Изредка постовой слышал падающую сухую ветку и это было большим событием, из таких, которые можно рассказать у костра ради смеха. Когда каждый хруст настораживал, даже из-за треска дерева от сильного ветра, можно было поднять весь лагерь — враги идут. Писарь, поперхнувшись, докурил сигарету и взял следующую. Одной сейчас было мало.

Где-то сзади послышалось шипение и бульканье — кипяток шпарил из носика чайника. Соля заваривал две кружки чая. Перед тем, как тот остынет до нормальной температуры, у Писаря была одна сигарета, если будет курить медленно, смаковать горчащий табак или две, если будет курить, как обычно. Но третью курить он не собирался.

Соля звать Виктора не стал, не зачем было его провоцировать лишний раз. Вместо этого, натянув рукав на ладонь, он взял свою чашку и, подув на чай, отхлебнул, обжигая полость рта и губы. Свою чашку он поставил назад и, решив, что напиток ещё не заварился, начал макать пакетики снова и снова, одновременно в обеих кружках.

Из своей двуспальной палатки вылез Лысый, со своей кружкой в руках и пакетиком чая в ней. Соля налил и ему, прикрывая ручку обгоревшего чайника прихваткой. Вскоре к горелке стянулись Рыжий и Жигуль с чашками. Перекусить "на дорожку" хотелось не только Соле, поэтому уже скоро "жигульские", причмокивая, поедали бутерброды, запивая их чаем.

Писарь снялся с поста и его место занял Рыжий, единственный из бодрствующих, кто не хотел есть. Взяв свой пистолет и чай, он перебрался на пригорок. Кобуру он на всякий случай расстегнул, готовясь выхватить пистолет так быстро, как только возможно.

12:40. Поели достаточно быстро, но несмотря на то, что никто не жевал и не пил, в лагере было тихо, за исключением кашля Писаря или, иногда, Жигуля. Кашель как демаскирующий фактор никто не рассматривал — нужно было всего лишь подойти на расстояние броска, после этого можно было кашлять хоть полчаса.

У Писаря осталось ещё одно дело, выгрызающее его изнутри — чистка своего автомата. За этим он и ушёл в палатку, когда доел. По металлическому лязгу деталей, все поняли, что он делает и помнили, что его вынудило почистить автомат. Убивать никто, кроме Рыжего, не боялся. Все смирились с мыслью, что в Нилосске можно не оглядываться на мораль, лишь на холодный расчёт.

Остальные коротали время, рассматривая детали своей экипировки, подгоняя под себя редкие в группе разгрузки и личные бронежилеты. Соля молча достал колоду и, вынув карты, начал чесать их в руках, затем оглянул собравшихся за пнём сталкером. Никто не изъявил желания играть и, помешав карты ещё немного, он сложил их обратно.

Снова лязг. Писарь собирал автомат обратно. Щелчок. Всё работало исправно. Он снарядил магазин и, не передёргивая затвор, вышел с автоматом на плече к "жигульским". Кто-то поднял на него взгляд, кому-то было не до него. Рыжий обернулся и сошёл с поста. Его место занял Писарь и снова потянулся за пачкой сигарет в карман.

В это время Купец доехал до лагеря. Машина "бобровских" стояла на незаметной постороннему глазу парковке, укрытая брезентом и камуфляжной сеткой сверху. Купец развернулся и припарковал машину за 100 метров ходьбы до этой стоянки. Машину он увидел только когда подошёл ближе.

Они тоже разбили свой лагерь на холме, средь деревьев. Наверное, все сталкеры неосознанно делали именно так. Как только Купец ступил на холм, его ослепил свет фонарика. Он зажмурился. Затем свет потух и в мгновение замерцал, ослепляя Купца. Тот поднял руку, чтобы закрыть глаза. Затем он услышал шаги и решил остаться на месте. Свет всё ещё мерцал какое-то время, затем потух.

К нему спускался один человек, тепло одетый, это было видно по неестественной толщине конечностей. Скорее всего, на нём было 2 куртки. Они кивнули друг другу, затем пожали руки. Это был Резаный. Сталкер первого поколения. Половину лица его уродовало множество маленьких порезов и один, между всеми ними, белый, с такими же белыми поперечными засечками. Ему когда-то зашивали щёку. Его историю слышали не все и Купец не был в их числе. Вроде бы, он чудом уцелел после взрыва.

Резаный, не останавливаясь, пошёл к машине после рукопожатия и сел на пассажирское сидение, что-то вытащив из кармана. Усевшись на водительское, Купец смог разглядеть, что его попутчик держал в руках. Это была какая-то цветастая коробочка из-под духов с чекой, как у гранаты. Он сразу понял, что это и сглотнул. Начинённая поражающими элементами коробка с гранатой внутри. Осколочная. Резаный кивнул на дорогу. Второго можно было не ждать — Бобр выделил лишь одного бойца. Второго заменяла граната.

Купец посмотрел на часы, завёл машину и они поехали обратно. 12:34. Он вёл аккуратно, но фар не включал, как и по дороге сюда. Лунного освещения хватало, чтобы не въехать в столб, брошенную или припаркованную машину или в здание. Резаный почесал свои шрамы и уставился в окно, иногда нагибаясь, будто желая что-то разглядеть.

Писарь осматривал глазами дома на окраине, до которых мог дотянуться взглядом. Тишина, как и всегда. Мысленно он отмечал про себя уже осмотренные улицы, припомнить всё было трудно, но он практически всегда справлялся. Так, от "бобровских" он прочертил взглядом линию, пока не дошёл до территории "стеклянных", которая отсюда была едва видна. Именно оттуда, от тех домов, они шли вглубь города. Челюсть сжалась сама собой, скулы напряглись. Кроме мата и оскорблений в его мыслях было желание собрать всю шайку Стекла, одиночек, не желающих играть по правилам и задирающуюся зелень в мешок, а затем садануть им об стену несколько раз.

Фигура. Между домов кто-то неторопливо, осторожно, боясь, что его заметят, шёл. Писарь, не поверив увиденному, помассировал глаза и поднял взгляд на дорогу, где мгновение назад стояла фигура, снова. Челюсть разжалась, а глаза округлились. Брови поползли вверх. Это был человек.

Взяв автомат в одну руку, чтобы тот не мотался, Писарь сорвался с места и побежал к Лодочнику, заснувшему в палатке. Бесцеремонно распахнув брезент, он пробрался внутрь и сорвал с ничего непонимающего сталкера бинокль. Так же стремительно он вернулся на пост. Все "жигульские", которые были "на ногах", встали и схватились за оружие. Налёт ли — никто из них судить не брался. Лишь Соля, проверяя патрон в патроннике, пошёл на пригорок. Так как он стоял на дороге, Писарь оттолкнул его и, запрыгнув на пригорок, приложил к глазам бинокль.

Человек с огромными рогами, которые он принял за дуло оружия за спиной, стоял и смотрел прямо на Писаря. Его рот открылся от удивления, заставив Солю онеметь и проследить направление взгляда Писаря, затем он подошёл ближе и, заглядывая через плечо Писаря, изучал город. К ним подтянулись и другие. Ничего не было.

Писарь не сразу заметил остальных. Лишь когда чёрт поднял руку и пальцем указал прямо на Виктора, а затем исчез из поля зрения, будто бы его и не было. Он выпустил бинокль из рук от немого ужаса и увидев, что вокруг него стоит, практически, весь отряд "жигульских", от неожиданности вздрогнул. В этот момент он смотрел на Солю — тот был ближе всех. Лунный свет придавал его бледному лицу холодный оттенок, отчего оно казалось ещё белее.

Бинокль не разбился только из-за верёвки, которую Писарь нацепил на себя. Теперь он развернулся обратно и снова приложил окуляры к глазам, чтобы попытаться отыскать паранормальную сущность. На том месте ничего и никого не было.

На плечо Виктора легла рука Жигуля и под ней Писарь вздрогнул, будто над его ухом выстрелили. Гарик изучил сталкера с ног до головы и, буквально, не верил глазам. Это был первый случай такой резкой перемены в человеке.

— Почему вы молчите? — уставшим голосом спросил Писарь, оглядывая "жигульских".

— Что ты там увидел? — нахмурившись, спросил Жигуль.

— Ничего. Мне надо поспать. От недосыпа померещилось... — он растолкал "жигульских" и отправился в свою палатку, забыв про бинокль. Шёл он сбивчиво, как пьяный или в полусне. Каждый его провожал взглядом.