— В ресторан я с вами тоже не пойду. Я вообще-то увольняться пришла.

— Ну что же ты заладила: уволюсь да уволюсь? — Его лицо жалобно кривится. — Если уйдешь — мы тут все по миру пойдем: и я, и завод, и производство. Все ведь на тебе держится.

Уже в который раз за последние несколько минут я испытываю глубокое недоумение. Если я, в его понимании, настолько значимый персонаж, то почему он со мной настолько неуважительно обращался, что даже не постеснялся объявить сортирной вредительницей? Неужели не мог предвидеть, что в один прекрасный день мне это надоест?

— Думаю, вы преувеличиваете мою незаменимость.

— Ничего не преувеличиваю. Если уйдешь — Жданов этот моментально контракт разорвет. У него ведь условие было, что ты с ним работаешь. — Генеральный багровеет. — За одно это его самодовольную рожу терпеть не могу. Я пять лет на тебя как на икону молился, а он на день появился и сразу увел.

— Я ведь не коза, чтобы меня уводить, — нахмурившись, замечаю я. — И, если мне не изменяет память, именно вы на сотрудничестве с ним настаивали.

— А что мне делать оставалось?! — возмущенно парирует Шапошников. — Такими клиентами не раскидываются!

Мне становится брезгливо. Хорош Ромео. Тайком молился как на икону, а прилюдно шпынял и под именитого клиента подкладывал. Фу, одним словом.

— Олег Евгеньевич. Ваша симпатия для меня хотя и неожиданна, но сути разговора не меняет. Через две недели меня здесь не будет, так что вы уж начинайте подыскивать замену.

— Люба! — по-бабьи взвизгивает генеральный, падая на колени и вцепляясь мне в брюки. — Заклинаю богом, не бросай! Кабинет дам больше, премию выпишу. На доску почета повешу, путевку в санаторий оплачу… Белый свет мне без тебя не мил. Я, может, только потому каждый день и просыпаюсь. Потому что тебя увижу…

— Олег Евгеньевич, возьмите себя в руки, пожалуйста… — бормочу я, пытаясь выдрать ладони, которые он пытается целовать. — Уборщица еще полы не мыла, у вас колени испачкаются.

— Колдунья, ведьма, чаровница... — одержимо бормочет Шапошников, будто меня не слыша. — У меня дома твой портрет есть, со снимка корпоративного срисованный.

Не успев осмыслить факт наличия у него моего портрета, я отвлекаюсь на легкий ветерок, коснувшийся щиколоток, и машинально поворачиваю голову. От увиденного в ушах гремит пятая симфония Бетховена. В дверях с раскрытым от изумления ртом стоит Ольга, а за ее спиной возвышается не кто иной, а Жданов Игорь Вячеславович, собственной персоной. Генеральный в этот момент продолжает раболепствовать у меня в ногах.

— Страшная ты женщина, инженер Люба, — задумчиво произносит полиграфический магнат, оценив безмолвную пантомиму. — И я как сайгак послушный прискакал и генеральный хряк, артрита и протертых штанов не побоявшись, на колени встал.

Хорошо, что сейчас на мне нет тех лакированных шпилек, так сильно когда-то впечатливших Шапошникова — иначе бы от неожиданности и волнения приземлилась на пол. Концентрация каверзных ситуаций за последние пару месяцев стремится к концентрации солей в Мертвом море. Ну ведь назло такую сцену не придумаешь: генеральный, стоя на коленях, целует руки главному инженеру на глазах главной сплетницы офиса и клиента, с которым этот самый инженер по дурости провела ночь.

Кряхтя, Шапошников пытается подняться, но из-за лишнего веса делает это слишком медленно и неуклюже. Я даже думаю протянуть ему руку, но в последний момент себя одергиваю. Хватит с него, бедного, унижений на сегодня.

— Олег Евгеньевич наверняка хочет выпить кофе. — Взяв себя в руки, я выразительно смотрю на секретаршу.

Та намека не понимает, предпочитая стоять с разинутым ртом. В том, что через час о случившемся конфузе будет знать весь офис, нет ни малейших сомнений.

Приходится сказать напрямую:

— Оля, будьте добры оставить нас одних, пожалуйста.

Лишь после этого она, отмерев, с явной неохотой пятится назад и прикрывает за собой дверь.

— Чем обязан, Игорь Вячеславович? — бормочет Шапошников, успевший к этому моменту добраться до кресла. — Рабочий день в разгаре, и на долгие беседы временем, к сожалению, не располагаю.

— Я уж вижу, что занят ты очень, — произносит Жданов, смерив его полным пренебрежения взглядом. — Штаны перед главной инженеркой протирать - оно много усилий требует. Как и лобызание рук. Хорошо, что не к тебе я приехал. — Его глаза находят меня, и голос становится мягче: — Разреши-ка тебя на десять минут отвлечь, Люба Владимировна.

Можно было бы поартачиться немного, вжившись в образ обиженной и гордой, да уж больно мне хочется поскорее из кабинета Шапошникова убраться и забыть его фанатичные признания в любви как страшный сон.

— Десять минут, думаю, найду, Игорь Вячеславович, — говорю я подчеркнуто официально, делая шажок к двери.

— Любовь Владимировна, я вас еще не отпускал! — неожиданно выкрикивает генеральный. — Пока я ваш непосредственный руководитель, а не он!

Я растерянно застываю на месте. Да что же это такое происходит? Один говорит «пошли», другой «стой». Может они еще подерутся из-за меня?

— Что ты визжишь, как баба, — морщится Жданов. — Ты три минуты назад и так оболванился по самые отвисшие «не могу». Я ведь тебе русским по-белому условия сотрудничества обозначил. Если бы не инженер длинноногий — хер бы я контракт с тобой подписал.

— Да плевать мне на твой контракт, ясно?! — побагровев, рявкает Шапошников. — Расторгай, если хочешь. Но Люба с тобой не пойдет, потому что я ей запрещаю. Она еще, как минимум, две недели на меня работает и обязана соблюдать трудовую дисциплину.

— Послушайте, я ведь не вещь, чтобы мной распоряжаться, — пытаюсь возмутиться я, окончательно растерявшись. — Запрещать вы мне ничего не можете. Как, впрочем, Игорь Вячеславович не имеет права мной командовать и приказывать.

— Не твоей холестериновой корове о трудовой дисциплине мычать после коленных-то домогательств, — будто не слыша меня, гаркает Жданов. — Ты скажи спасибо, что я тебе еще с порога харю не набил за то, что мою будущую жену за руки хватал и совращать пытался.

— Во-первых, меня никто не совращал. Я ведь не школьница малолетняя. — возражаю я, задетая подобным торжеством собственничества. — Во-вторых, я не ваша будущая жена.

— Всего лишь вопрос времени, — отмахивается полиграфический магнат так небрежно, словно у него на меня имеется серьезный компромат.

— Люба, это правда? — жалобно пищит Шапошников, вновь пытаясь выбраться из кресла. — Ты выходишь за него замуж?

И какая только женщина в здравом уме мечтает, чтобы мужчины за нее сражались? Процесс это крайне неприятный и в высшей степени утомительный.

— Разбирайтесь друг с другом сколько угодно, а меня увольте, — обессилено бормочу я, и задев плечом полиграфического магната, вылетаю из кабинета.

Несколько минут, сидя в своем рабочем кресле, я киплю от возмущения. Ну ладно Шапошников с его истериками — к ним я хоть как-то успела привыкнуть. Но Жданов… Умный ведь мужчина — и туда же: неандертальской удалью полез щеголять. Надеюсь, до драки все же не дойдет. Если полиграфический магнат ко всему прочему генерального отмутозит, боюсь, тот в бессрочный отпуск уйдет.

Ох, Люба-Люба. А в свои сорок с хвостиком прямо Мерилин Монро. Мужчины к ногам как спелые яблоки падают. Некоторые, правда, попадаются перезревшие и с гнильцой.

Когда в дверь внезапно раздается стук, я машинально выпрямляюсь и свожу колени. Однако вместо Жданова на пороге стоит крайне взбудораженная Ольга. В руках у нее чашка с кофе, явно предназначенная мне. Пришла, выходит, с подношением, чтобы выпытать детали.

— Любовь Владимировна, я тут подумала, что вы капучино хотите… — вкрадчиво начинает она.

— Кофе я сегодня уже выпила, Оля, спасибо. И обсуждать сцену в кабинете я тоже не буду.

Другой бы человек смутился, но только не секретарша Шапошникова. Бесцеремонно переступив порог, она начинает заговорщицки шептать: