Султан Ахмед посчитал, что только его слово и выделение лишь полка столичных янычар, упразднит любое желание противиться воли великого падишаха. Оказалось, что и великие султаны ошибаются. Впрочем, в последнее время, делают это все чаще.

— Отчего ты, Юсуф, пребываешь в таком спокойствии? — спросил Селямед.

— Оттого, что мы обязательно победим, — лениво отвечал османский офицер.

— Хм! Победа будет за мной, но сколько воинов я потеряю? И сколько татарских воинов сейчас стоят против меня? Ханство ослабнет и не сможет быть важным союзником великого султана, — сказал Селямет, хотя подумал немного иначе.

Селямет собирался быть в фарватере османской политики и имел острое желание сильно пощипать Московию. До Константинополя дошли слухи, что русский царь не против создать новую антитурецкую коалицию. Еще три года назад, подобные политические потуги московитов, вызвали бы иронию и улыбку, но в свете последних событий задумываются и в Константинополе.

Откуда вдруг Россия смогла собрать орду кочевников и вести ее на Польшу? Причем, если бы не было уверенности, что Орда идет именно на Речь Посполитую, то султану пришлось изменить свою политику и, возможно, тихо отравить Селямета, чтобы оказать поддержку уже Тохтамышу в отражении нашествия кочевников. Как же это необычно может выглядеть и звучать, когда степная Орда может пойти войной на наследников Великой Орды. Но что-то в последнее время многое меняется.

Те, кто вершит османскую политику от имени султана, возблагодарили Аллаха за то, что он не наделил польскую шляхту дальновидностью и смирением. Сейчас такой момент, что из-за внутренней распри в Крыму, русские, вероятно, не без помощи персидского шаха Аббаса, рискнули бы подойти к Перекопу, а, может, и дальше. Говорить о развитии турецких крепостей в регионе в таких условиях сложно. Но, русские идут биться к полякам, а султан улыбается, когда его враги грызут горло друг другу. В то, что Россия способна была стать врагом Османской Империи, уже мало, кто сомневался.

— Скажи, Юсуф, как перед Аллахом, скажи! Тебе же приятна ситуация, когда крымские татары воюют друг с другом? Теперь султан пришлет янычар в крепости из-за ослабления Крыма? — спрашивал Селямет, и без того зная правильные ответы на поставленные вопросы.

— У нас общий правитель, он один и никто иной — это великий господин, — решительно, с огнем в глазах, возможно, фанатичным, говорил командир янычар. — Мы все его слуги.

Юнус Челык должен был иметь имя Бранко Илич. По крайней мере, при рождении именно именем Бранко, был назван мальчик из сербской семьи. И Юсуф прекрасно знает, что он где-то оттуда, из славянского племени, что, вероятно, был крещен при рождении в православие, но он люто ненавидит иноверцев-гяуров и воспитан так, что до последнего вздоха, даже если руки отрубят, то будет кусать, но никогда не сдастся. В это время еще были славные янычары, хотя при вступлении султана Ахмета на трон, казалось, что верные воины, даже бунтовали.

На следующий день два войска стояли друг напротив друга северо-западне крепости Перекоп. Тохтамыш смог поднять восемнадцать тысяч воинов. Хотя в Крыму и Причерноморье сейчас было, может, и все семьдесят тысяч набрать.

В гражданской войне, при любой смуте, большинство людей занимает выжидательную позицию. Кто будет побеждать, к тому и примыкают. А стоит потерпеть одно поражение, так начинается отток вооруженных людей и денежных кошелей в противоположный лагерь.

В Крыму выжидали, кто победит. Многие беи не прислали своих воинов. Согласившиеся на вассалитет от Крыма, Кабарда, где были родственники Тохтамыша, прислали лишь три сотни воинов, что, с учетом обстоятельств, выглядело никчемно. Но, у Тохтамыша даже при поражении оставались шансы. Он приказал проверить на лояльность гарнизон крепости Перекоп, дополнительно укрепить эту твердыню, увеличить количество воинов и убрать всех османов оттуда. Русские прислали десять пушек, якобы не в счет поминок, а в качестве уплаты за то, что крымские отряды не будут ходить к Бахмуту и разорять окрестности и обозы. В другой обстановке Тохтамыш на такое бы не пошел. Ему было важно, чтобы унизить Москву, как следствие — возвеличить себя.

Сражение начали те самые триста кабардинцев. Зря Тохтамыш, узнав лишь о численности, ругал предателей-вассалов. К крымскому хану прибыли отличные воины на лучших, выносливых конях, с великолепными луками, пиками и саблями, а командиры имели в седле даже пистоли. Подобное снаряжение трехсот воинов — это стоимость экипировки более тысячи среднестатистических крымских воинов.

Лихая атака кабардинцев оказалась для войск Селямета неожиданной. Она началась рано утром, с рассветом, тогда воины мятежника Селямета растерялись и подумали, что на них напали основные силы того, кто занимает, по их мнению, ханский престол не по праву. Началась суета, позволившая кабардинцам изрядно обагрить свое оружие кровью правоверных.

Личная гвардия Селямета первая организовалась, но не пошла в лобовую атаку, а, определив пути отхода кабардинцев, и, послав быстрые разъезды в сторону войск Тохтамыша, чтобы предупредить в случае атаки основного воинства, просто стали ждать, когда кабардинцы, выполнив свою миссию, станут отходить. При этом воины Кабарды и не собирались ввязываться в ожесточенное сражение, и только заприметив объединение крымских отрядов, поспешили прочь.

Пики кабардинцев были сломаны о тела крымцев, лучники отложили луки, пистолеты разряжены. Не ждали северокавказские воины, что их ожидают одни из самых профессиональных воинов Селямета. Уйти удалось лишь десятой части из всех кабардинских героев.

Разозленные, решительные, желающие жестко покарать за свою растерянность и первую кровь, передовые отряды войска Селямета, двинулись в атаку. Остальное войско, которое не попало под удар кабардинцев, заразилось решительностью своих собратьев, и так же пошли вперед.

Кровь пролита. Путей решения конфликта миром, боле не существует. Теперь крымские воины, мало отличимые друг от друга, будут сражаться с остервенением, не задумываясь о том, что здесь и сейчас они кратно уменьшают мощь своего государства.

Еще не так давно крымские кони резвились на улицах Москвы, крушили лавки на Варварке, поджигали кузни на Неглинной, гарцуя и выкрикивая оскорбления закрывшимся в Кремле стрельцам и части боярства. Теперь же только глупый хан сможет надеяться на то, что ему удастся пройти к Туле и Кашире, не говоря о том, чтобы вновь спалить Москву.

* * *

Иван Мартынович Заруцкий нервничал, атаман не знал, что с ним происходит. И не было рядом психолога, который смог бы объяснить всю ту гамму чувств и эмоций, которую чувствовал вольный казак с безумно храбрым сердцем и с отсутствием чинопочитания. Мудрый священник мог бы понять и объяснить казаку, но слишком давно не исповедовался атаман.

В Заруцком боролись две стихии: любящий муж и буйный казацкий атаман. Побеждала первая ипостась. Особенно после того, как два дня тому пришло письмо от любимой жены Софии. Женщина, которая в предыдущем браке с нелюбимым мужчиной, либо долго не могла забеременеть, либо дети умирали, нынче вновь беременна. А еще давлело то, что пришлось взять фамилию жены. Второй, но все равно. И она выше по положению, а так в семье не должно быть.

Так что Заруцкий хотел забыть все свои эмоции в жесткой рубке с супостатом.

Нервное ожидание вестей, наконец, закончилось прибытием трех кассимовских татар. Атаман не знал, что это именно те татары, которые смогли подранить крымского хана, и весьма поднаторели в слежке и разведке в степи.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Иван Мартынович.

Тон и интонации атамана не произвели на разведчиков сколь-нибудь сильное впечатление. Однако, об изменениях ситуации следовало срочно доложить, и не только Заруцкому, стоявшему передовым полком, но и Степану Ивановичу Волынскому, который взял на себя признанное вождями право отдать приказ степнякам на выдвижение.