— Новый пакта конвента? — спросил король [Pacta conventa — договор с королем в Речи Посполитой при его избрании].

— Они пойдут на это! — сказал иезуит.

*………….*…………*

— Ясновельможное панство! К порядку! — выкрикивал Кшиштов Веселовский, все-таки избранный маршалком вального Сейма.

Еще минута понадобилась спикеру польского главного органа управления, чтобы призвать к порядку. Слишком много эмоций бурлило сегодня.

— Что посол в Московии скажет? — Веселовский показал пальцем на, сидящего в президиуме, Яна Сапего.

Степенно, со всяческим проявлением собственной значимости, Сапего встал и поднял руки, чтобы его слушали. Он готовил речь. Пафосную, в лучших традициях античных ораторов. Ян был уверен, что его слова проникнут в сердца каждого из собравшихся.

— А скажи посол, сколько тебе заплатил московитский ублюдок? — выкрикнули из толпы… о, нет, конечно, не толпы, а из кучно стоявших великомудрых депутатов.

— Да! Сколько тебе заплатили? — прокричал и другой.

Наибольшие страсти, даже в политике, чаще всего разгораются от стирки грязного белья. Вот решил «расслабиться» один американский президент, вероятно, после того, как отдал приказ бомбить сербский Белград, позвал секретаршу, та и «обслужила» народного избранника. Так что в США могут забыть о страшных бомбардировках Сербии, но будут помнить о том, что она юная леди исполняла свои оральные функциональные обязанности. Или Борис Николаевич, продирижировал немецкий оркестр, помочился на колесо самолета и многие… хотя нет, этого товарища есть много иного, более грязного белья.

И Сапего сливали. Конечно же, в зале заседания Сейма, были проплаченные провокаторы, которые отрабатывали для своих спонсоров. Ян Сапего был главным претендентом на должность канцлера, как некогда был его родич Лев Сапего. Было видно, что этот род стремится быстро усилиться, особенно на фоне последних неудач других магнатов. Не только у русской разведки были свои люди в посольстве Сапеги, знали те, кому особо нужно, каким двуличным оказался Ян. А тут и русские подарили повод — ряд статей в своих газетах, которые читают и в Речи Посполитой. Там Сапего обвиняют и в воровстве и в том, что тот брал деньги за услуги лоббировать русские интересы. Даже грозились преподнести документ с подписью посла, где тот дает гарантии своей позиции за русского государя.

— Кто сказал? Как смеете вы обвинять меня? — растерялся Ян Сапего и принял далеко не самую лучшую тактику защиты.

— Не позволям! Вето! — прокричал один из прикормленных уже самим Сапегой депутат.

— А мы и не обсуждаем на голосовании вопрос о предательстве посла Сапеги, — сказал Веселовский и Ян с ужасом посмотрел на маршалка Сейма, который только что бросил горсть земли на гроб магната.

Это же он, Кшиштоф Веселовский и убеждал Сапего переменить мнение, обещая союз и содействие. Если маршалок против него, то дело плохо, очень плохо. Тут же разгоряченная публика, чтобы не было сказано в такой обстановке этим людям, уже через час будет знать вся Варшава. Многие тысячи зевак приехали на политический праздник под названием «Сейм». И этот народ жаждет скандала, повода почесать лясы за кружкой пива, ну или кубком вина, если еще позволяют, привезенные в столицу, деньги пить вино.

— Не позволям! –все равно кричал сапеговский депутат, но его уже никто не слышал [Liberum veto, как право одного депутата закончить любые прения было принято и ранее, но вот в действительности оно начало использоваться со второй половины XVII века].

— Что скажешь, ясновельможный? Поклеп то, или правда? — выкрикнули из толпы.

— Поклеп! Все ложь! — жестко сказал Сапего, готовый порубить всех и каждого из этого собрания.

— Зеркала венецианские вез? Я сам видел! — выкрикнул один из провокаторов и вновь закрутились обвинения.

Как же здорово толпой бить сильного!

Сапего стоял не живой, не мертвый. Он уже решил к кому обратиться, чтобы убить безчестного Веселовского. Такого не прощают. Пусть и понимал Ян, что заказчиков нужно искать, вероятно, из более знатных родов, но до тех не дотянуться. Пока не дотянуться.

— Ясновельможный пан, есть ли что тебе еще сказать? — спросил маршалок Веселовский. — Нет? Садись, прошу тебя! Нам пора обсудить воззвание к королю и избрать делегацию, которая пойдет к Сигизмунду.

Сапего то зеленел, то бледнел, то подсчитывал сколько его род может выставить воинов, если положить на карту все. И вот с этими воинами… Он еще не отдал дары от русского царя, продав которые, можно набрать еще три тысячи наемников. Но эти воины не будут отправлены на войну. Сапего ужаснулся, когда понял, что возжелал поражения своей стране, которую так любит. И это желание возникло потому, что он хотел ослабления и осуждения всех тех, кто сегодня так громко кричит о войне.

Через три дня король подписал с Сеймом новый «пакта конвета». Такое случилось впервые, когда соглашение переписывается во время правления одного монарха. Польский король, француз Генрих Валуа, всего два года не правил, а, скорее, охотился в польских землях, но оставил после себя столько вольностей для шляхты, что теперь всем польским королям хлебать полной чашей.

В Швецию сразу же отправился Кшиштоф Радзивилл Сиротка, который только что вернулся оттуда и снова в обратный путь. Теперь только война с Россией и польские магнаты, взявшие на себя львиную долю расходов, направили своих людей в империю для найма воинов.

Через месяц Веселовскому, после ужина, стало плохо, скоро пошла пена изо рта и маршалок судьбоносного польского Сейма, скончался.

Глава 9

Москва

19 декабря 1609 года

Перед Рождеством в Москву съезжаются многие люди со всей европейской части страны, как и иностранные гости. Несмотря на то, что прочно установились морозы, по ощущениям до минус десяти градусов, обывателей на столичных улицах было много. Много радостного народа, не смущенного, верящего в завтрашний день.

Начиналась Московская Рождественская ярмарка, объявленная еще год назад. В город привезли свои товары многие купцы, ведь при скоплении людей и торговля идет более активнее. Газета «Правда» была вынуждена выйти отдельным номером. Многие купцы, как и ремесленники, решили опубликовать рекламу своей лавки, или отдельного товара. Доход с такого издания составил почти двести сотен рублей, что не могло не радовать.

Можно ли говорить, что Москва превращалась в город контрастов? Слышалась и английская речь и немецкая, итальянцы курлыкали. То там, то сям нерусские слова звучали, не слишком громко, чтобы не вызвать недовольство москвичей. Так же в пол голоса славили Аллаха, персидские купцы понимали, что православные стоят за свою веру и не будут морды бить за инакомыслие, если эти мысли звучат не громче собственных, православных. Мелькали и чернявые, даже рыжие, люди, которые, несмотря на холод, покрывали голову маленькой тряпочкой, кипой, у некоторых их них у висков свисали завитушки из волос. Но больше всего слышались басовитые голоса русских купцов. У торговых людей православного вероисповедания, наверное, существует какой-то отсев, когда отбирают только басовитых мужчин с пышными бородами и таким голосом, чтобы от его подчинялись и свои и даже чужие приказчики.

Глядя на все происходящее, у меня радовалась душа. Почему эти же люди, но в другой реальности, резали друг друга, предавали, врали — проявляли все возможные низменные чувства? И эти же люди сейчас улыбаются, то и дело, обнимаются и троекратно расцеловываются. Или я чего-то не знаю о той истории, которую так резко меняю?

Получается, что человек — это глина для гончара? Если ремесленник дряной, так изделия выходят никудышные, ну а у мастера, напротив, добротная вещь. Я ли тот самый мастер, который смог хорошо обработать глину и сейчас обжигаю, по всем правилам ремесленной науки?