«Ты мне большую кажешь честь,
Я речью удивлён твоею, –
Сказал Утай ему в ответ. –
Ты, незнакомец, мне загадка,
Хоть речь твоя приятна, сладка.
Но если тут обмана нет,
И от моей зависит власти,
Тебя избавлю от напасти».
Потом ко хижине смиренной
Утая юноша повёл,
В которой был дубовой стол,
Холстом белейшим покровенный.
Хозяин гостя посадил,
Сам побежал скорей за щами,
Носил горшки он за горшками,
Утай их все опорожнил,
В честь богатырскому народу
Ведра с четыре выдул мёду,
Да в пользу брюха своего
Он выпил квасу в ноль сего.
Потом, как всё уже поели,
Хозяин начал на свирели
Выигрывать такие трели,
Что мой Утай оцепенел
И, выпуча глаза, смотрел.
Хозяин тотчас догадался,
Как гость игрой его прельщался,
Свирель отбросил – начал петь,
Утай не мог тут усидеть.
Обнял хозяина драгого:
«О мой хозяин дорогой,
Нет имени тебе другого.
Скажи, скажи: кто ты такой?..» –
«Скажу, герой премногочтимый,
Лишь исцели меня от ран.
Соедини меня с любимой!
Я называюся Боян.
Во граде Киеве родился,
Мной сей великий град гордился,
Он Соловьём меня нарек,
Я был счастливый человек.
Был при Владимире, при князе,
В честях, обласкан и почтён.
Служил ему в его приказе,
Князь был игрой моей прельщён.
Он отличать меня старался,
Хоть князь, но мне он другом слыл! –
Но я недолго счастлив был,
Недолго жизнью наслаждался.
Я млад – во мне вспылала кровь –
И я почувствовал любовь.
В одну влюбился я девицу,
Румяну, белу, круглолицу,
На ней жениться был готов,
Но было, знать, судьба̀м угодно,
Иль строгой участи моей,
Чтоб я на свете жил безродно.
В ночь воробьиную* Кащей
Бессмертный в терем прилетает
К моей Любиме дорогой,
Её на спѝну полагает,
Летит – уносит в терем свой.*
Тут начались мои печали,
Как бешеный, год бегал я;
Леса, вертепы и поля,
Лишь вы одни мой стон слыхали!
Но, наконец, в святой сей лес
Зашёл я как-то ненароком,
И, думаю, судьбой иль роком
Был остановлен путь мой здесь.
Мне некий голос неизвестный,
Но утешительный, небесный,
Твоё пришествие предрек:
"Остановися, человек! –
Так молвил голос-утешитель. –
Любимы твоея̀ спаситель
Сюда чрез полгода̀ грядет,
Мрак кончится – настанет свет.
Имеет имя он Утая.
Се будет чудо-богатырь,
И, из яйца проистекая,
Он удивит собою мир".
И я в восторге, в исступленье,
Отколе глас был слышен мне,
Я обратился к той стране
Воздать богам благодаренье!
Построил хижину потом,
Запасся разными вещами,
И, утешаяся мечтами,
Свирелью, песнями, гудком,
Так проводил сии полгода,
Ждав твоего в сей лес прихода.
Теперь ты ведаешь кто я,
И – повесть кончена моя». –
«Боян, – сказал Утай Бояну, –
Ты будешь счастлив, не тужи,
Утай твою излечит рану.
К Кащею путь мне покажи.
Сему бессмертному Кащею
Настрою тысячу я бед;
Сорву с него сухую шею
И брошу птицам на обед.
Недаром мать сестре твердила,
Сестра одна чтоб не ходила –
Иль будет очень худо ей:
На свете есть лихой Кащей.
Утешьтесь, жёны и девицы,
Отец, мать, дядя, муж и брат.
Нет, старой более синице
Пшеницы красной не клевать!»
Утай пословицею сею
Свою речь кончил – замолчал;
Но что-то по̀д нос бормотал.
Боян к бессмертному Кащею
Ему путь миной показал.
Благодарить было собрался,
Но бормотанья испугался,
Красивы мысли растерял.
Не смел сказать Утаю слова. –
Утай был очень рассержён.
Кащей, теперь судьба сурова
Тебе хороший даст трезвон!!
(ХД № 6)
Тексты прозой
От издателя
Вот первая связка[29] «Харьковского Демокрита» – издатель ещё не знает, как будут судить об ней; но скоро, – (через два, три дни) он услышит отзыв просвещённой публики. И – почтёт себя счастливым, ежели хотя несколько достигнет предназначенной им цели!
За долг особенный полагаю упомянуть здесь о том, что сей журнал будет наполняться произведениями нашего края. Издатель позволяет себе помещать и напечатанные пиесы*, но только те, коих сочинители принадлежат нашему же краю. Во-первых, для того, дабы познакомить отдалённых читателей сего журнала (издатель льстит себя надеждою, что таковые найдутся) с произведениями нашими; а во-вторых, дабы совершенно соблюсти название «Харьковского Демокрита».
