Многое в том беспримерном и славном переходе указывало на особую милость богов к союзному войску. И даны и велеты говорили потом, что им указывал путь ворон – птица Одина и Цернобока находила проходы, даже там где вставали в тупик бывалые лесовики. Ворон же громким карканьем выдавал и засады ободритов, сохранявших верность Дражко. Затем ворона сменила большая змея, по чьему оставленному в грязи следу даны нашли наикратчайший путь, по которому можно было перетащить драккары из одной протоки в другую. Дальше же, в хитросплетении лесистых островков и коварных мелей, из одного из мелких озер поднялась большая щука, следуя за которой суда норманнов прошли почти до цели. Когда же путь им преградили очередные мели, покрытые топким илом, непреодолимым ни вплавь, ни вброд, небо вдруг заволокло тучами, пролившимися ливнем. Дождь заставил разлиться местные ручьи и мелкие речки, по которым даны и гауты провели свои драккары в Зверинское озеро.
И мало кто в союзном войске знал, что за всем этим переходом следила, усевшись у костра перед алтарем Трехликого, одна саксонская ведьма. Единственный глаз ее, закатившись так, что был виден лишь белок, не видел ничего рядом с собой – но видел гораздо дальше, тогда как с ее губ срывалось то воронье карканье, то змеиное шипение, а порой ее рот лишь молча открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы.
За весь переход данам и велетам пришлось лишь раз принять бой – когда они наткнулись на возведенные Карлом мосты и оставленную у них стражу. Вырезав франков до последнего человека, Люб и Годфред приняли решение ускориться, поскольку стало ясно, что Карл уже перешел реку. Они гнали людей как могли и все же не смогли выйти к озеру раньше Карла, подоспев к Зверинской крепости, когда в нее уже врывались старые хозяева. Именно туда, где над воротами реял стяг Дражко, устремился и Люб. С вала в княжича полетели стрел и он спасся лишь подняв на дыбы коня, принявшего на себя смерть. Соскочив на землю, Люб ворвался в ворота, - и застыл, пораженный горем и гневом, при виде валявшегося в грязи под валом старого Драговита. Мертвое лицо все еще искажала гневная усмешка, правая рука судорожно стиснула торчавший из груди кинжал. На рукояти клинка красовался расправлявший крылья сокол ободритов.
- Да, его убил я, - Люб поднял глаза и увидел с вызовом смотревшего на него Дражко, - это был честный бой и честная месть – за отца! Ты не вправе попрекать меня его смертью.
-Попрекать не вправе, - кивнул новый князь велетов, - но вправе требовать мести!
- С этим не застоится! – улыбнулся Дражко, вскидывая меч. Люб отметил, что оружие противник держит в левой руке, но осмыслить эту странность не успел – справа послышался какой-то шум, вопль боли и треньканье тетивы. Чья-то стрела мелькнула возле его лица, на излете зацепив щеку. Подняв глаза, Люб увидел как со сторожевой башни падает ободритский воин, так и не выпустивший лук, а за его спиной во весь рост встает Власта, с окровавленным мечом. Невольно залюбовавшись на простоволосую, пылающую гневом жену, Люб чуть не пропустил того, как Дражко, подхватив валявшееся на земле чье-то копье, с диким криком метнул его в князя велетов. В последний момент молодой владыка успел пригнуться, одновременно бросившись к князю ободритов. Легко отбив выпад Дражко, Люб ударил в ответ с такой силой, что острие его меча вошло в раскрытый рот, пробив кость и выйдя из затылка. Когда Люб, упершись ногой в колено трупа, не без труда выдернул меч, тело Дражко повалилось на землю, смешивая с грязью кровь и мозги, вывалившиеся из расколотого черепа.
Вокруг него уже кипел бой – ворвавшиеся в крепость велеты бились с ободритами, оказавшимися в ловушке между державшими оборону в переулках дружинниками Драговита и подкреплениями Люба. Бок о бок с велетами бились и воительницы – ворвавшаяся в крепость Хельга тремя мощными ударами зарубила троих воинов, самонадеянно решивших взять живьем девушку с Лёсе. Рядом с ней пускала стрелу за стрелой Йильма, прикрывавшая со спины могучую подругу. Другие амазонки, во главе с Властой, быстро очистили стены крепости, а в следующий момент сокол ободритов рухнул со сторожевой башни. На его месте взлетел кровавый стяг Сварожича. Люб приветствовал его мечом и, с еще большей свирепостью, обрушился на врагов. Однако ободриты, пусть и потерявшие князя, да еще и внезапно оказавшиеся в меньшинстве, все еще сражались, надеясь на помощь союзников-франков.
Впрочем, и союзникам, со всех сторон обложенных новыми врагами, приходилось нелегко. Свеи и гауты, высадившись на берег, сходу ударили по все еще топтавшимся у ворот под флагом с Белым Конем, тюрингам и алеманам, - лишившиеся командира, они, по-прежнему держали осаду, не зная идти ли снова на приступ или отступить к своим. Появление новых врагов, под стягом с Вороном Одина, ввергло их в еще большее смятение – особенно когда из раскрывшихся ворот, на помощь новым союзникам, хлынули осажденные саксы. Впереди них, на белом коне, словно сорвавшимся с веющего на ветру знамени, мчался Орм, рубя мечом и топча конскими копытами, всех, кто оказывался на его пути. Меж тем Эйстейн Жестокий схлестнулся в схватке с Поппо, герцогом Тюрингии: одним ударом он пробил врагу шею копьем и сбросил его под копыта собственного коня. Увидев смерть еще одного своего предводителя вражеское войско окончательно дрогнуло и побежало, прорываясь к франкам, уже сцепившихся в смертном бою с данами – и теми, что вышли из крепости, и теми, что явились им на подмогу. Появление на поле боя алеманов с тюрингами, преследуемых скандо-саксонским войском, окончательно смешало ряды врагов, разбившихся отныне на отдельные кучки воинов, отчаянно сражавшихся друг с другом. Исход боя еще все еще не был предрешен – хотя франки и изрядно устали в сегодняшнем бою, все же их было куда больше, чем всех врагов, вместе взятых, а оружие и доспехи – куда лучше. В любой момент чаша весов могла качнуться в любую сторону – и, понимая это, воины сражались с особым ожесточением.
Хлынувшие отовсюду людские волны растащили в разные стороны уже готовых схлестнуться в жестокой схватке Карла, короля франков, и Старкада, ярла Хеорота. Однако владыка Запада, все равно рвался скрестить меч со страшным язычником, чувствуя, что не конунг Годфред, рубившийся впереди датского войска, не Эйстейн Жестокий и никто из пришедших с ними ярлов, а лишь великан в черной броне - подлинный вождь пришельцев с Севера. Исполина в рогатом шлеме трудно было не заметить на поле боя – словно чудовищный дровосек он вздымал и опускал свой топор, оставляя во вражеском войске глубокие прогалины. Секира Старкада перерубала всадников вместе с конями, а пешцев и вовсе укладывая по несколько за один взмах. Перерубая тела, сшибая головы и разбрасывая бесформенные обрубки, брызжущие кровью и внутренностями, Старкад прорывался к вызвавшему его на поединок королю. Карл тоже жаждал схватки – почти столь же высокий, как и ярл Хеорота, окруженный самыми верными людьми, он упорно пробивался сквозь вражеский строй, круша мечом чьи-то доспехи, мясо и кости. Под королем давно убили коня, но Карл, словно и не заметив этого, бился пешим, словно простой воин, чувствуя как его охватывает такое же неистовое бешенство берсерка. Словно здесь, в окружении кровожадных язычников, в короле тоже пробудился дух предков, поклонявшихся жестоким богам смерти и войны. Карл почти наяву видел, как в темнеющем небе, на фоне начавших зажигаться звезд встает исполинская фигура: длиннобородый старик на восьминогом коне, с острым копьем в руках и двумя воронами на плечах. За спиной языческого бога на миг проступили силуэты обнаженных женщин в доспехах. Колдовским отблеском блеснуло единственное око, тут же превратившееся в желтый диск луны. В тот же миг видение растаяло в ночной мгле – вместо него перед Карлом вырос ревущий словно медведь Старкад. Его кольчуга, порванная во множестве мест, висела буквально клочьями, шлем потерялся где-то по дороге, через все лицо алел глубокий шрам, рассекший нос, щеку и губы. При виде Карла в рыжей бороде, словно еще одна рана, в жуткой ухмылке раскрылся окровавленный рот, оскалившийся необычайно острыми зубами и Старкад взметнул над головой секиру, чтобы обрушить ее на короля. Тот успел увернуться и удар чудовищного оружия достался одному из телохранителей. В тот же миг Карл вонзил меч в бок Старкада. Словно и не заметив этого, великан вновь вскинул секиру и на этот раз сталь ударила о сталь. Меч Карла разлетелся на куски, но все же сумел отклонить чудовищное оружие. Следующий удар расколол подставленный Карлом щит, разрубив королю руку до локтя. Расхохотавшись, Старкад вновь поднял секиру над головой, когда один из воинов Карла, что есть силы, вогнал копье в спину датчанина. Старкад небрежно отмахнулся секирой – удар, на который он потратил не больше времени, чем обычному человеку стоит прихлопнуть комара, сходу развалил франка на две половины. Старкад повернулся к Карлу – как раз, чтобы увидеть, как тот, подхватив здоровой рукой с земли чей-то меч, в отчаянном броске рубит им по бычьей шее берсерка.
