— Дима, Ольга приходила три раза. Она нас кормила, и поила. И молока Татарину не давала, он оказывается с него болеет по-настоящему. Худо ему было без нас. Потому что он вор. С холодильника брал, а нам ничего не говорил — тараторила Маруся и без конца бегала вокруг меня, ожидая, когда я стану прежним, а не «прозрачным». Я ожидать четырёх часов не стал, подошёл к Татарину, и попросил отвар. Тот дал, не сказав мне ни слова.

Когда я оделся, и сел к столу, то подняв за холку Маруську, очень громко сказал:

— Никто не имеет право называть в моём доме никого из домочадцев — вором. Это плохое слово. А домовой хотел кушать, и ему нужно было как-то выживать. Меня месяц дома не было. Поняла?

— Ой, поняла конечно. Чего ты, Дима. Это я так, просто соскучилась очень — говорила Маруся, и запрыгнув мне на колени, начала лизать мне руку. Я погладил её, и Ваську тоже прижал к себе, и Татарина обнял.

— Я тоже скучал, очень. Хоть вы и вредные, но свои. А теперь, друзья мои, я буду делать нехорошие вещи. Как мужик. А вы терпите. Потому что мне больно и плохо, и по-другому я не умею. С этими словами, я подошёл к холодильнику, и открыв его, взял нераспечатанную бутылку водки. Потом пошёл в погреб, достал солёные грибы и огурцы. Сообразив нехитрую закуску своими руками, а не магией, я сел за стол, и налил в стакан водки.

— За ваше здоровье, домочадцы — сказал я и выпил. Через минуту, может через две, мне стало тепло и хорошо. Отошли на задний план проблемы, и бесконечный стыд за себя. Налив второй стакан, я внимательно осмотрелся, и не найдя возле себя ни одного усатого и хвостатого, за которого можно бы было выпить, решил обойтись без тоста. И выпил молча. Стало ещё лучше. Третий стакан я помнил уже плохо.

— Здравствуйте, мои вы хорошие. Хозяин дома наконец? — спросил Ольгин голос, который я слышал сквозь пьяный туман.

— Не слышу ответа, и судя по пустой бутылке на столе, он мой вопрос тоже не услышал. Дима, где ты? — продолжала говорить Ольга, пока не нашла меня, пьяного, лежащего на неразобранном диване.

— Я здесь — подал я свой голос, про себя удивляясь, как он хрипло звучит.

— Надо же, а мне говорили, что «белые» не имеют право на водку больше двух чарок. Не правда, что ли?

— Правда, — ответил я, — только на арестантов это не распространяется.

— Ба, набедокурил? — с иронией в голосе спросила она.

— Да, косячнул помаленьку. Теперь буду полгода под домашним арестом, без права на работу. Чем кормить домочадцев, и где учиться ремеслу, ума не приложу. Недоработано у нас, в ведомстве что — то. Встречают, провожают — всё молчком. Хоть бы раз что путное сказали.

— Ну здесь я тебе сама всё подскажу, я не первый год на них работаю. Я хоть и «чистая», а кухню их знаю хорошо. С водкой завязывай, завтра трезвым будь, как стекло. И учителя по ремеслу к тебе завтра сами придут, не сомневайся.

С этими словами, она пошла руководить домом. Я, чтобы не спугнуть её, из-под опущенных век смотрел, как она знатно справляется. Стол прибрала, обед приготовила, полы перемыла. Села к окну, какую — то книгу взяла, и читала, периодически подходя к чайнику, чтобы налить в кружку чай. Маруська и Васька возле неё крутились, как будто им мёдом было намазано. Она с ними игралась, кормила, и даже намыла их, чтобы шёрстка блестела и была чистой.

Проснулся я, когда что — то пошло не так. Пел петух. При чём, у меня под ухом.

— Это что такое? — спросил я в пустоту.

— Это Ольга вчера кур и петуха принесла, чтобы ты фермерством занимался, а не водку пил, — сказал Татарин, — хотя какой толк, ты наколдовать яйца и так можешь. Но думаю, она о твоём таланте даже не догадывается.

— Это не талант, это просто магия — сказал я и встал с дивана. Время «бичевать» себя прошло, и я решил пойти посмотреть, что же она принесла мне в сарай. Зайдя туда, я увидел красивых рыжух — наседок и яркого — пегого петуха. Он гордо вышагивал возле своего дамского батальона, и орал на всё горло.

— Н — да, — сказал я, — и чего прикажете с вами делать? Петух повернул ко мне голову, и заговорил. Но…Мне был непонятен его язык. Как ни старался он, ни одного слова его я не понимал. Петух даже крылом себе помогал, показывая, что — то. Но я махал отрицательно головой. Нет мол, не понимаю.

— Не старайся, он не пушковой. Это у нас язык с человеческим одинаковый, а они на своём, птичьем говорят. Нужно учить — сказал Васька, который подошёл к сараю, и тщательно вылизывая себя, острым глазом уже наметил, как к свеженькому снесённому яичку подобраться.

— Яйца воровать нельзя — сказал я, и схватив плетёную корзину, пошёл собирать добычу. Яйца были ещё тёплые, и огромные. Несушки были молоденькие, и здоровые. От души насыпав им зерна, который стоял не далеко в мешке, я отправился на кухню, готовить завтрак.

II

Яичница получилась знатной. Позавтракав всей своей семьёй, я наскоро приказав помыться посуде, схватил учебник по магии, который был теперь всегда со мной, начал вгрызаться в науку со всей серьёзностью, на которую был способен. Прервал меня от этого занятия чей-то стук в дверь. Спрятав книгу, я пошёл открывать.

— Дима, слава небесам, ты дома, — сказала соседка по дому, войдя через порог после моего приглашения, — нужна помощь очень твоя.

— Что случилось, Наталья Ивановна? — спросил я.

— Да корова моя, Нюша, телиться начала. Вчера ещё, в ночь. И представляешь, ветеринар пришёл, Фёдор, чтобы помочь, а лампочка раз, и сгорела. Мы и так её, и так, и никак. Помоги пожалуйста. Ты же электрик у нас?

— Конечно помогу, пошлите смотреть — сказал я, и мы пошли к ей сараю.

Когда зашли внутрь, в нос рванул запах навоза и молока. И крови. Это чётко пахло, неприятно. Я практически на ощупь нашёл выключатель, и обнаружил, что он обгорел.

— Наталья Ивановна, мне нужен инструмент, я его дома забыл. Сбегайте, он у меня в шкафу коридорном, в ящике лежит — сказал я.

— Бегу, бегу Дима — ответила она, и выскочила за дверь.

Я воспользовался ситуацией, одним прыжком преодолел расстояние до двери, плотно закрыл её, и высек свой световой шар из ладони, который аккуратно повесил под потолком. Потом очень быстро провёл магический обряд (не зазря читал всё утро про электричество), и сделал своё дело. Лампочка зажглась (надеюсь не догадаются, что она теперь вечная будет, и никогда больше не перегорит), проводку, которая была уже во всех местах жжёная, я тоже заменил на магическую. И только теперь заметил, как мучается бедное животное, которое очень хотела стать мамой, да всё никак не могла. Нюша лежала на боку, и с трудом уже мычала. Ей было очень больно. Я аккуратно подошёл к ней, и попытался заговорить.

— Ты понимаешь меня? — спросил я. В ответ мне было только мычание, и протяжные вздохи. «Не знает языка» — понял я.

Неожиданно дверь открылась, и я не успел погасить магический шар. В страхе, я начал вспоминать, где у меня лежит отвар памяти, и уже хотел бежать за ним, чтобы вошедшего в сарай напоить, и тот не вспомнил бы, что увидел, как чей — то незнакомый голос строго произнёс:

— Дима, убери шар, хозяйка «чистая»

Я открыл ладонь, и свет погас. Только лампочка, которую я починил, осталась светиться, и я увидел вошедшего.

— Кто вы? — спросил я.

— Фёдор, лекарь зверей. Здесь все зовут меня ветеринаром. А ты непутёвый Дима, которого ещё учить и учить как минимум осторожности, как максимум — магии. Я из «белого» ведомства. Ты тоже.

— Хорошо, а то я испугался, что отвар придётся использовать.

— Памяти? На меня не подействует — смеясь ответил он.

— Дима, ты хозяйке скажи, чтобы она инструмент передала, а сама не входила. Нужно магией корову спасать. Сама не родит. Умрёт.

— Хорошо, отвлеку.

Не успел я ей это сказать, как тут же в проёме двери нарисовалась пухлая фигура Натальи Ивановны.

— Дима, я инструмент принесла — сказала она.

— Хорошо, положите пожалуйста на порог. И уходите. Проводка совсем плохая, я минут пятнадцать здесь провожусь, не меньше. И Фёдор уже пришёл, он сейчас вашей Нюше поможет — ответил я.