Ждановский взгляд падает на застывшего Леву, и я тогда я вспоминаю о манерах и решаю их представить:

— Лев, это Игорь Вячеславович Жданов. Мы знакомы по работе. Игорь Вячеславович, это Лев Яковлевич Зильберштейн, мой друг.

— Зильберштейн? — скептически фыркает Жданов. — Я бы с такой фамилией не рискнул с ним по ресторанам ходить. Максимум в Филях белок кормить сухарями.

Я мысленно охаю. Какой же он маститый шовинист. Невероятно.

С беспокойством смотрю на Леву, но он, очевидно, не до конца проникся сутью националистического плевка, потому что все еще пытается улыбаться.

Мне же улыбаться не хочется.

— Если вы не возражаете, мы бы с Левой продолжили разговаривать.

— Вот оно как, — хмыкает грубиян. — Вчера домашними пирогами меня потчевала и в благодарностях рассыпалась, а сегодня нос воротит. Ох, и непостоянные же нынче пошли инженеры.

По щекам разносится теплое жжение. Он всегда говорит первое, что приходит ему в голову.

— Может быть, вы присесть хотите? — подает голос Лева и вопросительно смотрит на меня. — Лю-юб, ну как-то неудобно…

— А чего не присесть, — замечает Жданов и к моему изумлению выдвигает стул. — Тебе у друга Левы гостеприимству поучиться можно, Люба. Хотя он, скорее всего, просто счет поделить хочет.

Я снова смотрю на Леву. Ну чего он улыбается-то? Жданов же откровенно ему хамит.

Жданов поднимает руку, делает какой-то витиеватый знак официанту, и сосредотачивается взглядом на моем соседе.

— Ну что, Лев Зильберштейн, рассказывай, где работаешь и на каких производствах ты нашего многоуважаемого инженера повстречал.

Я впервые чувствую себя настолько растерянной. Во-первых, потому что Жданов ведет себя так по-хозяйски, а во-вторых, потому что Лева ему это позволяет. Рассказывает о своей кафедре, и о том, что познакомились мы с ним не на производстве, а на спектакле в Театре Сатиры. Хоть под столом его пинай, чтобы замолчал.

— Значит, инженеры нынешние к искусству и выпечке тяготеют? — развернувшись, Жданов смотрит на меня. — Что не день, то открытие.

Ответить мне не удается, потому что в этот момент появляется официант и ставит перед ним эспрессо. Форменное безобразие. Везде чувствует себя как дома.

— Люба, ты нам тут опять взрывом пуговиц угрожаешь? — спрашивает Жданов из-за чашки и недвусмысленно смотрит ниже шеи. — Друг-то твой явно будет рад, а нам с тобой еще как-то нужно работать.

Одним глотком он осушает чашку, выуживает из кармана купюру, слишком крупную для того, чтобы оплатить одну чашку кофе, и встает.

— Хорошо с вами, да ехать мне нужно, — его взгляд снова падает на меня. — Не оценил я твой выбор, Люба. Сдается мне, театры это не твое.

Игорь

— Игореш, ну и что мне сейчас делать? — бывшая жена хлопает коровьими ресницами и шлифует задом кожаное кресло. — Страховка у меня кончилась, я проморгала.

— Ты поэтому ко мне сопли на кулак мотать приперлась? Я тебе напомню, что мы, Анжела, в разводе. Машину я тебе оставил, квартиру ты выклянчила. Дальше своими сморщенными копытами сама цокай.

— Игореш, но там это… у меня бампер передний смялся сильно, а машина-то дорогая. Где денег на ремонт взять?

— Ты, не пойму, обвинить меня хочешь, что я тебе паровоз слишком дорогой подогнал? Теперь я еще и чинить его должен? Так ты продай его и купи себе ведро отечественное. Можешь на нем хоть по пять раз на дню краш-тест проводить. Твоим мозгам уже ничего не грозит, зато запчасти тольяттинские дешево стоят.

Не нравятся ей мои слова. Силикон выпятила, нос задрала.

— Игорь, мы ответственны за тех, кого приручили.

Меня моими же словами уделать пытается. Ну, корова.

— Ты где ручных жаб видела, Анжела? Приручили ее. Скажи, блядь, спасибо, что я пятнадцать лет твою низкокалорийную жратву и нарощенные ресницы терпел. Зад свой тощий со стула подняла и дуй отсюда. Я перед тобой больше никаких обязательств не имею. Работать мне надо.

— У тебя кто-то появился, да, Игорь? — хнычет бывшая. — Раньше ты не был таким.

— Каким? Сытым и не заебанным твоим бесконечной трескотней?

— Ты это все из-за Вадика, да? Ревнуешь к нему?

— Дура ты редкостная все же, Анжела. Баба с возу — коню отлично, слыхала такое выражение? Стал бы я с тобой разводиться, если бы к твоим хахалям ревновал. Срать мне, Анжела, усекла? А теперь дверь с той стороны закрой. В этой жизни некоторым деньги нужно зарабатывать.

Бывшая жена обиженно поднимается с кресла и стуча каблуками, цокает к выходу. Она меня приворотным зельем пичкала, что ли, всю жизнь? Где глаза мои были. Надо давно ее, бездельницу, под тощий зад пнуть. Пузо бы отрастил, как в моем возрасте положено, и на запах пирогов перестал бы как псина некормленная в стойку вставать.

От раздавшегося стука в дверь рука машинально ложится на пресс-папье. На случай если это Анжела вернулась.

— Можно к вам, Игорь Вячеславович? — раздается с порога.

Кто это еще, блядь? Знаю, что он с производства. Синельников в отпуск ушел, а я всех его подручных заместителей запоминай.

— Чего ты в дверях танцуешь? Говори быстрее, что хотел.

— Пришли результаты пробы новой краски, которые вы просили. Проверку на светостойкость и истираемость прошла. Показатели держатся на уровне восьми. Клиенты-молочники остались довольны.

Значит, мне не только пироги зашли, но и инженерская краска. Теперь надо решение принимать, как быть. С финнами контракт рвать не вариант — они поставщики проверенные. А наши тяп-ляпы хер знает, как на дальние расстояния себя покажут. Но проблему с истираемостью так тоже оставлять нельзя: надо будет молочников частично на новую краску переводить. Задала мне задачу инженер Люба со своим кефирным пакетом.

— Ну и чего ты глазами лупаешь на меня? Все сказал?

Тот кивает.

Да, что ты, трясешься, блядь, как будто я тут людей жру. Новое поколение воспитывать кто будет, хер пойми. Мужики нынче трусливые пошли. Что этот дрыщ, что жид инженерский… Как его? Лева.

Кстати, об инженере. Надо вопрос с ней закрыть.

— Света, водитель наш где шарахается? В кабинет мне его. Ты жуешь опять, что ли, не пойму? Имей в виду, когда твоя кастрюля перестанет на стул помещаться, я стул новый заказывать не буду. Я тебя уволю, а на твое место посажу молодую и тощую. Усекла?

Водитель появляется в кабинете через минуту. Тоже танцует на месте, а еще потеет и заикается. Цирк уродов какой-то. Хоть всех увольняй и набирай персонал заново.

— Сюда подойди, — я открываю ящик стола и достаю оттуда контейнер из-под инженерских пирогов. Подарила она мне его, тоже мне. Игорь Жданов умеет возвращать долги. — Сейчас едешь на завод «Плант», там ищешь Любовь Ивлееву. Инженер она. Блондинка такая. Симпатичная. Вручаешь контейнер лично ей в руки. Понял? Ни Васе, ни Пете, ни завхозу, ни хую с горы, ни генеральному директору. Лично ей в руки. Свободен.

___ Отмечу, что автор не имеет неприязни ни к одной из наций, так же как и Игорь Жданова, и все спорные высказывания -- не более, чем имидж деда.

— Люба, — круглая голова Валерьевича выныривает из дверного проема. — Там тебя это… водитель от Жданова ищет.

Я непонимающе хлопаю глазами. Водитель? От полиграфического магната? Перед тем как выйти в вестибюль, зачем-то смотрюсь в зеркало на стене. Вроде выгляжу достойно.

— Вы Любовь Владимировна? — осведомляется темноволосый парнишка в белой рубашке и брюках.

Ох, миленький, какой же ты худенький. Совсем, что ли, не кормят тебя?

— Да, это я. У вас ко мне какое-то дело?

Кивнув, парнишка протягивает мне бумажный пакет с фирменным логотипом «Дельтафлекс». Я заглядываю внутрь и не могу удержаться от улыбки. Мой контейнер.

Ай да магнат. Водителя ко мне послал, чтобы кусок пластика вернуть. Все-таки необычный он мужчина. Вроде и грозный, и грубоватый, зато какой в мелочах внимательный.