Секретарь парткома Коваленко выслушал Давиденко молча, без уточняющих вопросов:

– Оставьте заявление, разберемся. Если понадобится, назначим комиссию.

Виталий вернулся к себе. Душевное равновесие вернулось к нему – он перешел свой Рубикон. Он понимал, что надежда на победу призрачная. Начальство не любит любые попытки подчиненных отстоять свои права. Если бы за спиной Виталия стояло влиятельное лицо, и он бы действовал в интересах этого лица, тогда другое дело. Тогда не нужно было бы писать письменное заявление.

Надежды на Бондаренко особой не было. Виталий считал своим долгом проинформировать его о сложившейся ситуации. Директор отказался его принять. Возможно, Бриль не преувеличивал, когда рассказывал, как много обязан ему Бондаренко своей карьерой. Было это в ресторане, когда после своего назначения Алешкин объезжал предприятия главка для ознакомления с обстановкой. Тогда Виталий отнесся к рассказу Бриля как к попытке пустить пыль в глаза, показать свой вес и влияние незнакомому чиновнику из министерства. Другая цель убедить Давиденко, что его поползновения, подсидеть начальника, бесполезны. Подвинуть начальника, именно так Бриль воспринимал активность Давиденко, словно кроме карьеризма не существовало других причин стремления хорошо делать свое дело, например, профессиональная добросовестность. Ради нового интересного дела Виталий много дней и вечеров потратил на самообразование. А зачем пришел в АСУ Бриль, инженер-электротехник, специалист по электрическим измерениям? После совнархоза он руководил в КБ отделом испытательной аппаратуры. Бондаренко был у него ведущим инженером. Бриль однажды узнал, что Жора с третьего курса ХПИ ушел на фронт, дослужился до чина капитана, но после окончания войны был разжалован и исключен из партии за драку с каким-то майором. По рассказу Бриля он приложил много сил, чтобы восстановить Бондаренко в партии, после чего тот сделал головокружительную карьеру: спустя год стал заместителем главного инженера КБ, а еще через год директором завода. Бриль умолчал о том, что восстановление Бондаренко в партии произошло после включения его брата в состав ЦК КПСС. Зато подчеркнул дважды, что ИВЦ он возглавил по просьбе Бондаренко.

Давиденко мог судить о готовности Бриля помочь подчиненному на основании фактов, а не слов.

Память перенесла Виталия опять в семьдесят восьмой год, год удач и огорчений.

В конце августа семьдесят восьмого на открытом партийном собрании заводоуправления, куда часто приглашали руководителей ИВЦ, произошел забавный эпизод.

Главный бухгалтер Орленко в своем выступлении в прениях посетовал, что Давиденко не было на предыдущем собрании, когда рассматривался вопрос учета драгоценных металлов, который без участия ИВЦ не решить. Все рассмеялись.

– Что смешного я сказал? – обиделся главбух.

– Собрание было закрытое, а Давиденко беспартийный, – пояснил секретарь партбюро заводоуправления.

После собрания Орленко подошел к Давиденко:

– Виталий, извини. Партком много лет гоняет тебя и в хвост, и в гриву, потому считал тебя членом партии. Кстати, ты почему не вступаешь? Хоть какие-то права появятся, а то одни обязанности. Считай, что моя рекомендация у тебя уже есть.

– Спасибо, за рекомендацию. Я подумаю.

– Нечего тут думать. Пиши заявление.

Карнаев и Никитин тоже предложили свои рекомендации, после того как Давиденко сообщил им о намерении подать заявление.

Экономист Нелли Тимохина была в то время секретарем партбюро ИВЦ. Она помогла написать заявление по требуемой форме и предупредила:

– Виталий Семенович, мне кажется, вы делаете ошибку, что не просите рекомендацию у Анатолия Петровича.

– Эти люди знают меня дольше и лучше. Кроме того, сами предложили свои рекомендации. Отказать не могу и не хочу.

– Если подчиненный при вступлении в партию не просит рекомендацию у своего начальника, то это проявление недоверия и неуважения, по меньшей мере.

– А по большей?

– Объявление войны!

– Ого! Честно говоря, у меня скорее первый вариант. Рекомендация в партию в обмен на клятву о преданности – случай не для меня. Мое самоуважение держится на том, что я стараюсь быть преданным делу и идее. Скажите ему, что воевать с ним за его место не собираюсь. Возможно, вам он поверит.

Спустя месяц Тимохина вернула заявление со словами:

– В нашей партийной организации плохое соотношение между рабочими и ИТР, партком не позволяет принять управленца, пока мы не примем в партию двух-трех рабочих. А так как очередь на вступление в партию существовать не может, то и я не могу держать ваше заявление у себя.

– Мне известно, что на последнем закрытом собрании Бриль говорил о моем заявлении.

– Кто вам такое сказал?! Это грубое нарушение партийной тайны! Официального обсуждения не было, никакое решение по вашему заявлению не принималось. По уставу заявления рассматриваются на открытых собраниях и в присутствии заявителя.

– Неважно кто сказал. То, что заявление обсуждалось закрыто и без протокола, как раз и есть грубое нарушение Устава.

– Вы можете жаловаться в партком, но тогда вам придется назвать имя свидетеля, который вам это сообщил.

– Не собираюсь жаловаться, – ответил Давиденко.

– Буду откровенна с вами. Даже то, что я взяла у вас заявление и попыталась остановить его обсуждение без вас, стоило мне выборной должности и места работы. Я ухожу из отдела. По настоянию Анатолия Петровича секретарем партбюро ИВЦ избрана Корниенко.

На партийном собрании Бриль заявил, что Давиденко не достоин, быть членом партии, так как не уважает партийное товарищество и хочет вступить в партии из карьеристских соображений, что он, как коммунист и руководитель сделает все от него зависящее, чтобы не допустить в партию подобных Давиденко.

Вскоре кроме Тимохиной из отдела были изгнаны еще два члена партии: Шишков и бригадир операторов ЭВМ Самохин, все подчиненные Голевского. До конца года кандидатом в члены партии был принят Голевский и инженер, переведенный недавно из цеха по протекции Голевского для работы по снабжению расходными материалами и запчастями. В партийной организации не было ни одного человека из подразделений, подчиненных Давиденко, что не удивительно – все они были молодые люди комсомольского возраста.

«Бриль укрепляет фронт для борьбы со мною, – сделал вывод Давиденко. – Поведение странное для человека, который только и мечтает доработать два года до пенсии. Не собирается он на пенсию. Элементарная дымовая завеса. Только бы не мешал делать дело».

О своей неудачной попытке стать членом партии Виталий никому не сообщил, кроме отца. В середине ноября Виталий поехал в Мариуполь как обычно помочь укрыть виноградник на зиму. Девяносто кустов на трех сотках закрыть грунтом отцу в семьдесят лет было трудно. С помощью Виталия они это делали за два выходных дня.

– Не велика потеря! Сейчас ты свободный человек и можешь поступать по совести, а член партии должен подчиняться партийной дисциплине. История показала, что очень часто с совестью у них не лады. Я был ребенком, но помню, какие надежды и ожидания у всех были в семнадцатом году.

– А что получили: разруха, голод, Соловки, принудительная коллективизация, опять голод, ГУЛАГ, кровавая война, опять голод…, – и все под руководством мудрой партии.

– Вот и я об этом. Зачем тебе разделять с ними ответственность. Забудь!

– Возможно, мой начальник прав. Не гожусь я в партию. Написал в заявлении, что признаю Устав, а на самом деле считаю его мафиозным. Когда партия была в подполье, многоступенчатые выборы, все эти конференции были объяснимы. Почему сейчас нет прямых выборов руководства партии на альтернативной основе? Потому что конференции и съезды удобный механизм удержания власти партийными чиновниками. А эта маниакальная страсть убрать из партии, вплоть до физического уничтожения, инакомыслящих? А диктат большинства? Новые идеи и понимание необходимости изменения политики неизбежно сначала становятся достоянием меньшинства. Не голосование, а практика является критерием истины. Однажды, еще в семьдесят четвертом написал я об этом в ЦК.