(ХД № 1).

Издателю изъявили некоторые из читателей его журнала своё удивление, в рассуждении помещения некоторых статей, которые не относятся собственно к Демокриту.

Ошибка издателя состоит в том, что он не означил сих статей, как у него в объявлении было сказано.

Итак, для избежания подобных случаев, он должен сказать и то, что весёлый Демокрит не всегда должен быть зубоскалом; веселие не всегда изображается громким хохотом, часто одна улыбка, разливающаяся по довольному лицу, живописует душевную радость; и потому он надеется, что некоторый статьи в сей книжке и в последующих, по содержанию приятные только – а не забавные, не будут признаны (даже слишком строгими судьями) за статьи разнородные.

(ХД № 2).

Честь, сделанная Русскому Солдату помещением пиес его в Журнале Демокрит, тем для него чувствительнее, что издатель, без сомнения, оказал сим единственно своё снисхождение, имея много лучших материалов для наполнения своего Журнала. Снисхождение осмеливает – к несчастию моему я люблю иногда в свободное время марать бумагу – написавши, надобно кому-нибудь прочитать, а без того чёрт ли бы велел взяться за перо – это обыкновенная слабость и естественна каждому, начиная с последнего бумагомарателя до Вольтера. Кому ж читать между нашею братьею военными – не для того, чтоб они не знали толку в литературе; но для того, что они, бедные, заняты учением и разводами. – Придёт кто-нибудь ко мне, хватаю поскорей свежевыпеченную пиесу – не успею прочитать одной строки, как слышу страшный апостроф: «Чёрт тебя возьми с твоим сочинением! – Дай поскорей водки, да закусить – я устал до смерти». – Нечего делать – надобно положить под спуд любезное дитя.

Вышеупомянутое ваше снисхождение облегчает чадолюбивое моё сердце – я буду посылать вам в школу моих малюток – без сомнения должен я признаться (хоть и отец), что есть между ими негодяи; в таком разе, если после порядочного исправления вы увидите, что они никуда уже не годятся, то прошу возвратить их в родительский дом, где я найду для них занятие в укромном месте. – Без шуток – посылая при сем несколько плодов моего досуга, я признаюсь, чти они писаны наскоро и как случалось; я иногда так занят или ленив, что и переписать самому не хочется. Смею вас просить, милостивый государь! Если вам угодно будет что-нибудь из посылаемого при сем поместить в вашем Журнале, возьмите на себя труд пересмотреть то критически, и, если нужно, переменить или поправить. Верьте моей чести (это у меня страшная клятва), верьте, говорю, что это для меня будет крайне приятно. Например: последний стих в «Свидании Марса с Венерою» переменён, но так прекрасно, что мысль, которая была прежде очень темна, объяснилась; кажется, теперь всякий угадает, что благоразумием можно приобрести другой пояс. Я слышал от некоторых строгих критиков, впрочем, сведущих и благоразумных, что эта пиеса слишком вольна – неправда: всё, что могло бы оскорбить тонкое чувство, здесь скрыто – девушки иногда читают, а чаще слушают и не такие аллегории. Да! – кстати – Демокриту советовали не быть зубоскалом – что ж значит зубоскал? – кто смеётся сам не знает чему, и не только не забавен, но несносен – кого ж слушают с удовольствием – смеются, видя его смеющимся – и тот, кто аккомпанирует ему, не из сволочи (разумея здесь все классы сволочи), – тот не зубоскал, а Демокрит. Сделайте милость, поместите дли этих господ в вашем Журнале Плачь Иеремии:* журналисту нужно всем угодить. Между тем, я боюсь наскучить вам, хотя не рассуждениями, но длинным саженным письмом, итак, кончаю засвидетельствованием искреннего солдатского почтения.

Ваш, милостивый государь, покорнейший слуга

Р. С.

P. S. Посоветуйте мне – я имею намерение писать свои мысли в солдатском вкусе о журналах – и здесь открываю вам первую мысль – журналы не должно судишь слишком строго – довольно, если они нравятся нам в ту минуту, когда их читаем – зато они дёшевы – но сколько прекрасных вещей извлечено из журналов.[30]

Мая 1-го дня.

(ХД № 5).

Когда я просил у вас совета, можно ли мне, не так как критику, а как просто мыслящему солдату, открыть мысли свои о журналах, в то время я не воображал, что, напечатав письмо моё, вы обяжете меня некоторым образом выполнить сие намерение. Признаюсь, что я даже забыл о нём до сих пор, пока (и то довольно поздно) не взял вашего журнала в руки. Но теперь вижу – надобно что-нибудь сказать. «Журнал» – великое слово! Я об заклад бьюсь, что не всякий, кто их читает, понимает значение слова, а если и думает, что понимает, то (как говорят) навыворот. Например, начиная с самого издателя: он печатает в месяц, в полмесяца, или, много, в неделю несколько листков всякого сбора в прозе и в стихах, ходячих прямо и хромых, и называет свои листки – «журнал». Я советовал бы ему сходить в полковую канцелярию (других я не знаю и боюсь, как язвы) и спросить у писаря, что значит журнал? Он отвечал бы ему: «Милостивый государь, журнал есть ежедневная записка всех бумаг, полученных и отправленных». Оттуда, пожалуй, пусть зайдёт к купцу, казначею и проч. и спросит у каждого, что в журнале он записывает? Тот покупку и продажу, тот приходы и расходы, учёный свеженькие мысли, волокита[31] имена новых знакомых, мало заботящихся о его знакомстве, лекарь домы пациентов; да я и конца бы не нашёл журналам, т. е. дневным запискам (а мне кажется, милостивый государь, журнал иначе перевесть нельзя): их не тысяча один, а без числа. Итак, кончится сия статья тем, что все почти так называемые журналы не суть журналы, а месячники, полумесячники, недельники. За сим следует: на какой конец сии месячники и проч. выходят на свет? Здесь я скажу, чаю, выдумка журналов есть прекрасное, бесподобное дело. Некстати бы мне говорить по учёному, но нельзя миновать, чтоб не сказать чего-нибудь о их начале: все почти приписывают Франции и господину Сало,* советнику Парижского парламента, изобретение журналов, таковых или подобных, как мы их видим. Он начал издавать в 1665 году журнал учёных (Journal des savants). Самое название, кажется, показывает, что учёные, истинные или самозваные, присылали к издателю свои сочинения или замечания. Предо мною лежит книга, из которой мог бы я выписать всю историю журналов от их сотворения до сего дни; но судя по себе, я знаю, как несносно читать вздор без вкуса и без соли для того только, что он пахнет учёностью. Намерение моё сказать слова два о пользе журналов (каковы они ни есть), да и тут беда! Об них так много писали, что писать ничего не осталось. Об ином журнале говорят иногда слишком много, но тогда редко отдают ему должную справедливость; а о другом совсем ничего не говорят: это ещё хуже! Но после всех суждений и пересудов журналы останутся преполезною и приятною каждому любителю просвещения выдумкою. Журнал не для вечности; одно имя и намерение его оправдывает. Я сказал бы господам строгим критикам: государи мои, как вы об том подумаете, кто, слушая умного и весёлого человека, который своими разговорами научает и забавляет собрание, с педантскою важностью подступит к нему и скажет: «Вы говорите умно и приятно, но позвольте вам заметить, что вы не всегда говорите то, чего мне хочется; вы говорите кстати, но это чрез нисколько времени не будет больше кстати; иногда вы говорите о предметах, которые я не очень понимаю; вы делаете наставления быть сострадательным и человеколюбивым, а я не всегда бываю к тому расположен; вы смешите других, осмеивая меня: за то я вам вечно не прощу и буду ругать ваши разговоры пока достанет у меня гортани». Я слышу, кажется, ответ сего почтенного человека: «Мой друг, по долгу христианства и человечества я сожалею о вашей гортани и даю вам дружеской совет никогда меня не слушать!» Не таковы ли критики журналов? Всякий знает, что в них есть слабые пиесы да и критики не без слабостей. Что касается до меня, по совести вам скажу, что с сердечным удовольствием я читаю многие пиесы в «Украинском вестнике»[32]:* старинные известия о родной стороне, и самые маловажные, должны быть каждому милы, если он не болван деревянно-иностранный; видеть успехи благотворительности и просвещения в отечестве ещё милее; даже просто литературные пиесы многие очень занимательны. За час пред сим с сладчайшим чувством я читал пиесу «Юстин, или Добрый брат».* Чего ж вам хочется? Где строгие критики? Вы можете и смеяться, и плакать с удовольствием, а всё ворчите; если ж вы ни плакать, ни смеяться не можете от доброго сердца, а только судорожно, советую вам не читать не только журналов, но и «Бовы королевича». Простите, милостивый государь, спешу к должности, пишу наскоро[33]; надобно было что-нибудь написать, а теперь уже 8-е число. Позвольте сделать также последнее прощальное почтение вашему журналу, который, как я слышал, кончается. Поздравляю с освобождением от тяжкого ига, и честь имею быть