— А сможешь?

— Без проблем. И, поверь, я не одна такая. Тот же Мелехрим поопытнее меня будет. И похитрее.

— Но мы уже давно тут! И они ничего нам не сделали! А значит, не могут! — горячо возразила Ирина.

— Или вы делаете именно то, что им нужно, — мрачно ответила Аннушка. — Как всегда. Как делали это с первого дня появления в Школе. И будете делать до конца дней своих, школота.

«Чёрт» взревел мотором, взвизгнул резиной, и мы, стартовав в проезде между серых параллелепипедов, рухнули в туман Дороги. Двадцатигранный чёрный кубик лежит у Аннушки в кармане, а значит, она, наверное, знает, куда ехать. Я покосился на её профиль. Девушка насупила брови и поджала губы. Думает о чём-то неприятном.

Я мало понял из бурного обсуждения, мне не хватает включённости в контексты. Но, на мой посторонний взгляд, Аннушка права: эти синеглазые энтузиасты выглядят школьной самодеятельностью, а не силой, способной вершить судьбы Мироздания.

— Так мы привезём им Геманту? — спросил я.

— В этом состоит твой заказ, солдат, разве нет?

— Что-то я уже сомневаюсь, что это хорошая идея.

— Не глянулись тебе корректоры?

— Как тебе сказать… — задумался я. — Кажется, ребята они, в целом, неплохие. Но…

— Но что?

— Да какой-то детский сад, штаны на лямках.

— Маленькая собачка до старости щенок. С момента попадания в Школу они живут в изолированном сообществе, которое нарочно поддерживается инфантильным до предела.

— Зачем?

— Легче управлять. Проще мотивировать. Ничего не надо объяснять. Авторитеты абсолютны. Что сказали, то и делают. Взрослые дети — идеальные исполнители.

— Да ладно, — засомневался я, — хотя бы некоторые должны были поумнеть. Как минимум назло и вопреки.

— Ну, вот такая поумневшая перед тобой.

— И что, все умные разбежались?

— Не все. Большинство умерли. Почему-то им особенно сильно не везло с заданиями.

— Ты думаешь…

— Не знаю. Поэтому хочу послушать, что накопала Лиарна. Она и без гвоздей в башке была не сильна интеллектом, может, потому и дожила до своих лет. Но в наблюдательности и упорстве ей не откажешь.

— Вижу, — сказал я осторожно, — они тебе не совсем чужие.

— Ну, на встречи выпускников меня не зовут, если ты об этом.

— Не об этом.

— Тогда да, не чужие.

На привал остановились посреди ничего. Я был уверен, что мы так и будем гнать, как в жопу укушенные, пока не настигнем коварного блондинчика и не отнимем у него рыжую кайлитку, но нет, внезапно свернули с трассы, остановились в чистом поле посреди холмов, развели костёр.

Я ни о чём не спрашивал, но Аннушка пояснила сама:

— Мне надо о многом подумать. И выпить. И ещё подумать. И ещё выпить. Буду повторять, пока не пойму, как жить дальше.

— Иногда помогает рассказать кому-то.

— Чего ты хочешь услышать, солдат? — спросила она, разливая виски по стаканам.

— Ты рассказала про то, как стала синеглазой, но что было дальше?

— Это тебе что, сериал? Ну, Школа корректоров была. Какое-то время.

— Я не настаиваю. Но может быть, рассказав о ней, ты вспомнишь что-то важное?

Аннушка отпила из стакана, задумчиво посмотрела сквозь него на огонь и спросила:

— Нафига тебе это, солдат? Зачем ты под шкуру лезешь?

— Я в тебя влюблён, забыла?

— Забудешь тут, — вздохнула девушка. — Воистину, любовь зла… Ну, ладно, слушай.

— Ты с собакой!

— Его зовут Джукр.

— Здесь нельзя с собаками!

— А я не напрашивалась. Нельзя — развернусь и уйду.

— Ты какая-то взрослая. И грязная. И воняешь.

— А ты какой-то мелкий. И рыжий. И противный. А нюхать я тебя не собираюсь.

— Меня зовут Калеб.

— А меня Аннушка.

— Дурацкое имя. Старушачье.

— Мне нравится.

— Моё лучше. Оно ни с чем не рифмуется, поэтому про меня нельзя сочинить дразнилку. «Аннушка — лохушка, жирная ватрушка, в попе погремушка, в голове гнилушка!» А вот на меня попробуй придумай?

— Вот ещё глупости.

— Ага, не можешь! Потому что рифмы нет!

— Как нет? Калеб… э… хлеб?

— Не, слогов меньше и ударение не там. Плохая рифма и слово не обидное. Подумаешь, «Калеб-хлеб», дразнилку из этого не сделаешь.

— Калеб, оставь новенькую в покое, — строгая седая женщина вошла в холл с улицы.

— У неё собака! — наябедничал рыжий мальчишка. — С собаками нельзя, я спрашивал!

— Ей можно, мы так договорились.

— Тогда почему мне не разрешили завести собаку?

— Аннушка достаточно большая, чтобы за неё отвечать. А ты пока нет.

Аннушка повернулась к пацану и украдкой показала ему язык.

— Аннушка, ты врушка, вредная девчушка, злая как индюшка, будешь мне подружка! — протараторил тот, отбегая на всякий случай подальше.

— Не буду, — ответила девушка. — Мелкий ты ещё.

— Ваф! — неожиданно серьёзным голосом гавкнул из-за отворота куртки щенок. — Ваф-ваф!

— Будешь-будешь! Вот увидишь! Я со всеми дружу! — мальчишка скорчил рожу, выпучил синие глаза, высунул язык и убежал в коридор.

— Не обращай на него внимания, — сказала вышедшая из комнаты за стойку лобби удивительно, до белизны, светловолосая девушка в тёмных очках. — Калеб шебутной парнишка, но неплохой. Ты к нему привыкнешь. Я же привыкла.

— А ты кто такая? — спросила Аннушка не очень вежливо.

Впервые в жизни проведя машину по Дороге, она смертельно устала и до сих пор не была уверена, что правильно поступила, согласившись уехать.

— Я Райна. Сегодня дежурю по общежитию. Сейчас выберем тебе комнату, я помогу заселиться. А где твои вещи?

— В машине, — буркнула Аннушка.

— О, у тебя есть машина?

— Ваф! — снова сказал щенок.

— И собака! Какая милашка!

— Это он. Его зовут Джукр. И он уже дважды обоссал мне куртку.

— А, вот в чём дело…

— Да, я грязная и воняю. Ещё вопросы будут?

— На этаже есть душ. В подвале прачечная. Но давай тебя оформим для начала. Грета, это ваша новенькая?

Седая женщина, молча наблюдавшая за происходящим, кивнула.

— Нет, я вряд ли стану её наставницей. Мы не то чтобы подружились, знаешь ли.

— Зафиксировать прибытие я должна со ссылкой на действующего корректора, — пояснила блондинка. — Руководство Школы может назначить наставником кого угодно, но у меня графа «доставил такой-то» должна быть заполнена. В общем, пишу вас…

— Пиши, — согласилась женщина. — Всё, Аннушка, осваивайся, а меня ждёт отчёт. Я за тобой так долго гонялась, что это будет очень большой, толстый и унылый документ на куче страниц.

— Не моя проблема, — буркнула девушка.

— Пока не твоя, — согласилась та, — но ты этот момент ещё вспомнишь.

Грета ушла, а беловолосая Райна, сопя, принялась заполнять какой-то формуляр. Тёмные очки она сняла, и оказалось, что глаза её тоже синие.

— Тут все такие?

— Какие?

— Синеглазые.

— Ага. Познакомишься потом с ребятами, есть неплохие и… всякие. Тебя так и писать «Аннушка», или это прозвище?

— Так и пиши.

— А фамилия у тебя есть?

— Была когда-то. Думаю, теперь она мне не пригодится.

— Ладно, — покладисто кивнула Райна, — будешь той самой Аннушкой.

— А что, есть другие?

— Нет, а если появятся, ты будешь первой.

Комната оказалась небольшой, но светлой. Узкая кровать, письменный стол со стулом, встроенный в стену шкаф, высокий потолок, широкое, во всю стену окно.