— Повезло тебе, — сказала Райна. — Первый этаж. Все хотят жить на первом, можно прямо в окно выходить. Обычно на них очередь и новичкам не достаётся, но…

— Что «но»?

— Освободилось много. Разом.

— Почему освободилось?

— Ребята не вернулись. Хорошие ребята. Тут, например, мой парень жил, — Райна внезапно всхлипнула.

— Извини, — смутилась Аннушка. — Хочешь пса погладить?

— Ничего, ты же не знала. Хочу, конечно. Тут обычно не разрешают животных, странно, что тебе разрешили.

— Я сказала, что без него не уйду. Без него и «Чёрта», это машина моя.

— Ты, похоже, упрямая. Меня вот не спрашивали, была счастлива, что жива осталась.

— А я не была. Где тут душ? Мне надоело вонять собачьей ссаниной.

— В конце коридора. Полотенца и мыло с шампунем в шкафу. У тебя есть во что переодеться? Если нет, я могу из своего что-то дать, мы одного роста…

— В машине есть. Не сепети, я могу о себе позаботиться.

— Да, по тебе видно. Ну, с прибытием в Школу корректоров, Аннушка!

— Это вводный курс лекций для неофитов, — сказал пожилой мужчина, стоящий за кафедрой. — Вас, я смотрю, немного…

Аннушка огляделась. В зале, рассчитанном человек на сто, всего с десяток подростков. Она, пожалуй, была среди них самой старшей, большинство лет пятнадцати-шестнадцати. Самый младший, рыжий Калеб, увидев, что она на него смотрит, скорчил рожу.

— Тем более внимательны, я надеюсь, вы будете, — закончил мысль лектор.

— А почему у вас глаза не синие? — спросил парень с первого ряда.

— Я не являюсь корректором, — ответил мужчина спокойно, — большинство ваших старших коллег слишком заняты, чтобы читать общие лекции. У каждого из вас есть свой наставник, он будет учить вас практике корректорской деятельности. Остальные преподаватели, включая меня, будут давать общую теорию…

Наставницей Аннушки стала Райна — девушка, которая помогала ей устроиться на новом месте. Грета не горела желанием возиться со строптивой новенькой, да и сама Аннушка не стремилась продолжать знакомство с вредной тёткой. Райна же оказалась терпелива и на удивление расположена к Аннушке. Сначала девушка, не привыкшая к такому отношению, воспринимала его с подозрением — мало ли, чего тут можно ожидать, — но оказалось, что это просто особенность характера. Если бы Аннушку спросили: «Райна какая?» — то она ответила бы: «Очень добрая, очень красивая и очень грустная».

Блондинка недавно потеряла парня, в которого была влюблена, и всё ещё не могла справиться с этим.

— Нас предупреждали, что лучше не заводить привязанностей, — рассказывала она. — И я как наставница говорю тебе то же самое. У нас, корректоров, хреново с личной жизнью. Не нашим нас не понять — вечно мотаемся неизвестно где, рискуем, никакой стабильности. Опять же детей не будет…

— Не будет? — удивилась Аннушка.

— Тебе ещё не сказали? А, ну да, ты же ещё не слушала вводный курс… У корректоров не бывает детей. Так Мультиверсум защищает себя от нас. Мы и сами-то не подарок, можем жить только тут, в Центре, под защитой Мораториума, а наши дети — это вообще катастрофа. Когда они вырастают, Фрактал прогибается вокруг них…

— А откуда это известно, если у корректоров не бывает детей?

— Иногда, очень редко, случаются сбои. И тогда родившийся от корректора ребёнок становится дисруптором — носителем фактора хаоса, разрушающего упорядоченность структур Фрактала. Вам это расскажут потом на лекциях. Поэтому нас строго предупреждают: если такое всё-таки случится, то последствия ложатся на виновника. Если это девушка, то ей придётся делать аборт, если парень, то аборт придётся делать его партнёрше.

— А если нет?

— Тогда ему или ей однажды придётся убить своего ребёнка. Это гораздо хуже, я думаю. Но ты не парься, вероятность почти нулевая. Так что, если кто-то понравится, развлекайся смело. Среди наших ребят есть симпатичные!

— Ладно, учту, — охотно кивнула Аннушка.

Дети и отношения — это последнее, что её волновало тогда.

— … На этой схеме вы видите основные алгоритмы развития коллапсов, — вещал симпатичный лектор. — Обратите внимание на последовательность номер один, она самая типовая и какое-то время даже считалась единственной. Но потом выяснилось, что она просто легче других фиксируется, поэтому её преобладание является феноменом ложной статистики…

Аннушка слушала вполуха, рассматривая человека за кафедрой. Ему на вид лет тридцать, спортивный брюнет, большие синие глаза — из своих, корректор. Взрослых корректоров немного, большинство не доживает даже до двадцати, а те, кто дожил, какие-то «придурки упоротые», как их характеризует Райна, и девушка склонна с ней согласиться. Похоже, бесконечный забег наперегонки с коллапсами не слишком способствует развитию интеллекта. Мелехрим Теконис не такой, как другие, а умный, с прекрасным чувством юмора, широкими плечами и удивительной улыбкой. Иногда ей казалось, что он читает лекции, глядя только на неё.

— … Да, вы правильно догадались, это, конечно, война, — продолжил лектор. — Среди известных — я подчеркну, именно «известных» — коллапсов война составляет до восьмидесяти шести процентов случаев. Вопрос «Является война причиной или следствием коллапса» мы оставим теоретикам, учёные его обсуждают не первую сотню лет, но так и не смогли договориться. Для нас же, практиков, важно другое — в коллапсирующем срезе мы почти наверняка окажемся в ситуации в лучшем случае предвоенной. Что важнее всего для корректора?

— Я знаю, я знаю! — запрыгал на своём стуле мелкий Калеб. — Важнее всего найти его фокус!

— Нет, — покачал головой Мелехрим. — Важнее всего выжить. Всех коллапсов не погасить, всех синеглазых не спасти. Поймите, даже размен один к одному — опытный корректор на новичка — это проигрыш. Не все справляются с обучением, не из всех спасённых выходят корректоры, и не все корректоры одинаково хороши. Прозвучит цинично, но если опасность слишком велика, то корректор должен покинуть срез, а не ставить свою жизнь на кон.

— Но ведь люди погибнут! — возмутилась какая-то юная девчонка. — Целый мир!

— Люди гибнут ежедневно. Миры гибнут регулярно. Мы не можем и никогда не сможем спасти всех. Поэтому руководствуемся не этикой, а математикой — погибший корректор больше никого не спасёт. Выживший потеряет один мир, но спасёт десятки и сотни. Я понимаю, как это звучит, но посмотрите вокруг, — Мелехрим обвёл аудиторию рукой, но смотрел при этом почему-то на Аннушку. — Видите, как вас мало? Я помню время, когда новички не вмещались в эту аудиторию…

«Говорит так, как будто ему лет сто!» — удивилась Аннушка.

Мелехрим сидел на ступенях Школы, глядя на Площадь Мораториума, в центре которой жужжал и крутился артефакт, в честь которого она называется. Сложное, геометрически невозможное устройство, напоминающее водружённый на чёрный матовый столб часовой механизм. Вывернутый в четвёртом измерении аппарат, где одни детали в процессе вращения иногда проходят сквозь другие.

Аннушка не без колебаний присела рядом. В области личных отношений она не чувствовала себя так же уверенно, как за рулём. Не то чтобы у неё совсем не было опыта, но интрижки со сверстниками — это одно, а взрослый мужчина — другое. Но что поделать, ребята из Школы казались ей какими-то слишком маленькими. Даже ровесники, несмотря на весь горький опыт гибели мира, ухитрялись сохранять наивную инфантильность «супергероев» из комикса. Как специально их таких подбирали.