Там разных я нарву цветочков:
Каких же для тебя, мой друг,
Хороших наплету веночков!
Ещё успеем мы домой.
Смотри, как солнышко сияет...» –
«Я рад бы всей моей душой, –
Утай так Утку прерывает, –
С тобой, сестра моя, гулять,
Но на̀ дом надо возвратиться;
Там сон хочу я рассказать,
И после странствовать пуститься».
Сказав сие – он замолчал
И путь направил свой к избушке:
Ах, сколько деду и старушке
Возвратом бед он предвещал!
Уже Утай в избёнку входит,
И разговор о сне заводит,
Приняв печальный вид и тон,
Так свой рассказывает сон:
«О мать, отец, какое горе!
Послушайте, что снилось мне:
Что будто бы я брошен в море,
И будто бы на самом дне;
Вдруг вижу я перед собою
Великий преогромный дом,
Сидел в котором чудо-сом
И эдак говорил со мною:
"Утай, – он сильно заревел:
От рёва весь я содрогнулся, –
Утай, се я, се чудо-сом хотел,
Чтоб ты морского дна коснулся;
Мне всё подвластно на земли,
Будь, богатырь, ты мне послушен,
Глаголу моему внемли,
И будеши благополучен.
К великому рождён Утай;
Он должен странствовать пуститься,
Не медли – завтра же ступай,
Твой род навек благословится".
Лишь чуть сие он произнес,
Так сильно разом встрепенулся,
Что я проснулся,
И с домом чудо-сом исчез».
Коль хочется по свету шляться,
Что делать и богатырям?
За ложь же надобно приняться,
Они и прибегают к снам.
И наш Утай сварганил сказку;
Как кажется, и он солгал,
И матери своей за ласку
Сон богатырский рассказал.
Притом ещё вздохнул искусно,
Разов быть может до шести,
Примолвя: «Тяжко мне и грустно!
Но надобно в поход идти».
Все-все печальны восклицанья,
В грамматике какие есть –
Читатель, должен ты привесть
Их все сюда без отрицанья:
И «ге» и «ги» и «го» и «гю»,
То и тогда навряд представишь
Плачевну сцену ты сию,
Хоть тысячу тире поставишь
И столько ж к ним ещё прибавишь
Кавулек, точек, запятых
И знаков множество других,
Подобно же смешных,
Пустых,
То и тогда рыданий, воев,
Несча̀стливых моих героев
Ни на воло̀с не начертѝшь.
А как дойдёшь до обниманья,
До поцелуев и прощанья,
Перо ты бросишь, замолчишь.
Как сделаю я бесподобно,
Когда, тебе, мой друг, подобно,
И сам об этом ни словца!
А выведу я молодца
Из дедовой избы на поле!
Пусть с божьей помощью идёт
Час, два, четыре, пять и боле;
От этого убытку нет.
У нас на это есть прибаска,
Её ребёнок знает всяк:
Хоть скоро говорится сказка,
Да дело не вершится так.
Пускай Утай мой погуляет,
Гулять большой ему простор,
О приключеньях пусть мечтает.
Пускай свой пресыщает взор
Болотом, лесом и долиной,
Рекой, буграми, ручейком,
Пусть сей прельщается картиной,
А мы немного отдохнём,
Пусть дождь его не раз измочит,
Пусть воет ветр, гремит пусть гром.
Пускай прозябнет, если хочет,
А мы немного отдохнём.
Мне право более нет мочи,
Уж мне мои не служат очи,
Пора мне бедному заснуть:
Желаю всем приятной ночи
И песнь оканчиваю тут;
Лишь только одному Утаю
Минуты спать не позволяю.
(ХД № 5).
Содержание четвёртой песни:
Рассуждение о блаженстве рифмотворцев относительно их сна – певец отыскивает своего героя в лесу, слушающего песнь неизвестного – самая песнь – просьба незнакомца – он угощает Утая в своей хижине – Утай кушает по-богатырски – очаровывается игрою и пением незнакомца – история незнакомца – Утай в походе.
Нет, рифмотворцы, вы блаженны;
Людей счастливее стократ,
Когда от рифмы утомленны
Вы наконец ложитесь спать!
Уж то-то сладко, сладко спите,
Не поворо̀титесь – храпите!
Кикимора же между тем
Какие сны дарѝт вам всем!
Иному грезится поэту
(Пускай Абрамом будет он),
Что он, окончив песню «Лету»,
Взят музами на Геликон.
Что там сидит он на престоле,
Родной считается царям,
Вконец забыв, что он не боле,
Как жалкий рифмоткач Абрам.
Что поутру, когда проснётся,
Минёт его царева честь.
Своей поэмой он займётся,
И чёрствый хлеб рад будет есть.
А стихотворцу снится Доду,
Что он свою окончил оду
