— Государь! Передовой дозор остановил вестового из Кремля. Пропустить? — сказал Ермолай, счастливый, что может сделать что-то кроме надоедливых проверок обоза.

— От кого? — спросил я.

— Так… от Фроськи, государь! — растерянно отвечал Ермолай.

Муж в ответе за дела жены, потому Ерема и растерялся, какую весть может прислать государю его благоверная. Может баба только отвлекает императора от его дум о радении державы.

*………….*……………*

Полоцк

1 октября 1608 года

Два закадычных врага стояли друг напротив друга. Вот только роли у них поменялись. Когда-то гетман Жолкевский подарил лисью шубу поверженному шведскому военачальнику Делагарди, чтобы швед согрелся. Сейчас уже Якоб Пунтусс Делагарди сделал ответный жест, но… одарил соболиной шубой своего подмерзающего соперника [обмен шубами — реальный эпизод противостояния между Делагарди и Жолкевским].

— Вы как-то не дали замерзнуть мне, нынче я не дам продрогнуть от холода вам,- сказал шведский генерал, разглаживая свои рыжие усы.

— Благодарю, — отвечал польный гетман, после чуть замялся и продолжил. — И не только за это.

К шведам под Полоцк пришло подкрепление в пять тысяч солдат с десятью полевыми пушками и сразу оказалось, что осаждавшие город польские войска, теперь в сложной ситуации. Шведов и численно больше, и крепость их, даже подкрепления шведский король шлет, в отличие от польского монарха Сигизмунда. Но Речь Посполитая оказалась не готова к серьезной войне. Шляхта не хочет идти умирать за короля, как это было после призыва Стефана Батория. Тогда получилось разбить московитов, нынче же случилось наоборот, да еще и противоречия от нерешенных проблем, которые спровоцировали рокош Зебжидовского.

Жолкевский готовился дать свой решительный бой, может и последний, не надеясь на то, что шляхта под командованием Рожинского придет на помощь. Под Витебском так же хватает проблем. Шведы активизировались и только упорство поляков не позволило им развить успехи.

— Вы, уважаемый враг, про то, что я сохранил ваши войска и разрешил уйти с оружием и с поднятыми флагами? — спросил Делагарди, прекрасно поняв, за что еще его благодарил гетман.

Но и Якоб не преминул потешить свое самолюбие и в лишний раз услышать, что именно он стал тем, кого благодарит непримиримый враг.

— Да! — сказал, будто выплюнул, Станислав Жолкевский.

— Вы догадываетесь, мой уважаемый враг, для чего я попросил вас чуть задержаться и не спешить идти вслед за вашим войском? — спросил Делагарди.

— Признаться, пан, я в некотором замешательстве во всем, что происходит. Вы могли бы нас разбить… — Жолкевский подобрался, выпрямился. — Конечно, мы бы просто так не дались и это была бы славная битва, что истощила и ваши силы. Но… вы отпускаете.

— Да, мой уважаемый… тут бы я хотел когда-нибудь слово «враг» заменить на «друг», — намекал Делагарди.

У Якова Пунтусса два месяца назад состоялся разговор с королем, уже коронованным Карлом IX. Шведский король хотел бы закончить, по его мнению, глупую войну. Шведский престол уже под седалищем Карла, Сигизмунду не стать королем Швеции. Зачем тогда эта бессмысленная война на благо другой страны — России? Ведь понятно любому, даже не сильно искушенному политику, что русский царь провел всех и теперь пользуется тем, что шведы и поляки продолжают грызть друг друга.

— Мой король не пойдет на договоренности с вашим королем, — Жолкевский развел руками в жесте сожаления.

— Даже перед угрозой потерять малоросские земли, где уже вовсю орудуют московиты, или же потерять Могилев? Мы займем Ригу, это вопрос времени, и вы, мой вероятный друг, это понимаете. Что останется у вашего короля? Злоба, что не он сидит в Швеции? — Делагарди распылялся.

Шведскому генералу крайне не нравился тот факт, что он, по сути, оказался обманут. Делагарди рассчитывал на то, что у него будут базы снабжения, генерал намеривался набирать рекрутов в Новгороде и всей Северо-Западной России, но на деле получилось далеко не так, как хотелось Русские плотно заняли все территории, которые уже шведский король уже называл Новгородским герцогством, пусть официально это и не признавал.

— Не утруждай себя, пан, все это уже выговаривают Сигизмунду на Сейме в Люблине. В этом году Сейм начался раньше и королю уже выдвигают обвинения, что он подписал унизительный мир с русскими. А о том, что русские начали промышлять разбоем на землях Вишневецких, я знаю, — отвечал Жолкевский, чуть распахнув слишком жаркую соболиную шубу.

— Передайте, мой вероятный друг, своему королю, что моему сюзерену Карлу нужно только одно: Сигизмунд отказывается от шведской короны. И тогда мы получим возможность стать, может лишь временно, но союзниками, — Делагарди взял бокал с вином, а второй протянул польному гетману.

— Мы заставим своего короля принять единственно правильное решение… — Жолкевский улыбнулся и приподнял бокал, салютуя им Делагарди.

Глава 5

Москва

1 октября 1608 года.

Прибытие в Москву я, по своему обыкновению, осуществил ночью. Зачем сотням, если не тысячам, зевак смотреть на обозы и гадать, что в них? Ну и меньше суеты, больше времени на то, чтобы оправиться, помыться, пообщаться с семьей. Приезжая утром или днем, я бы сразу же окунулся в дела. Все бояре, что находятся в Москве, поспешили бы выражать свои самые искренние и верноподданнические чувства. Не сомневаюсь, что дел накопилось.

Так что нужно хотя бы десять часов, чтобы прийти в норму. Это только кажется, что путешествовать в карете легко и непринужденно. Нет, по мне и на коне лучше, если, по крайней мере, чередовать езду верхом. Кареты жесткие, скрипящие, каждый ухаб, даже маленькая ямка — трагедия внутри украшенного ящика. Сам виноват, все никак не оборудую свои выезды рессорами. Жду, пока каретная мануфактура начнет, наконец, работать, чтобы сразу же взять в свои выезды русские кареты с рессорами, отличными диванчиками внутри, утепленные и даже с небольшими печками.

Опыт работы мебельной фабрики, удачный опыт, позволяет осваивать и новые производства.

— Государь, коли можно, не говори… прости, государь, — Ермолай плюхнулся на колени и бил поклоны.

Этот разговор состоялся перед последним переходом, уже под Москвой. А просил Ерема за то, чтобы я не выдал Ефросинью. Это Фроська прислала письмо с весьма подробным разговором с Ксенией, в ходе которого открывались некоторые подробности очередного заговора против меня. Но не мольбы моего «походного» телохранителя повлияли н то, что я не собирался сдавать Фросю, а здравый смысл. Ну, скажу я, что это Фрося, или дам понять, что она рассказала про заговор, Ксения тогда перестанет ей доверять. А Фрося — верный мне человек, ее присутствие возле царицы позволит узнать, если вдруг жена решит, что наступил конец нашей совместной жизни, как, собственно, и моего существования.

Как же это гидко, противно, следить за собственной женой! Но можно сколь угодно себя презирать, вот только реальность куда как порочна. А за Ксенией присматривают… Стоп! Так это же, получается, слухачи, что следят в Кремле, подчиняются Годунову! Он же Глава Тайного Приказа.

Интриги, мать его, Мадридского двора. Ну угомонитесь уже, работайте! Месть, жажда наживы, возвышения — вот те мотиваторы, которые, оказывается, у многих сильнее, чем желание величия отечества, стабильности, понимания завтрашнего дня и чувства защищенности. Хотя о чем это я? Разве через четыреста лет что-то изменилось? Меняется только этикетка, а пойло все то же.

— Я не стану говорить об участии Фроськи в деле. Но и ты обабился в конец. Может, мне было бы проще подле себя Фросю держать? — сказал я и понял, что слова не только двусмысленные, но и явно оскорбительные для Ермолая.

Но не извиняться же. Да и, вправду, Еремка под каблук залез и только оттуда одним глазком выглядывает. Я так же многое Ксеньке позволяю, вон лекарни открывать, или школы. Но я человек из будущего, для которого такое крепостное право в отношении женщин, чуждо. И то, я одергиваю Ксению и не даю ей сильно «разгуляться» в политике. А Фрося как хочет, так и крутит своим мужем, хотя, явно любит своего «однорукого бандита».