Переживая в мыслях события предшествующей ночи, Севель вдруг ощутила себя на изумление свободной – не в поступках, а в мыслях своих. Это открытие – что ты вполне можешь себе позволить что-то хотеть и не стесняться, не бояться этого – оказалось поразительным. Может быть, такую уверенность, такую освобождённость в чувствах и желаниях она сейчас могла себе позволить именно потому, что впервые в жизни действительно хотела, чтоб всё шло именно так, как идёт.

Она хочет родить этому мужчине ребёнка. Почему бы нет? Пусть она никогда не будет в его жизнь самой дорогой и самой важной, и их встречи очень скоро закончатся – стоит ей забеременеть, и больше император её к себе не позовёт. Но прямо сейчас всё хорошо. Можно признать это и расслабиться на волнах жизненной реки, которая тянет её в туманное будущее. Севель забралась в душ и под горячими струями, запрокинув голову, стояла и улыбалась. Было просто хорошо. Надо же, бывает и так…

Свой быт во дворце она обустроила очень быстро: разместила детей, распределила вещи. В гостиной попросила поставить большой манеж для Держена, насыпать для него игрушек побольше, чтоб ребёнок чувствовал себя здесь как дома, а для Славенты оборудовать свой уголок. Тут же. Слуги пришли в смятение, и один из них осторожно уточнил: сделать-то они, конечно, могут, но где тогда госпожа будет принимать гостей? Скажем, других женщин его величества, которые захотят с нею познакомиться? Севель очень удивилась этому вопросу.

– Тут же полно места! Найдём где устроиться.

По выражению лиц прислуги поняла, что сморозила нечто невыразимое. Но ей никто не объяснил её ошибку, а спросить она не решилась, чтоб не опозориться ещё сильнее. Сейчас она чувствовала себя так свободно и непринуждённо, что мысленно лишь отмахнулась от чужого неодобрения и продолжила всё устраивать именно так, как ей удобно. Даже настояла на том, чтоб ей оборудовали тут где-нибудь маленький кухонный уголок. Да, ей нужна плитка, она будет сама греть малышу кашку, варить Радушке его любимый суп-пюре и делать себе чай именно так, как ей хочется. И Севель уже не волновало, станут ли слуги обсуждать у себя в спальнях, что дальше, видимо, в покоях появятся корова и десяток кур, мол, чего ещё ожидать от деревенщины. Пусть говорят о ней что хотят.

Покои сперва показались ей огромными, но очень скоро выяснилось, что тут будет даже тесновато. Обязательно нужно было выделить комнатки прислуге, горничной, а ещё Севель настаивала, что Ованесу необходима отдельная комната, чтоб младшие братья не мешали ему заниматься. Даже в выходные, когда его привозили из школы к матери, он учился, читал у себя умные книги и делал домашние задания. Радовит, посмотрев на старшего брата, тоже потребовал себе комнату, и Севель пожертвовала ему то, что по идее должно было стать её гардеробной. Славента же обустроил свой уголок с игрушками прямо в материнской спальне. Его такая уступка вполне удовлетворила. Но ведь это было ещё не всё: и Агне, и Уте следовало выделить местечко, причём отдельно от мальчиков. Оставалась только гостиная с манежем Славенты, её потребовалось перегородить ширмами. Слуги переглядывались, но терпели такое странное нарушение этикета, и жизнь потихоньку начала обосновываться в новых берегах.

Император против ожиданий уделял Севель довольно много внимания. Он не только звал её к себе в спальню, время от времени они вместе ужинали, а один раз Севель пришлось поучаствовать в общем ужине с жёнами и наложницами его величества. Присутствовали герцогиня Рудена, ободрявшая Севель своими улыбками, поразительно красивая леди Арама Хидиан, Дариана, женщина крупная и цепкая взглядом, госпожа Оливена, которую Севель помнила по публикациям в газете, госпожа Есения, то и дело бросавшая новой женщине государя провокационные вопросы, на которые та просто не знала что отвечать, и молчаливая бесстрастная Чара. Тоже потрясающе привлекательная женщина, совершенная, словно произведение искусства. Только глаза на её лице жили по-настоящему, но Севель не была объектом её интереса, так что не смогла оценить прикосновение её взгляда. Чара смотрела только на императора, и удивительно было, как только ему удаётся выдерживать такой напор. Но не поэтому, и не из-за любопытной напористой Есении Севель страстно ждала окончания ужина.

Просто она чувствовала себя как бы на чужом месте. Ну в самом деле, разве здесь она должна быть? Разве ей место при дворе? Она – простая женщина, без претензий. Отпустили бы они её уже в собственный, не по этикету устроенный уголок…

Зато после ужина правитель предложил Севель прогуляться – просто в саду, показал ей цветник и искусственные каскады. Разговаривали о всякой ерунде, и как-то это легко у них получалось. Женщина в первый раз назвала императора по имени – Кридан – и небо не обрушилось на землю. Она привыкла спокойно смеяться его шуткам и теперь делала это с огромным удовольствием, без стеснения.

Подозрение, что она беременна, впервые в жизни вызвало у неё досаду. Просто досаду, и причём острую. Она обозлилась – ну почему так скоро? Только надежда, что она ошиблась, немного успокоили её в тот день. Эти ночи, которые она проводила с Криданом, оказывается, стали для неё отрадой. Впервые она была поглощена не детьми и их интересами, а самой собой, и это оказалось удивительным новшеством. Оказывается, так тоже бывает, причём жизнь не карает за подобное. И пусть она по-прежнему совершенно не представляла, что Кридан за человек вообще, добр он или жесток, заботлив ли или равнодушен. Она знала только, что с ним очень приятно проводить время, а интимные отношения – подлинное наслаждение.

И всё равно. Ничего стабильного в её жизни не было и нет, она уже почти привыкла к этому. Ну почему же нельзя, раз так, получить удовольствие от сиюминутных радостей? Ну почему? А нипочему. Можно. И Севель начала жить настоящим мгновением, не думая о будущем.

Вот только будущее пришло. Подозрение укреплялось с каждым днём, а потом наступило время очередного медицинского осмотра. Врач долго хмурился, деликатно обследуя женщину, а потом позвал двух коллег. После короткого консилиума они отправили своего помощника к личному слуге его величества с важнейшим сообщением.

Через час о том, что новая наложница государя беременна, знал уже весь двор. Примчалась Рудена, потом Есения, безрезультатно пытавшаяся вытащить из врачей хоть какие-нибудь подробности. А через полтора часа пришёл и сам император. Он улыбнулся Севель так мягко и нежно, что у неё аж сердце трепыхнулось. Выслушал врачей, нагнулся, чтоб поцеловать Севель в лоб и ласково расспросить её о самочувствии. Отошёл ещё о чём-то поговорить с врачом, с начальником охраны, который тоже замаячил в коридоре, и вернулся. Нагнулся к ней.

– Ты что-то приуныла. – Император поправил её локон. – Что тебя расстраивает?

Севель вспыхнула.

– Просто сожалею, что теперь совсем не буду проводить с вами время. Нет, я понимаю, что…

– С чего ты взяла?

Женщина приложила руку к животу.

– Но ведь… Теперь… Незачем.

Он слегка наклонил голову и выпрямился. Севель вжала голову в плечи, ожидая вспышки его гнева, но он всё молчал. Потом вдруг вздохнул и протянул ей руку.

– Пройдись со мной. По парку. Идём.

Оставив далеко позади всю свиту, секретаря, личного слугу и даже охрану, он привёл её в тот уголок парка, который, похоже, нравился ему больше всего. Здесь был обрамлённый густыми кустами, мощёный камнем пятачок с удобной скамейкой, а рядом бежал узенький ручеёк, через который был перекинут каменный мостик, по-кошачьи изогнувший спинку. У скамейки даже столик был поставлен – можно кинуть книжку или поставить чашку. Рядом с ней император остановил Севель и повернул к себе. Молчал несколько мгновений, задумчиво посапывая.

– Во-первых, я тебя бросать не собираюсь. Буду и дальше приходить. Будем вместе ужинать и лежать в обнимку. Не так часто, как раньше, но будет. Во-вторых… Слушай, я знаю, что мужчина я сложный. Не мечта женщины, проще говоря.