-Город хорошо защищен, - размышлял вслух Аксель, - но нужно ведь не просто отбить нападение, но и уничтожить славян раз и навсегда.

-Да, - кивнул Геннадий, - наше спасение в том, что у них нет конницы. Не сегодня-завтра они двинутся на Карфаген – и мы можем разбить их в открытом бою.

-Я отзову своих воинов из Бизацены, - сказал Аксель, - они явятся сюда через пару дней. Карфаген продержится и дольше, а Влад – или кто бы там не был, - двинувшись на город, окажется между твоими нумериями и моей конницей. Если же он останется в Утике – что же у нас достаточно войска, чтобы разбить его и там.

- Ты прав, - кивнул Геннадий, - так мы, наконец, покончим с ним.

Спустя несколько дней, ромейские скутаты, мерно чеканя шаг, вступили в Утику. Следом за ними двигалась берберская конница. Город представлял собой жуткое зрелище – вдоль улиц не было ни одного целого дома, одни дымящиеся развалины. Средь обломков виднелись скорченные в самых немыслимых позах, страшно изуродованные тела. Немногие уцелевшие жители, в рваных одеждах, покрытых пылью и пеплом, испуганно смотрели на входившие войска. Почти не глядя на них, берберы и ромеи проехали через Утику, войдя в городской порт. Здесь они и смогли увидеть морскую гладь, где исчезали вдали паруса славянских лодей.

Аксель зло сплюнул себе под ноги.

- Он все-таки провел нас! – проворчал он.

Иной город, не менее древний и славный, сейчас корчился в пламени пожарищ, заходясь криками сгораемых заживо ромеев и берберов. Их предсмертным воплям вторили жалобные крики насилуемых женщин и девушек, а также юных мальчиков – прямой приказ Влада прямо предписывал не сдерживаться ни в каких, даже самых скотских желаниях. А у берега моря, в одну ночь на целые стадии раскинулся лес из кольев, где корчились, истекая кровью в морские волны, жители Гадрумета-Юстианополя.

Влад, с вершины одного из холмов, возвышавшихся у самого берега, откровенно любовался этой людской гекатомбой .

-Это только начало пиршества, дорогая супруга, - жестокая улыбка исказила губы Владислава. Он был доволен собой – отвлекающий маневр удался. Погиб не только город – захвачена большая часть имперского флота. Теперь никто не помешает Левию и Этельвульфу, уже разграбившим Утику, тревожить берега Африки жестокими налетами. Войну на море Влад мог уже считать выигранной - оставалось не потерпеть поражение в куда более тяжелой войне на суше.

- Аштен, - не глядя бросил Влад и один из стоявших ниже по склону всадников, подъехал к воеводе. Один из вождей Авреса, ненавидевший Акселя за то, что тот обесчестил его сестру, Аштен с самого начала смуты поддержал славян – и стал одним из первых, кто явился на зов Влада, во время высадки.

-Ты пойдешь на север, - сказал жупан, - пусть твои войска грабят и убивают тех, кто держит сторону Геннадия и Акселя. В бой не вступай, но старайся задержать их.

-Будет исполнено, вождь, - Аштен истово поклонился, смотря на Влада с почтительным трепетом. Он, как и многие в войске, сейчас не знал как относиться к Владу – чуть ли не живому богу, переродившемуся в морской пучине. Сам Влад тронув поводья коня, уже спускался к ожидавшим его славянским воеводам.

-Мы пойдем на запад, - сказал он им, - там где еще воюют наши братья. Мы объединимся с ними и заставим врага поплатиться за свое вероломство.

Войско Влада прошлось по Бизацене всесокрушающей лавиной, вбиравшей в себя все новые отряды славян и их местных союзников. Те римские магнаты, что с самого начала сохранили верность зятю убитого императора, сохранили свою жизнь и все владения, те, кто стремился остаться в стороне или же примкнул к славянам только сейчас, были обложены тяжким оброком, снабжая армию Влада деньгами, провизией и кормом для лошадей. И они еще могли считать, что им повезло – потому что сторонникам Геннадия и Акселя Цецилия не позавидовал бы никто. Через всю Африку протянулись пепелища на месте сожженных вилл, окровавленные колья, на которых корчились предатели и многие иные жуткие свидетельства Furor Slavicus.

Крики стервятников, столь разжиревших, что не смогли даже взлететь, глумливый хохот гиен и лай шакалов не могли перекрыть мерный рокот барабанов, от рассвета до заката звучавших на берегах соленого озера. Обычно столь мелководное, что по нему можно было пройти, не замочив коленей, сейчас озеро грозило выйти из берегов – его маслянисто-красная поверхность блестела на солнце, словно исполинский рубин. Будто изысканная оправа его окаймляли кристаллы соли, растворившиеся от крови и застывшие снова, прекрасным и жутким ожерельем. В середине же озера словно островок высился холм из отрубленных голов – все, что осталось от десяти тысяч ромеев и берберов, посланных разбить Влада. В холмах Атласа Влад устроил им засаду и разбил наголову, загнав остатки вражеского войска в безводное сухое ущелье, пропитанное солью. Вскоре изнуренные жарой и жаждой воины сдались Владу под обещание прощения и даже возвращения домой. Многие поверили – и теперь оказались в кровавой гекатомбе. И хотя в войске, посланном против славян, не оказалось ни префекта Геннадия, ни Акселя Цецилия, все же величайшее жертвоприношение могло удовлетворить самых требовательных из кровавых богов язычников.

Влад, стоявший на холме из черепов, вскинул руку, заставив умолкнуть барабаны.

- Здесь, - громко сказал он, - была разбита последняя надежда наших врагов одержать победу. Мы победили – но еще не отомстили. Месть ждет нас за стенами Карфагена.

Префект претория Геннадий в одиночестве сидел за столом в зале Совета Африки, зажав руками голову и вздрагивая всем телом, от грохота очередного снаряда обрушенного катапультой на городские стены. Карфаген был обречен – осажденный с суши и моря, оставленный всеми защитниками – даже Аксель Цецилий бежал с верными ему людьми в родную Альтаву. Не было надежды и на Константинополь – Констант пал в войне с лангобардами, а у его преемника, кем бы он ни был, нескоро еще дойдут руки до далекой африканской провинции. Это был конец - и тем более сокрушительный, что Геннадий собственными руками обрек себя на такой исход. У префекта претория не было ни малейших сомнений в том, какая участь его ждет, если он попадет в руки славян. На миг ему вспомнилось последнее заседание в этом зале – в присутствии императора Григория и его зятя. Если бы можно было обратить время вспять!

Очередной грохот и последовавшие за ним испуганныевопли, сменившиеся воинственными криками славян, напомнили Геннадию, что времени осталось мало. Трясущейся рукой он ухватил чашу, наполненную вином с ядом цикуты, и жадно выпил.

- Владислав, опомнись. Да я виноват перед тобой, но я ведь всегда желал тебе только добра! Я не хотел, чтобы убивали твоих жену и детей, я всегда говорил о том, что с тобой нужно договориться. Ты же христианин Влад! Я сам крестил тебя!

Стоявший на коленях перед Владом голый, трясущийся от страха старик, мало чем напоминал величавого епископа, проповедовавшего с амвона всему Карфагену. Сейчас он умоляюще смотрел на Владислава, но тот словно и не замечал Киприана, задумчиво глядя куда-то поверх его головы.

- Я и вправду многому научился от тебя, епископ Киприан, - наконец сказал Влад, - но самый лучший урок ты преподал мне совсем недавно. Что же, услуга за услугу – ты рассказывал мне о своем боге, а теперь узнаешь, как я славлю своего.