Предисловие.

Прошло уже более двух лет, как я попал в иное время. Гадать, что тому виной, или, напротив, чем я заслужил такое благо, нету смысла. Слишком много тут такого, чего понять и осмыслить человеку не суждено.

Сперва, пришлось мириться положением и просто бороться за свою жизнь. Играть в игру «пусть я умру, авось обратно перенесусь», не стал. Интуиция подсказывала, что смерть в этом мире будет конечной. По крайней мере, я не хотел проверять, так ли это. Я хотел жить не менее, чем жаждет жизни любой адекватный человек. Но жить достойно, а не гонимым всеми.

Персонаж, в который меня «внедрили», сложный и, будь у меня выбор, я ни за что не хотел становится Лжедмитрием. Но выбора не было. Да и ладно, если бы мое сознание перенеслось в тело рыжего низкорослого носителя бородавок в момент его въезда в Москву. Так нет же… в те события, в ходе которых в иной реальности Лжедмитрия убили. Просыпайся, тебя идут убивать! А тут рядом Марина Мнишек и она… так себе, на очень особенного любителя.

Бегство. Попытка хоть как-то закрепиться в этом мире, при этом ни одного верного человека рядом — вот что мне досталось. Был Басманов, не рядом, а около меня. И он, скорее, решал собственные задачи, чем являлся истинно преданным. Я смог не сразу, по крупицам, отдельным людям, но собрать тех, кто был готов рискнуть и пойти за мной. И чем больше таких людей появлялось, тем больше увеличивалось количество соратников. Еще бы — я же природный царь! Хотя это такие законы общественного развития, когда к большинству легче и выгоднее присоединиться.

Никто в этом времени не знает, что я Лжедмитрий. Да, догадываются. Кто-то и вором называет, но народ верит, что я и есть сын Ивана Грозного. А кто я на самом деле? Вот же проблемка — не знаю. Уже услышал несколько версий и все кажутся правдивыми, но правда же одна. Какая? Была бы память бывшего хозяина тела, так и ответил, но такой не имеем.

Я стремился вернуть трон, вне зависимости кто я есть. Только сидя в Кремле был шанс выжить, иначе буду либо гонимым, или же убьют. Возникали малодушные мысли бежать куда-нибудь в Америку. Но трусливые помыслы быстро выветривались ураганом решительности. И я добился того, чтобы вновь занять престол. Может потому это получилось, что Василий Шуйский еще не успел укрепиться на царском стуле, или же само наличие природного царя, меня, пусть и в изгнании, не позволяет крепко сесть на престол. И я смог вернуть свое.

Ну а далее остро встала необходимость прекращать Смуту. С севера шведы облизываются на русские земли, с запада — поляки и литвины никак не хотят оставлять свой шанс получить русские земли или вовсе, подчинить Россию. Не забываем о южных неспокойных соседях в лице крымских и ногайских орд. И что остается? Побрить голову и закинуть на ее ведро пепла? Или… сражаться, словом и делом доказывать свое право вести людей в бой и заниматься развитием страны. Заявления громкие — империя! Нужно соответствовать.

И… получилось. Не сказать, что легко, особенно первые сражения за право существовать русской державе, были кровавыми, и православная кровь обильно сдобрила сырую землю. Но мы учились, думали, тренировались, воспитывались. И вот, на берегу реки Угра я уже принимал капитуляцию польского короля Сигизмунда. А в это время Телятевский и Болотников, в компании с Ромодановским, били ногайские орды, стремящиеся совершить опустошительный набег на русские земли.

Но не только военные победы ведут государство к величию, нужны свершения и в экономике.

Англичане, традиционно, торгуют с нами, точно больше того, как это было в иной реальности. Голландцы заинтересовались далекой Россией. И есть же перспектива — Волжский торговый путь в Персию. Пусть шах Аббас и был не слишком приветлив к моему посольству, но и не так, чтобы отказал. А военные победы чаще всего заставляют задуматься соседей и сбить у них вредные мысли. Нам не так, чтобы много делить с персами, так почему бы не усиливать друг друга?

Кроме торговли, даже в первую очередь, нужно наладить производства. Продавать же нужно что-то и не только зерно или пушнину. И я стал внедрять мануфактуры. Был уверен, что вот, сейчас, как грибы после радиоактивного ливня, попрут… Не поперли. Со скрипом, сложностями, большими тратами, единично, но все же появились первые производства с ручным разделением труда. И далеко не всегда производство растет из-за добровольной инициативы людей. Приходилось и воровать специалистов, содержать их, по сути в рабстве, пусть и сытом, даже богатом. Иных, это я про Строгоновых, пришлось изрядно так напугать.

Но пусть скрепит и дребезжит машина, но она едет, так и с нашей промышленностью.

С сельским хозяйством похожая ситуация. Тут вообще крайне патриархальная система не желающая меняться. Трехполье было только у столицы, а далее… не редкость и подсечно-огневое хозяйство. Но моих, царских, земель много, так что наведем порядок на них, тогда займемся и остальными. А еще мед… много меда. Тут же не знают про пасеки! Даже плодовых садов почти нет! И картошки… но это прогнозируемо и нынче решаемо, как и по остальным культурам из «колумбового» списка.

Никаких сложностей с наукой с начала своего восшествия на престол, я не встретил. А какие сложности могут быть, если самой науки просто не существует? Не было и системы образования. О какой системе вообще речь, если ни одной школы?

Однако, как оказалось, мой предшественник Борис Годунов, задумывался о такой проблеме и даже отправлял недорослей за границу. Получилось некоторых из эти бывших студеозусов пристроить и начать обучение, по крайней мере, хоть кого-то. Есть, правда, у нас еще София Браге с мужем. Это очень деятельная особа женского пола. Именно этот фактор — принадлежность к прекрасной половине человечества — главная проблема женщины от науки. Ждем решения и от Иоганна Кеплера.

А еще — я женат и счастлив в браке, воспитываю дочку-красавицу.

Так что фундамент державы залили, теперь нужно возвести стены, да повыше!

Глава 1

Москва

13 июля 1608 года

Столица бурлила. Народная демократия, пусть она и в значительной степени бутафорская, показная, это все равно стихия. Нет, мы не скатились до охлократии [власть толпы] с криками и мордобоем для более деятельного аргументирования своей точки зрения. Однако, людские массы, прибывшие почти со всех уголков большой страны, увеличили вдвое население Москвы. И де не крики, а тихий разговор такого количества людей — это уже гром. Третий день шел Земский Собор.

По сути, мы принимали Конституцию, пусть она и называлась Соборным Уложением. Не может держава развиваться, если не поставить четкие цели ее развития. Народ, как и правящие элиты, должен принять вектор развития, одобрить его, почувствовать себя частью великого. Из этого, как мне кажется, строится патриотизм. Единая национальная идея и причастность к ней.

Наше государство добивалась великих успехов только тогда, когда была сильная идеология и всеобщая цель. Пусть это будет «Москва — Третий Рим» и резкий рост Московского Великого Княжества при Иване III Великом. Или же идея европейской империи при Петре Великом. Поздновато, когда общество уже имело признаки разложения, появилась идеология в трех словах: «Самодержавие, православие, народность» и будь она принята чуть ранее, вероятно имела бы более существенные последствия, но и тогда дала новый толчок к развитию. Нельзя не заметить и успехи Советского Союза, где идея «светлого будущего» двигала людей на подвиги, и страна из ямы выбралась на гору.

Да, позже идеологии себя изживали, по ряду причин, и правящие круги не могли быстро среагировать на изменения разочарования великими идеями. Однако, смена векторов развития, это всегда оглядка на достижения прошлого. Советская экономика в первый период своего существования ориентировалась на показатели 1913 года, российская сравнивала свое развитие с 1991 годом. Мне с чем сравнивать? Со временем Бориса Годунова, но до начала великого голода. Так вот, пока не дотягиваем, прежде всего по людям, а они главные. Но я хотел дать новую идею, чтобы уже через десять-пятнадцать лет Россия стала столь сильной державой, чтобы быть важным мировым игроком, но при этом не голодать самим.