпятил пухлые губы Дженкинсон. — Похвально-похвально.

Фёдору, или, вернее, Попаданцу, не были интересны разглагольствования двух англичан. Он прекрасно знал историю Англии и Великобритании от десятого века и до самых новейших времён со всеми их тамплиерами и масонами, «вигами» и «тори», англиканами и пуританами. Однако терпел, вынужден был слушать и даже аккуратно высказываться по поводу затронутых британцами тем, отвечая на провокационные вопросы. К его удивлению, англичане не отличались снобизмом и держали себя очень даже демократично и лояльно к самой Московии, и проживающему в ней народу.

Они приводили в пример Английскую церковную реформацию и ругали Римскую церковь. Приводили, как положительный пример, парламент Англии с его двухпалатной системой и, шутя и высмеивая чванливость бояр и князей, осторожно критиковали Московскую думу.

Фёдор не спорил с профессиональными разведчиками, понимая, что его пытаются вербовать «на лояльности» и логике положительного примера, коим, конечно же, являлась не сама Англия, а проводимые в ней реформы, благотворно влияющие на формирование государства, но к тому моменту, когда закончился штоф его основательно тошнило и не от виски — он не пил, а от двустороннего «нейролингвистического программирования».

Наконец Фёдор, воспользовавшись небольшим перерывом на туалетные нужды, взятым любителями вискаря, удалился по-английски, не прощаясь.

Воздух в немецкой слободе был по-деревенски свеж, и, несмотря на обилие домашней живности в каждом дворе, особо не раздражал нюх. Вокруг, пока Фёдор ехал по улице, лаяло, хрюкало, кудахтало, блеяло и мычало изрядно. Стоял солнечный зимний день. Слегка подмораживало. Слякоти не было. В самой Москве ближе к Кремлю тоже было относительно чисто, но на задворках столицы сани утопали в грязи, которая ещё и летела из-под копыт лошадей, проносившихся мимо «конных, сбруйных и оружных». Москва суетилась и напоминала муравейник. На двадцатое февраля царь объявил «большой смотр войск», отправляющихся на ливонскую войну.

На замоскворецкой стороне традиционно собирались войска Коломны, Рязани и их окрестностей. Эти войска, хоть и не участвовали в походе полноценно, однако посылали небольшие отряды, которые, под командованием сыновей боярских, уходили под чью-нибудь «воинственную руку». Однако Коломенские и Рязанские полки тоже собирались на смотр, строились, а потом уходили на берега Оки, охранять порубежье от татарских набегов.

Зимой татары набеги большими силами не совершали. Малый ледниковый период давал о себе знать и зимы стояли снежные. Низкорослые монгольские лошадки не могли преодолеть заснеженные степи. Даже на реках — той же Оке — снежный покров к середине зимы доходил до полутора метров и торговый тракт, проходящий местами по реке, больше походил на тоннель. Фёдор как-то «мотался» по приказу царя в Коломну и намаялся расходиться со встречными санными повозками. Его-то сани были нестандартно широки… Ох и наслушался он тогда русского народного фольклорного творчества.

Теперешний смотр Фёдора не касался. «Его» стрельцы, как, впрочем, и все остальные стрельцы, готовились к маршу в апреле, а к смотру, соответственно в марте. А до марта надо было бы ещё дожить. Фёдор ехал в повозке, укрывшись шкурой не от холода, а от неожиданно прилетавшей из-под копыт грязи и думал, что, слава Богу, с англичанами он договорился и в дальнейшем лично встречаться с Ченслером, или каким другим резидентом, не потребуется. Фёдор даже перекрестился, от переизбытка переполнявших его чувств к англичанам.

— Значит сговорились с англичанами? — переспросил Иван Васильевич.

— Сговорились, царь-государь. Они, конечно, поначалу, а потом периодически, будут перепроверять передаваемые нами сведения, но, скорее всего, пожадничают содержать ещё нескольких информаторов. Мы уже сейчас сделали дубовые шкафы с врезными замками, в которые прячем копии исходящих и оригиналы входящих писем, не думаю, что кто-то легко доберётся до них.

— Мне понравились твои винтовые книги-скоросшиватели. Не так, как раньше, зайдёшь в приказ, а там и на полках свитки, и на полу свитки. А теперь стоят себе книги по годам разобранные.

— Не все ещё старые документы разобраны по книгам. Некоторые письма ссохлись и скрючились. Размачиваем и в коробы складываем под пресс.

Фёдор, когда взял на себя контроль за входящей и исходящей корреспонденцией, столкнулся с тем, что работать с архивными документами очень сложно по причине их ненадлежащего, по его мнению, хранения. Он задумался об изготовлении папки-скоросшивателя и, за неимением «нормальных» гибких сталей, сделал папку с двумя насаженными вертикально в заднюю переплётную крышку винтами. На эти винты надевался лист документа, далее надевалась деревянная планка, и накручивались две «барашковые» гайки, это всё фиксирующие. Получилось несколько громоздко, но надёжно и единообразно. Зато копии новых исходящих писем и вся входящая корреспонденция, как-то: челобитные или письма, сразу после его «обработки», складывались в книги-скоросшиватели. Вроде бы мелочь, а и царя, и дьяков с подьячими сие новшество поразило настолько, что последние, открывая книги, крестились от благоговейного ужаса, а царь, возблагодаряя господа.

— Ты так и не сказал мне про Печору. Что там есть такого, что ты не хочешь допускать туда англичан?

— Во-первых, государь, пусть будут просто под приглядом Строгановых, а во-вторых, зачем их пускать туда, где есть серебро и золото?

Иван Васильевич улыбнулся, хитро прищурился и спросил.

— Золото? Откуда прознал?

— В архиве нашёл отчет князя Семёна Курбского, там он пишет про медь и описывает песчаные берега, где ту медь нашли. А я вспомнил, что в своё время читал про Пустозёрск, который и основал Курбский, в котором, кроме меди, добывали и серебро, и золото

Иван Васильевич вздохнул.

— Цены тебе нет, Федюня. Кто б тебя не украл… Так может быть ты знаешь, где ещё золото можно найти?

— Так ты знал про злато-серебро на Печоре⁈ — удивился и возмутился Попаданец.

— Конечно знал. Царь я, или не царь? Эти места мне ещё моя матушка передала, а той — мой отец Великий Князь Василий.

— А что же ты мне не сказал про золото? Я тебе всё толкую и толкую про Печору, а ты…

— Что ты мне толкуешь? — удивился царь-государь. — Туда англичанам нельзя, туда можно, а почему нельзя — не говоришь. Вот и я молчу. Как ты говоришь: «Болтун — находка для шпиона». Хе-хе-хе!

— Так я и не знал, что в устье Печоры городок есть.

— Там не только городок есть, но и путь туда по морю имеется. Англичане всё пытаются на своих кораблях пробиться до Оби, да наши проводники их во льды заводят и те даже до Печоры ещё не добрались. Не те у них корабли, чтобы во льдах ходить. Ха-ха!

Царь, глядя на расстроенное Федькино лицо, не удержался от смеха. А Попаданец чувствовал себя так, словно ему в душу нагадили. Однако переборов обиду, (в конце концов, а не пофиг ли ему?) Фёдор спокойно сказал:

— Ну и хорошо, что ты сам в курсе, что пускать их туда нельзя.

— Да, кто их туда пустит? — усмехнулся царь. — Дураков нет.

Фёдор хмыкнул и, выказывая своё восхищение, несколько раз покачал из стороны в сторону головой.

— Тогда скажи мне государь, много ли городков по северному морю в строну восхода? И до куда простираются твои земли? А то я, дурень, тебя за «советскую власть агитирую», а ты и сам с усам.

— Ну… До восточного моря-океана наши ещё не хаживали, а ежели и хаживали, то никто ещё не возвращался. А вот до Китая по сибирским рекам доходили и многажды. Афонька Никитин, тот через Персию в Индию ходил, но о том всем известно. Описание его путешествия тебе дать почитать? Очень его люблю и читаю с детства. А до Оби и по Оби ажно до Иртыша поморы хаживали и хаживают. Городок там в устье стоит. Мангазеи в нём живут. Так городок и называется в писцовых книгах — Мангазей. Мне ясак платят. Их ещё самоедами кличут. Плоски лицом и малорослы, но резвы вельми и стрельцы скоры и горазды. На оленях ездят и на собаках. Соболем торгуют. Но туда морем трудно ходить. Пешком ходят. А выше Монгазеи по реке Оби много русских городков стоит.