— Наш профиль, товарищ Травин, точнее — нашего курорта, это органы нервной системы, дыхания и скелет. Головные боли после контузии могут возникать, и мы их лечим, но за семь лет значительных обострений не выявлено. С лёгкими у вас всё в порядке, объём так вовсе замечательный, с телосложением, как я погляжу, тоже отклонений нет. Если верить доктору Черницкой, которая вас наблюдала, вот, кстати, товарищ Гиннер выписку приложил, четыре месяца назад произошла остановка сердечной деятельности. Но следов её мы не нашли, давление сердечное в норме, пульс отличный, никаких шумов наш врач не услышал. Что случилось?

— В меня стреляли, — поделился Травин, — я упал, ударился головой и грудью, вот сердце и остановилось. А потом снова пошло.

— Тогда, конечно, стоит поберечься, только, товарищ, по сердечному профилю у нас проходят Ялта и Кисловодск. Не хотите переехать в Кисловодск? Там и врачи превосходные имеются, в частности, доктора Михельсон и Лурье, они вас осмотрят тщательно и в течение нескольких дней.

— Честно говоря, — Травин наклонился поближе к доктору, — я чувствую себя совершенно здоровым, но вот ваш брат лекарь почему-то утверждает, что я очень болен. Даже вот курсовку выписали, хоть я и возражал.

Собеседник посмотрел на Сергея с лёгкой брезгливостью, в его лечебницу по профсоюзным путёвкам люди, как правило, приезжали с букетом тяжёлых заболеваний, иногда в крайнем нервном истощении или с запущенной формой туберкулёза. А среди тех, кто вот так же откровенно симулировал, преобладали советские буржуи, или проще говоря, нэпманы. Те не жалели денег, требуя вылечить несуществующие болячки.

— Как скажете. Раз больной, будем лечить чем есть. Радоновые и грязевые ванны два раза в неделю, электричество получите в главном корпусе, шести сеансов хватит за глаза, на это я вам талоны выпишу. Нарзан — три стакана каждый день за полчаса до еды, но уже за свой счёт, а так — гуляйте, дышите свежим воздухом, поднимайтесь в горы, побольше загорайте и купайтесь в источниках. Про калорийное питание не забывайте, в этом никаких ограничений для вас нет.

Он достал из ящика стола курортную книжку с талонами, вписал туда назначения, недовольно разбрызгивая чернила, и вручил её Травину, всем своим видом показывая, что больше ничего сделать для него не может. Сергей пожал заведующему вялую ладонь и вышел в коридор. Никакой грязью, тем более радиоактивной, обмазываться он не собирался, и позволять себя бить электричеством — тоже, но эту книжку обязательно покажет тем, кто заинтересуется, почему здорового человека отправили на курорт на целых три недели. Часы на запястье показывали полдень, и делать было совершенно нечего.

— Дети возвращаются в шесть вечера, идут ужинать в столовую, а потом возвращаются домой. В вашем случае сюда, в гостиницу, — сказала ему курортная дама с веером. — Питание бесплатное, но сытное, не беспокойтесь, голодной девочка не останется. Вы, товарищ, лечиться приехали, вот и лечитесь, а об остальном мы позаботимся.

Спать Сергей не хотел, есть — совсем немного, погода на улице стояла по-летнему жаркая, он оставил в номере пиджак, и в плотных холщовых брюках с завязками на щиколотках, светлых кожаных кедах и рубахе с длинным рукавом вышел на улицу. Солнце било лучами наотмашь, жар проникал сквозь волосы, пытаясь вскипятить мозг, Травин огляделся, и пошёл обратно, в сторону Провала. В этот раз он решил подняться на гору с другой стороны, заодно взглянуть с высоты на охотничьи угодья, которые, по словам военного, от Пятигорска были как раз к востоку. Сергей прошёл мимо Спасского собора и кондитерской Гукасова в Цветник, дошёл до бывших Сабанеевских, а теперь — Пушкинских ванн, миновал клуб имени Карла Маркса, на котором висела афиша театрального джаза Леонида Утёсова, и оказался около Провала. Там стояла знакомая девушка-экскурсовод и отдыхала. Травин поздоровался и спросил, куда делась группа.

— Провал смотрят, где же ещё, — поделилась девушка. — Застряли там на полчаса, а я на эту лужу уже смотреть не могу. Город красивый, столько интересных мест вокруг, так ведь нет, все хотят Цветник, Провал, нарзанную галерею и ванны, где голышом купаются, вот и вожу их здесь кругами.

— Надоело?

— Ещё как. Стоит свернуть куда-нибудь, всё, вопли начинаются и жалобы в профсоюз. А ведь здесь такие места есть интересные, первый российский трамвай на электрической тяге, например. Или кладбище старое. Или дом, где Лев Толстой жил.

Они разговорились. Девушку звали Маруся, она в позапрошлом году окончила в Москве техникум и теперь работала в управлении курортом, водила группы отдыхающих, а в несезон, по её словам, перебирала бумажки. В Пятигорск Маруся приехала с мужем, который работал в курортной лечебнице. Муж, замечательный медицинский работник, пережил до этого сердечную драму, от которой до сих пор страдал, и Марусе это не нравилось. Разговор перетёк с достопримечательностей на Марусины личные проблемы, Сергей уже подумывал, как бы сбежать от этого потока жалоб на семейную жизнь, как вдруг девушка прервалась.

— Ой, мне пора, — сказала она, кивнув в сторону Провала, — мои идут, сейчас отправимся орла смотреть, а потом за нарзаном.

— И всё? — удивился Сергей. — А если Машук обойти?

— Ага, заставишь их, там ведь мощёных тропинок нет. Но если с этой стороны идти, каменная арка есть, она воротами любви называется, а ещё…

Мимо прогрохотал трамвай, заглушив последние слова, отдыхающие требовали орла, Маруся бросила на Травина беспомощный взгляд и увела их к Горячей горе. А Сергей пошёл дальше за Провал вокруг Машука, и быстро понял, что девушка-экскурсовод была совершенно права. Стоило отойти от парка на несколько шагов, и он попал в густой лес с едва протоптанными тропами. Травин вздохнул полной грудью, и, ориентируясь на вершину горы, пошёл через заросли. Птицы вылетали из-под ног, один раз он чуть было не наступил на змею, судя по виду — обычную гадюку, та нападать на человека не стала и быстро уползла.

Весь путь в гору занял меньше сорока минут, оставив на руках царапины. Сергей поздно пожалел, что не взял кожаные перчатки, но и без них прогулка вышла отличной. К вершине молодой человек вышел к двум часам дня, солнце ушло с зенита совсем немного и теперь светило в левое ухо. К востоку от Пятигорска раскинулись поля, перемежаемые лесами, отличное место для выслеживания кабана, который как раз в это время нагуливал жирок на выращенном урожае. Можно было бы и на вальдшнепа на высыпках сходить, но своей собаки у Травина не было, да и военный, судя по всему, с собой легавую не захватил. Насмотревшись, Сергей отправился вниз, к виднеющейся каменной арке, к которой вела мощёная дорога. Неподалёку от арки стоял красный Фиат, похоже, тот самый, который встретился им с Лизой на вокзале, вокруг камней суетились люди, стояла камера и несколько кресел. Неподалёку от них стояла подвода, запряжённая гнедой кобылой. Один из людей показался Травину знакомым, но он подумал, что скорее всего, обознался. Молодой человек решил не мешать, взял правее, спустился по крутой извилистой тропинке вниз, к подножию невысокого обрыва, усыпанному крупными булыжниками, и уже выглядывал, где удобнее выйти в город, как сверху посыпались камни, а вслед за ними, прямо на подставленные вовремя руки, упала женщина.

Глава 03.

— Свирский, вы жалкий зануда, я отказываюсь у вас сниматься. Лезьте сами под свои камеры, — артистка Варя Малиновская развалилась в плетёном кресле и подставляла лицо вееру, которым махала ассистентка.

Режиссёр Арнольд Свирский сидел рядом в точно таком же кресле и нервно макал булочку в нарзан, у него был больной желудок и плохая печень. Нарзан бил в нос сероводородом и вкус булочки только портил, но Свирский мужественно отщипывал кусок за куском. В отличие от многих своих собратьев по ремеслу, к работе он относился ответственно, заставлял актёров делать всё именно так, как написано в сценарии, и по нескольку раз, ставил две, а то и три камеры, чтобы поймать удачный ракурс, и всегда с трудом укладывался в смету, а ещё был противником декораций, и считал, что снимать кино нужно в естественных условиях. Последний фильм «Поход атамана», в котором участвовала рота кавалеристов Первой конной армии, хвалили все центральные газеты, в электрических театрах выстраивались очереди, а молодая артистка Гела Симони, исполнившая роль брошенной невесты помещика, в одночасье стала знаменитостью.