Вечер получился грандиозный. Молодежь выпустила огромную юмористическую стенгазету, участники самодеятельности еще раз показали свои номера, которые готовили для торжественного собрания в заводском клубе.

После ужина с шампанским, начались танцы. Парни из подразделений Давиденко наперебой приглашали Альбину танцевать. Виталий, который хотел танцевать с женой, так как не признавал «дипломатических» танцев, маялся под огромным фикусом. У противоположной стены на стуле одиноко сидела молодая девушка. Она недавно пришла в отдел оператором подготовки данных и, возможно, еще не успела подружиться. Никто из ребят ее не приглашал. Когда объявляли «белый танец», казалось, что она полна желания спрятаться под стул. Виталий решил поднять дух симпатичной блондинке и направился вокруг танцплощадки к ней. Смутившись, она приняла приглашение, но через несколько па мелодия закончилась. Виталий не отпустил партнершу и дождался следующего танца. Чтобы развлечь девушку, он задал несколько вопросов на тему, как она привыкает к работе и сослуживцам. Она отвечала коротко и неопределенно.

Когда танец закончился, он отвел девушку к ее стулу. И тут он увидел рядом жену. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Он-то думал, что ей и дела нет до него.

– Кончай резвиться с малолетками, пора домой! – процедила жена на ухо.

– Алене девятнадцать лет.

– А что еще ты успел познать с ней?

– Не говори глупости! Давай потанцует вдвоем и поедем, мне скучно было без тебя. Ты меня оставила одного…

– Не видела, чтобы ты скучал. А танцев больше не будет, едем сейчас.

Виталий пожал на прощанье несколько рук, кивнул остальным и они ушли.

Жена дулась несколько дней, а эпизод запомнила навсегда.

– Убеждал меня много раз, что не признает «дипломатических» танцев. Под этим предлогом отказывался танцевать с моими подругами. А тут через весь зал побежал приглашать. Какое лицемерие!

– Так это был не дипломатический, а благотворительный танец, – пошутил Виталий.

Шутка разозлила жену еще больше.

– А ты оказывается филантроп. Ну и как, дождался благодарности за свою благотворительность? Только я в твоей филантропии не нуждаюсь.

– Нет уж, на тебе я женился из эгоизма, причем самого махрового.

– Ты сейчас как раз в том возрасте, в котором твой отец женился на восемнадцатилетней. Пора тебе исправить ошибку. Торопись, ей уже девятнадцать…

– Чепуха! Я до тебя ухаживал за молоденькими. Они мне показались неинтересными…

Альбина была на полтора года старше своего мужа, однако выглядела гораздо моложе своих лет и его. Это не должно было ее беспокоить.

Положим, он был в чем-то виноват сам. Однажды на вопрос Альбины, верит ли он в возможность целомудренной дружбы между мужчиной и женщиной, ответил, что верит, однако мужчина никогда не должен с ней танцевать ни при каких обстоятельствах, тем более, наедине.

И все же Виталий не понимал поведения жены. Он ожидал, что десять лет жизни в любви и согласии укрепят доверие и терпимость. Сам он жаждал спокойствия и надежности. Он не думал, что опять нужно будет что-то доказывать, и завоевывать женщину, которую он любил, и которая однажды стала его нераздельно. Виталия убивала мысль о такой возможности, его пугала напряженность их отношений без видимой причины. Это похоже на требование покинуть удобную и важную крепость, которая завоевана с таким трудом.

Возможно, они мало развлекались и бывали на людях. Виталий и Альбина любили кино и не пропускали новинок, заслуживающих внимания. Пожалуй, театр они посещали реже, чем она хотела. Театр его утомлял. Он ценил выше всего время, когда сытые и умытые дети засыпали после вечерних шалостей, и можно было послушать тихую музыку или почитать рядом с женой в постели. Одно ее присутствие делало его счастливым. Их интимные отношения тоже были вполне гармоничными. Иногда ему казалось, что они стали одним организмом, настолько близкими они были телом и душой. Поэтому неожиданные вспышки неприязни или недоверия со стороны жены были для Виталия как удар обухом по голове. При этом он старался не показывать виду, что Альбина использовала как еще одно доказательство его охлаждения к ней.

До дома Голевского, точнее дома родителей его жены, было около километра от конечной троллейбусной остановки. Улица, обсаженная молодыми деревьями, вывела Виталия на окраину поселка. Нужно было повернуть налево навстречу заходящему солнцу.

Жара здесь не беспокоила. Приятный, благоухающий молодой зеленью ветер с полей, домов справа уже не было, помог Виталию забыть досаду из-за испорченного вечера. Он впервые летом с любопытством разглядывал открывшийся фантастический пейзаж местной «швейцарии». Глубокие балки с крутыми, но гладкими склонами, округлые холмы были излюбленным местом катания городских лыжников. Виталий был южанином и хоть на лыжах стоял довольно уверенно, здесь побывал всего несколько раз за десять лет жизни в этом городе. Коньки он любил больше. Зимы у него на родине были в основном бесснежными, но морозными. Каток, который они заливали сами, держался долго. А два-три раза за зиму в каток превращался весь поселок из-за сильного гололеда. Тогда с коньками детвора не расставалась весь день и на школьных переменах в том числе.

Виталий перекрыл в сознании поток воспоминаний – пора определиться с номером дома. Однако это ему не понадобились. Впереди он увидел Голевского. Тот стоял за калиткой, опираясь спиной о ствол березки. Его рыжеватая шевелюра отливала золотом в лучах заходящего солнца.

Первой мыслью Давиденко была: «Как он узнал о моем приходе?». А когда подошел вплотную все понял. Человек вышел проветриться. Голевский был пьян. Круглое лицо покраснело так, что веснушек на его слегка курносом носу уже не было видно, а голубые глаза стали темными из-за расширившихся зрачков. Симпатичное лицо, обычно живое и внушающее доверие, превратилось в застывшую маску.

– Извини за беспокойство. Тебе завтра нужно выйти на работу, – так как ответ не последовал, Виталий продолжил. – Ты меня понимаешь?

– Да!

– Сегодня и завтра до обеда нужно сделать дубликаты полетных программ. В три часа дня самолет улетает на полигон. Предстоят важные пуски: заключительный этап натурных испытаний. Директор еще в понедельник предупредил, что от их успеха зависит план второго квартала. Сменные задания я откорректировал, завтра утром проверишь, как сработали сегодня вечером, и проследишь за остальным. Ты меня понял?

– Да.

– Не проспишь?

– Не волнуйся, это я после ужина. До сна буду в норме.

– Тогда не буду мешать. Отдыхай!

– Пока!

Все было выговорено с такими тормозами, что Виталия не покидали сомнения: понял ли его Голевский или отвечал по инерции.

В троллейбусе у него возникла мысль прогуляться пешком. Жену и детей бесполезно искать в огромном парке. Он вышел на остановке «Лесопарк».

Дорога пешком до дома займет пятьдесят, плюс минус пять минут. Сегодня торопиться некуда, нужно собраться с мыслями, оценить ситуацию с отчетом по плану и вообще по работе. Опять назрел конфликт, очередной в череде конфликтов с Брилем. До Давиденко у того было четыре зама по разработке за четыре года. Давиденко продержался пять бурных лет. Когда он только пришел в отдел, а сегодня был как раз пятилетний юбилей, Екатерина Петренко, тогда молодой специалист, а сейчас начальник бюро программирования, спросила:

– Вы к нам надолго? У нас замы по разработке больше года не задерживаются.

– Попробую! От меня не так просто избавиться, – отшутился Виталий.

– Предвижу результат, но пари заключать не буду. У нас уже есть «неформальный» главный разработчик АСУ.

– Ну и кто это?

– Поработаете, узнаете сами.

Он действительно вскоре узнал, но вопрос разрешился неожиданно и без его участия. Фаворитка Бриля, заурядная программистка, вертевшая им и отделом, как ей хотелось, погибла в автомобильной катастрофе с очередным любовником. Она оставила на руках мужа двоих детей младшего школьного возраста. Бриль был уязвлен до глубины души ее коварством, но выводов не сделал. Даже однажды пожаловался Виталию, не называя имен. Склонность к фаворитизму оставалась глубинной чертой его характера.