Хотя я сильно сомневался в подобном пиратском братстве, скорее всего, при нападении на своих собратьев викинги просто не оставляли живых свидетелей. С другой стороны, алкоголь развязывает языки, и такие подвиги мгновенно стали бы достоянием общественности, тем более здесь, где любая мелкая стычка в пьяном пересказе мутирует в эпическое побоище. Любители потрепать языком здесь были в чести.
Так что, возможно, драконья башка на носу, окроплённая кровью, в некотором роде защищала нас от себе подобных. Как мигалка на крыше чёрного Ауруса, как цеховой знак, как шеврон и расцветка камуфляжа.
А кроме норманнов, в этих морях никто больше не осмеливался показываться. Местные рыбаки не в счёт, они есть везде, а вот патрульных или военных судов не было ни у кого из прибрежных правителей. От набегов викингов страдали все они.
Вопрос с продовольствием решили, кстати, очень просто и изящно, подойдя на вёслах к одной из рыбацких лодок и банально отняв у рыбака-фриза его улов. Не слишком много, но на полторы дюжины викингов хватит. По крайней мере, до того момента, как мы доберёмся до Сьялланда, где обычно зимовали Рагнарсоны. Во всяком случае, я надеялся застать их именно там.
Ну а пока мы двигались на восток и северо-восток, к берегам Дании, останавливаясь на ночлег в мелких бухточках и заливах и коротая время под парусом, пересказывая друг другу истории и саги.
Вернее, это мои спутники довольствовались сагами. Я же переиначивал знакомые мне сюжеты под местные реалии. Так я пересказал им несколько историй про берсерка Арнольда Чёрного, который путешествовал во времени, чтобы убить будущего короля Ирландии Шона Конхобара. Переделал «Кикбоксёра» в сагу о франкском кулачном бойце Ван-Дамме, рассказал про Рэмбо, который поссорился с местным ярлом и потом прятался в лесах, убивая его хирдманнов одного за другим. Голливудские истории заходили на ура, и спустя какое-то время зажили своей жизнью, когда я услышал, как Торбьерн пересказывает их у костра, изрядно приукрашивая. Меня это забавляло.
Я, в свою очередь, слушал и запоминал местные саги, удивляясь, как вообще можно помнить столько имён и событий. Каждый из местных не только знал и помнил сотни своих и чужих родичей, но и умудрялся поправлять чужие ошибки. А потом я понял, что каждая сага рассказывает истории реальных людей, часто чьих-то родственников и знакомых, стараясь ничего не приукрашивать, в отличие от историй про Арнольда Чёрного, которого не берут стрелы, а убить может только пламя вулкана.
И я быстро понял, почему и как местные умудряются запоминать столько информации. В эпоху до интернета даже новость про то, что у соседа корова отелилась, можно считать важной и заслуживающей внимания. Отсюда же вытекало и то, что все всех знали. Это в эпоху цифровых технологий можно было окружить себя виртуальными друзьями, а новости получать только от тех или иных источников, игнорируя всё остальное. Можно было вовсе из дома не выходить, а соседей видеть только в глазок. Здесь такое не проходило. Здесь, если не общаться с соседями и знакомыми, ты становился отрезан от всего мира.
Вот и мне теперь приходилось удовлетворять информационный голод новостями про то, как у какого-то Хакона из Госбаккена трэлль обрюхатил родную дочку, а у Альвгейра из Рогнеса сын уехал в Миклагард. Как по мне, ничуть не хуже новостей из телевизора или телеграм-каналов. Хотя нет, подобные новости гораздо ближе к реальной жизни, чем телевизионные.
— Погода портится, — сказал вдруг Эйрик, принюхавшись к чему-то, что видел и чувствовал один только он.
Мы как раз взяли чуть мористее, отдалившись от берега, чтобы немного срезать путь. Лично я не ощущал никаких изменений, я стоял за рулевым веслом и старался вести корабль туда, куда указал мне Гуннстейн… Мне погода казалась одинаково мерзкой, что сейчас, что два часа назад. Сырая взвесь так и болталась в воздухе, оседая мелкими каплями на всём и на всех. Это даже нельзя было назвать дождиком, просто в сером, полностью затянутом тучами небе, плотной стеной висела масса воды. Просто снизу воды было чуть больше и она была чуть гуще.
— Куда уж хуже-то, — проворчал я, морщась от очередной порции холодных брызг.
— Поверь, может и хуже, — сказал Вестгейр.
Северное море капризно и своенравно, и все, кроме меня, знали это на собственной шкуре.
Гуннстейн нехотя поднялся, прошёл к носу, любовно погладил высокий борт драккара. Корабль здорово качало на высоких волнах, ветер усиливался, удерживать руль на месте становилось всё труднее. Я оглянулся и посмотрел назад. За кормой виднелись только белые буруны на воде, серой стеной стояли тучи. Землю не было видно, только бескрайнее море, злое и колючее. На мгновение мне стало страшновато от осознания того, что мы потеряли землю из виду, но все остальные были спокойны и собраны, и их вид придал мне храбрости.Гуннстейн знал, что делать и куда плыть.
— Снимайте парус, снимайте мачту, привязывайте всё, что не прибито, — хмыкнул он, забирая у меня руль. — Шторм идёт.
Два раза повторять не пришлось. У меня по коже пробежал холодок, и я так и не понял, от страха или от того, что холодные капли залезли мне за шиворот. Моряки засуетились, забегали, выбирая фалы, чтобы спустить тяжёлый мокрый парус. Просмолённые канаты трепетали на холодном ветру, и их порой приходилось ловить, порывистые шквалы пытались вырвать их из рук, порвать драгоценный парус, окатить нас холодным душем. Я, стиснув зубы, тянултяжёлый пеньковый канат, горящий в руках от напряжения. Мои руки были покрыты мозолями, твёрдыми как подошва, но даже так тянуть его было неприятно и больно.
«Морской сокол» дрожал и метался на волнах, которые поднимались всё выше и выше, кормчему приходилось наваливаться на рулевое весло почти всем телом, чтобы удержать его на курсе. Драккар снова становился непокорным зверем.
Небо и впрямь стало темнеть, горизонт из грязно-серого становился иссиня-чёрным. Ветер усиливался, но мы успели вовремя спустить парус, и теперь нас таскало по волнам, словно бумажный кораблик в весеннем ручейке. Парус и мачту положили вдоль, и мы расселись по своим местам, хватаясь за вёсла. Людей на вёслах не хватало, но я надеялся, что нам удастся пережить этот шторм.
— Надо было всё-таки сожрать эту козу! — прокричал Торбьерн, и мы расхохотались.
— Помолчи, дурак! — перекрикивая ветер, воскликнул Рагнвальд.
Мне вспомнился день, когда мы стали свидетелями гибели Рагнара. Ветер бил по ушам, как и тогда, волны заставляли весь корабль содрогаться от их натиска. Весло казалось настолько тяжёлым, будто кто-то под водой хватал его и не отпускал, а грести приходилось через вязкий битум, а не морскую воду. Я почувствовал, как все мои жилы напрягаются, в ушах гулко забили барабаны.
Дождь внезапно обрушился на нас сплошным потоком воды, превратившись из висящей в воздухе мороси в плотную стену. Я, и без того мокрый до нитки, выругался себе под нос. Мокрые пряди волос лезли в глаза, одежда неприятно облепляла тело, высасывая остатки тепла. Только движение помогало мне согреться, а двигаться приходилось очень активно. Адреналин бушевал в крови, а в душе сменялся целый калейдоскоп эмоций, от чёрного отчаяния и злости до щенячьего восторга. Я в полной мере почувствовал величие стихии. Неудивительно, что её во все времена обожествляли.
«Морской сокол» переваливался через волны, грузно опускаясь в воду каждый раз, когда мы пересекали очередной гребень, вздымая целую тучу брызг и пены. Весь корабль скрипел, трещал, всхлипывал, будто живой. Я вдруг подумал, что сам ни за что бы не рискнул сунуться в такой шторм даже на сверхсовременной яхте из металла и карбона. А эти люди умудрялись пересекать на деревянных кораблях океан.
Мы гребли изо всех сил, как в последний раз, но даже так лишь едва-едва могли справляться с неистовством природы. Жестокому Северному морю этого было недостаточно. Ладно хоть в этот раз мы не рисковали быть выброшенными на скалы или на мель, в лапы враждебных нам саксов. Хотя я бы с гораздо большим удовольствием сразился хоть с десятком англичан. Мне это казалось безопаснее, чем сидеть в мокрой деревянной скорлупке, отделяющей тебя от бездонной морской пучины. Тут хочешь не хочешь, а поверишь в йотунов, жадных до утопленников и добычи с кораблей, которые специально насылают шторма.
