– Так, – решительно поднялась Дарья, – четыре часа утра. Завтра хоть и суббота, а все же надо спать ложиться, – она глянула на растерянную Оксану. – Вставай, горе луковое!

– Куда? В полицию меня сдадите? – неловко поднялась девушка.

– Больно ты нужна полиции, – раздраженно хлопнула себя по лбу Дарья. – Думай головой, прежде чем спрашивать!

– Хватит дергать ее, говори толком, – подтолкнула подругу в спину Зоя.

– В общем, так. Сейчас идем ко мне. Я живу в доме напротив. Квартира у меня маленькая, однокомнатная, но, думаю, пока поместимся.

– А потом? – заволновалась девушка.

– А потом попытаемся тебя устроить в женский кризисный центр, есть у нас в больнице такой. Называется «Мамин дом».

– Что за дом такой? – девушка испуганно сжалась. – Я не пойду!

– Глупая, – обняла ее Зоя. – Это чудесное место для одиноких женщин и девушек, которые ждут ребенка. Это такой реабилитационный центр, специально созданный для поддержания материнства, понимаешь? Чтобы женщины не бежали на аборт, а рожали, даже если они одни и нет поддержки. Их государство поддерживает, кормит, одевает, готовит к родам, лечит, если нужно. Таких центров немного, а вот у нас в больнице есть!

– Этот кризисный центр, – кивнула Даша, – помогает найти реальный выход из тупика под названием беспомощность, одиночество и немощь. Специалисты оказывают финансовую, вещевую, транспортную и юридическую помощь, представляешь? А если нужно, даже священника или психолога приглашают.

– И меня возьмут? – Оксана недоверчиво улыбнулась.

– А почему же нет? Возьмут с радостью.

– Разве сейчас есть такие люди, которые просто так помогают?

– Есть, – Зоя, смеясь, обняла ее. – Вот, например, такие сердитые дурехи, как Дашка. Она у нас известная благодетельница. Она же тебя спасла, хоть и ругалась, как сапожник.

В пятом часу утра Дарья с Оксаной, наконец, добрались до квартиры. Девушка совсем выдохлась, еле передвигала ноги. Даша постелила ей на своем диване.

– Все, – коротко приказала она, – умываться и спать. Полотенце в ванной на крючке. Розовое–твое. Давай быстро и без лишних слов.

Себе Дарья постелила на полу возле батареи.

Измученному телу хотелось тепла, тишины и покоя. Она крепко зажмурилась. Все неосознанное, тревожное и неконтролируемое отошло на второй план. В сонной липкой тишине, которую равномерное дыхание Оксаны делало еще глубже, все ночные звуки потеряли свою отчетливость. Проваливаясь в густой крепкий сон, Даша вдруг подумала о том, что все-таки нет на свете ничего милее родного дома.

Февраль, ветреный задиристый хулиган, отступал. Уже считая дни до своего ухода, он угрюмо подвывал, рвался в тепло и хрипло напевал свою вечную метельную песню. И песня эта, наполненная скорбью, печалью и тоской, баюкала и отчего-то успокаивала.

Наши дети–наше счастье и наше наказание. Наши боль, радость и приговор. Они не просто отдельные маленькие люди, а условные символы придуманного нами идеального мира. Это трудно понять, но разве не каждая мама еще в период ожидания малыша мечтает о том, каким он станет? Разве не планирует, где он будет учиться, чем будет увлекаться? В этих иллюзорных мамочкиных планах и мечтах и есть воплощение того идеального мира, который грезится женщинам, когда все еще впереди.

Наша взрослая рассудочность, еще не осознав, что появившийся на свет малыш–отдельная личность, поспешно пытается встроить его в наш придуманный мир, наладить его жизнь по собственному образцу, примерить на него личные привычки, комплексы и несбывшиеся мечты.

Прикрывая свою эгоистичность красивым словом «родительская любовь», мы часто не видим его цельности, его устремлений. Не понимаем его врожденных способностей. И ребенок становится нашим орудием в борьбе с собственной судьбой.

Оглянитесь. Сплошь и рядом одно и то же.

Если у нас что-то не вышло, не сложилось, то наш ребенок обязательно должен этого достичь, взять реванш. Не сложилось у нас с математикой – наследника отдадут в математическую школу, не стали великим музыкантом–дочь или сын будут сутками разыгрывать гаммы, пытаясь исправить оплошности и неудачи родителей.

И мы никак не можем привыкнуть к мысли, что они не обязаны следовать нашим привязанностям и привычкам просто потому, что у них есть все свое: мысли, цели, мечты, планы, способности и желания.

Ирина Ивановна, вырастившая двоих девчонок, все никак не могла привыкнуть к мысли о том, что ее дочери уже совсем взрослые, не нуждаются в контроле и могут самостоятельно принимать любые решения.

В молодости она, вынужденная много работать, не всегда успевала за взрослением своих девочек, часто пропускала их вопросы и капризы мимо ушей, надеясь на свою мать, которая всегда была начеку.

Оставшись рано без мужа, Ирина Ивановна, в силу природного оптимизма, руки не опустила, долго не рыдала, хотя мужа своего любила безумно.

Трудно сказать, когда происходит надлом в семейных отношениях, когда возникает эта проклятая трещина. А когда замечаешь ее, уже, оказывается, поздно что-то менять, склеивать или сколачивать: трещина разрастается, отношения ухудшаются, люди отдаляются.

Тот день, когда муж, забрав собранные ею чемоданы, ушел из дома, она запомнила навсегда. Сердце рвалось на части: с одной стороны, она злилась на него за безалаберность, неумение жить, чрезмерную любовь к алкоголю, желание свободы, артистичность и непрактичность, а с другой стороны, жалела, любила и очень боялась потерять.

Василий Титов, который был старше жены на целых четырнадцать лет, слыл общим любимцем. Художник, декоратор и дизайнер, он имел кучу друзей, обожал шумные застолья, отличался добрым нравом и невиданной щедростью. Если у него появлялись деньги, то Ирина знала, что их надо непременно у мужа забрать, иначе к вечеру он может остаться без копейки. Причем Василий не был гулякой, просто не знал цену деньгам, которые к нему, невероятно талантливому человеку, легко приходили и так же легко уходили, не задерживаясь в карманах.

Ирина долго терпела. Уговаривала. Упрашивала. Умоляла. Ничего не помогало. Стоило мужу только закончить очередной проект и получить гонорар, как тут же непонятно откуда слетались, как пчелы на сладкое, десятки друзей, родственников, приятелей. Рестораны, застолья, пикники, завтраки, ужины–все длилось ровно столько, на сколько хватало денег. Как только его кошелек пустел, всех как ветром сдувало!

Ирина Ивановна жила как на пороховой бочке. Девочки росли, денег не хватало, мать злилась, а муж, ничего не замечая, жил в своем мире творчества, фантазии и мечты.

Елена Федоровна, теща, в такие дни ходила по дому поджав губы. Сердито сыпала свое любимое: «Где умному горе, там дураку веселье. Дураков не сеют, они сами рождаются. Дурная голова ногам покоя не дает.»

Когда силы, смирение и терпение закончились, Ирина побросала вещи мужа в два чемодана и выставила их на порог.

Молодость и женская природа требовали свое, хотелось любви, но она, нарыдавшись в подушку, утром вставала с неизменным желанием все преодолеть самой, не допустить, чтобы девочки видели этот бедлам.

Так и прошла ее жизнь в этих трех комнатах.

Мать, Елена Федоровна, помогала изо всех сил, девочек взяла на себя, дом вела властной рукой. Постепенно все улеглось, как-то устаканилось, дочери подросли.

И очень незаметно подступил возраст, который, как известно, никого не красит. Появилась первая седина, побежали по щекам «гусиные лапки», исчез девичий овал лица. И поселилась в глазах неизбывная печаль – спутница одиночества.

Забот, как ни странно, не убавлялось.

Девочки закончили школу. Наташа, старшая дочь, поступила в медицинский институт, вышла замуж, родила ребенка, развелась. А Дарья, младшая, росла строптивой и своевольной.

Бабушка всякий раз после очередной выходки внучки хваталась за голову:

– Горе нам! В отца пошла. Такая же. Непокорная, норовистая, своенравная. Сладу с ней нет. Доброты отцовской в ней через край, меры не знает, без конца кого-то спасает или борется за справедливость.