– Да, разумеется. Как вообще все взаимоотношения в императорской семье. Можно не сделать ровным счётом ничего дурного и потерять голову или свободу, потому что так сложатся обстоятельства. Но со мной ты ничего подобного не сделаешь. Я могу сказать, почему.

– Просвети.

– Потому что я всегда на твоей стороне. Я всегда буду стоять за твою династию и поддержу любое твоё решение – и по обстоятельствам, и по убеждениям. И ты это знаешь. Я это многократно доказывала и ещё докажу. У тебя не так много союзников, чтоб отталкивать даже слабейших из них, а я не слабая. Ты хочешь вывести с поля одного из ключевых игроков своей партии? Твоё право. Твоё дело. Но, боюсь, ты пожалеешь об этом.

– Нет, не пожалею. Женщины не способны остановиться, когда начинают чувствовать реальную власть. Они не способны остаться в рамках разумного.

– Почти никто этого не может. Но когда человек стоит на твоей стороне…

– Хватит. Я верю в искренность твоих намерений. Но чтоб потом мне не пришлось тебя карать, я вынужден тебя ограничить. В политику тебе дороги нет, повторяю, занимайся своими женскими делами и не лезь в мужские игры.

– Хорошо. Тогда, обращаясь к делам семейным, хочу заметить, что тебе, увы, придётся казнить Сурийну. Ничего не имею против неё как твоей любовницы, но она пыталась отравить мою кузину Араму, а поскольку Арама в положении, это уже вполне государственное преступление.

– У таких утверждений должны быть серьёзные доказательства, – нахмурился государь.

– Конечно. А их тебе ещё не доставили? Значит, доставят. Я говорю от себя потому, что всему случившемуся свидетельницей была моя служанка.

– Что она делала при Араме?

– Я ей приказала. Арама плохо себя чувствовала – это было заметно даже на балу. А Валада – отличная массажистка, она может при необходимости снять спазм. Я велела ей быть при Араме на случай, если понадобится. Но Валада слишком ответственная, поняла меня чересчур буквально и бодрствовала всю ночь под дверьми покоев, буквально не спуская с них глаз. Она всё видела и немедленно сообщила всем, кому полагалось. А потом и мне. Отравленные тарталетки сразу передала начальнице ночной охраны.

– Сурийна утверждает, что это попытка Есении.

– Какая-то чушь. Есения распространяла слухи о том, что этот ребёнок незаконный. Зачем ей травить его вместе с матерью сейчас, пока даже неясно, разгорится ли скандал, пока ничего не прояснилось? Это нелогично.

– Серьёзно? Она так говорила?

– Мне она выражала подозрение. Я не обратила внимания, а сейчас вот вспоминаю. Нет, сомнительно, чтоб Есения могла иметь отношение к покушению. Ей это пока не нужно. Уверена, расследование это докажет.

Государь взял Рудену за подбородок.

– А может быть, ты просто ревнуешь, моя дорогая?

– Тогда, может быть, мне стоило бы начать с той же Арамы или Чары? – ответила Рудена, твёрдо глядя мужу в глаза. – Но если бы ты решил почаще меня посещать с другой целью, чем сегодня, не имела бы ничего против. Или вам, ваше величество, на герцогиню Азиттийскую уже не хватает сил?

Он ударил её по лицу, но не сильно, скорее чувствительно. Бросил бумаги на ковёр и толкнул жену в грудь, опрокинул на постель. Это не было игрой, раздражение и злость были настоящими. Но Рудена и теперь не дрогнула.

– Ты надеешься добиться моего внимания таким глупым способом?

– Чем я хуже Сурийны, – ответила она наобум, но уверенно, будто наверняка знала что-то, и увидела, как изменилось его лицо. Значит, случайно попала в точку. Бывает. И не так уж это и трудно. Теперь логично ожидать, что муж решит, будто его любовница разоткровенничалась с его жёнами об их близких взаимоотношениях, а уязвить его больнее было трудно.

– И с чего ты это взяла? – спросил он совсем другим тоном, чем прежде.

– А как ты думаешь?

И тогда он прижал её и впился губами в губы. Платье на груди просто разорвал, и можно было лишь дивиться силе его рук – крепкий шёлк расползся, словно хлопковая кисея, хрустнули бусины отделки. Муж был напорист и даже груб, но в этой грубости была искренность, а она ощущалась как глоток свежего воздуха в затхлой комнатушке. В императорской семье никто никогда не был друг с другом совершенно откровенен, поэтому моменты, когда хоть чуть-чуть приоткрывалась душа, и пусть в злой вспышке, но показывала себя такой, какая она есть, вызывали в другой душе неизбежный отклик. Если, конечно, душа тоже была открыта навстречу.

В том, что император внезапно почувствовал к Рудене, совсем не было любви, но страсть была настоящей, самой искренней и острой, как кончик стилета. И она ощущала не удовольствие и даже не удовлетворение, что привлекла наконец его внимание к себе вполне женскими методами, далёкими от политики. Она чувствовала возбуждение. Оказывается, очень будоражит эмоциональное внимание мужа, завоёванное вскоре после того, как пофлиртовала с другим мужчиной.

И потому Рудена задышала прерывисто и страстно. Ей нетрудно было продемонстрировать наслаждение, и она даже не задумалась о том, ощутила ли его на самом деле. Их взаимная любовная разрядка стала достойным завершением поединка, и именно это подняло женщину по ступеням физиологического экстаза к экстазу эмоциональному и отчасти даже интеллектуальному. Так что если бы она захотела откровенно и прямолинейно поделиться с кем-нибудь рассказом о том, что случилось, она просто сказала бы, что такого секса у них с мужем не было уже давно. Или даже никогда. Можно ведь немного преувеличить.

– Почему бы тебе всегда не быть такой, – сумрачно сказал император, стягивая с плеч мундир и рубашку, хотя раздеваться было уже поздно, пора было, по идее, одеваться.

– И тебе тоже.

– И не думай, пожалуйста, что я забыл о нашем разговоре или твоём обещании. Я всё помню, и всё по-прежнему в силе.

– Понимаю.

– Вот и умница. – Он наклонился и подобрал бумаги. – Позови сюда служанок. Пусть меня оденут.

– Я сама тебя одену.

– А ты что же – умеешь?

– Твой камердинер заметит отличия, конечно, но ты ведь ходил к жене, чего же страшного. – Она встряхнула мундир и подала его супругу. Рубашку он застегнул сам, только руки ей подал – привести в порядок манжеты. – Сплетен не будет.

– Будут, безусловно будут. Особенно когда я закончу с Сурийной. – Его величество иронично взглянул на жену. – И тогда тебя, разумеется, станут бояться ещё больше. Ведь это ты расправилась с моей любовницей, а меня подчинила своей воле. Так и посчитают.

– И наоборот тоже. О том, что ты на меня разозлился, уже наверняка знает весь дворец. Решат, например, что Сурийна, пытаясь уничтожить меня, заодно уничтожила и себя. Обычное дело. Самое же главное, что теперь о моей гибели как политического союзника узнает Магнер.

– Ничего. Переживёт. – Государь посмотрел на неё холодно. Теперь, когда страсть поутихла, он вернулся к своим прежним мыслям и не собирался показывать супруге больше симпатии, чем это было необходимо. К тому же, она должна помнить, что провинилась – неважно, так ли это на самом деле.

И ушёл. Когда за ним закрылась дверь, Рудена с облегчением сбросила с себя остатки порванного платья. Лалла поспешила принести ей другое, но герцогиня отмахнулась от неё.

– Меня оденет Валада. Лалла, уведи их, я хочу покоя. Валада позовёт вас, если вы понадобитесь… Я подумала о том, что ты сказала. Может быть, ты права. Даже наверняка права. Можно и нужно действовать уже сейчас, иначе завтра может получиться совсем другим, чем нам бы хотелось. И действительно, нужно не плестись нога за ногу, а бежать быстро. Может быть, даже лететь… Муж велел мне заниматься женскими делами? Прекрасно. Благотворительность и управление хозяйством – этим и займусь. С одной стороны разумная благотворительность, а с другой – создание выгодных производств, на которые пойдут работать беднейшие из беднейших – одинокие женщины с детьми и без образования – и работать будут за еду и жильё. Их можно будет обучать без отрыва от работы, а заработки их можно направлять на накопительные счета. Часть средств они, скажем, смогут тратить в магазинах при производствах. Все поверят, что это очень выгодно.