— А Бабай ее трахал… — раздался откровенно завистливый голос Кузи откуда-то из-под лавки, но я даже среагировать не успел!

Потому, что Маргарита на экране неожиданно вздрогнула, дотронулась до уха, в котором явно располагался микронаушник, и звенящим голосом произнесла:

— Мы вынуждены прервать новостной выпуск в связи с экстренным обращением Государя к войскам и народу Российскому… — она даже договорить не успела, трансляция перебилась, на экране крупными складками заполоскалось алое знамя с двуглавым орлом и зазвучали торжественные, суровые григорианские мотивы.

Меня пробрало, честное слово. Ничего маршевого, бравурного, такого, к чему мы привыкли у нас на Земле. Совсем другой настрой! «Творение царёво» — гимн Государства Российского. Слова и музыка Великого Князя и Государя всея Руси Иоанна IV Васильевича Грозного. Да, да, этот многогранный персонаж был не только великим деспотом, но еще и поэтом, и композитором, что в нашей, что в местной истории…

Заслышав первые ноты гимна, народ повскакивал со своих мест, все замерли, как оловянные солдатики, и слушали так — стоя. Орки, люди — ни следа глумливости и злого веселья, что царили в палатке несколько секунд назад, заметить на их лицах было теперь нельзя. Я тоже встал — из уважения, и принял приличную позу. Как-то не доводилось мне до сих пор местный гимн слушать в торжественной обстановке…

Картинка на экране сменилась. На фоне храма Василия Блаженного стоял крепкий, широкоплечий, немного сутулый мужчина с непокрытой головой. Он был обрит наголо, носил густую рыжую бороду треугольной формы. Одежда на нем напоминала вицмундир, в котором я видал Воронцова в свое время: эдакая смесь строгого официоза, роскоши и старорусской, почти средневековой стилистики. Нахмуренные брови, породистый нос, горделивая поза и более всего — глаза, разных цветов — голубого и зеленого, один чуть больше другого, яркие и как будто горящие огнем, ясно давали понять, кого именно я сейчас наблюдаю.

— Соотечественники! Верноподданные! Народ Российский! Братья и сёстры! К вам обращаюсь я, друзья мои! — заговорил он, и я почувствовал, как встают дыбом все волосы у меня на теле, а татау на предплечье горят огнем и сияют яростным золотым светом.

Кое-кто из моих соратников, у кого имелся ловец снов на коже или — другой из моих антиментальных экспериментов — тоже ощутимо вздрогнули. Остальные же смотрели на экран не мигая, замерли, как кролики перед удавом! Нихрена себе — мощь! Кашпировский нервно курит в сторонке! Это вам не воду по телевизору заряжать…

Государь лупил по площадям тяжелой психической артиллерией, и маны у него явно хватало — вон, ни один мускул на лице не дрогнул, чеканит каждое слово, которое раскаленными гвоздями впивается в мозг, заставляя верить, внимать и проникаться! А масштабы ого-го какие: двадцать миллионов квадратных километров!

— Три недели назад Османская Турция нарушила Трабзонский пакт и корпус янычар по приглашению правительства Балканской Федерации перешел границу в Румелии и двинулся на подавление восстания храброго и свободолюбивого племени горанцев, поднявшегося на борьбу с преступным и противоестественным режимом упырей Батори. Наличие на территории Балкан вооруженных сил Высокой Порты само по себе является прямым вызовом Государству Российскому и законным поводом для войны. Однако мы были сдержанны и лишь вручили ноты послам враждебных государств, и призвали вернуться к статусу-кво договора, заключенного в Бендерах. Нашим предупреждениям не вняли, помощь от осман была использована упырями для высвобождения войск и подготовки вторжения на территорию пограничных с Федерацией земель нашего богохранимого Отечества. С прискорбием вынужден сообщить, что к агрессивным действиям упыри приступили сегодня ночью: по черноморским базам нашего военно-морского флота, объектам инфраструктуры и приграничным городам были нанесены комбинированные удары с использованием современных военно-технических средств, магических заклинаний высшего порядка и террористических рейдовых групп. Посеять панику, хаос, доказать нам, всему миру и самим себе в первую очередь, что Государство наше и народ наш слабы и могут быть биты. Не бывать тому! Сегодня же я уведомил послов Османской Турции и Балканской Федерации о том, что отныне мы находимся в состоянии войны. Посему мною отдан был приказ о немедленном ответном ударе всеми имеющимися средствами по местам сосредоточения вооруженных сил неприятеля и переходе наших войск через пограничную реку Прут! В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своими злейшими и коварнейшими врагами — кровопийцами-упырями и властолюбивыми османами… Прежде всего, необходимо, чтобы наш народ, российский народ, понял всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешился от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим…

Дальше я уже не слушал. Всё и так было понятно.

Соратнички боялись пошевелиться, как будто тот, из экрана, смотрел персонально на каждого из них. Разве что я и Бахар — переглядывались. На нас эта престидижитация и гипноз работали гораздо в меньше степени. Моя настоящая Родина была в другом мире, а Бахар Двухголовый — родом с Борнео. Да и вообще — уруки к ментальной магии все-таки довольно устойчивы. Особенно — когда на расстоянии тысячи километров и через телевизор.

— Так что, война, братцы? — рожа Желтой Майки всунулась между задернутым пологом шатра. — Война? Война-а-а-а!!!

Лурц! Лурц его звали, вот почему мне был знаком голос этого молодого балбеса, который как-то стал Царем Горы на Орском чемпионате по боям без правил! И теперь этот кровожадный малолетний говнюк носился по всему лагерю и провозглашал благую весть. Ага, для этих гребаных папуасов именно так все и обстояло. Кому война, а кому мать родна — точно про уруков. Особенно — про мелких.

— Война! — орал он. — Война!

— Вой-на! Вой-на! Вой-на! — ор двадцати тысяч рыл был подобен грому.

Даже люди и немногочисленные кхазады заразились орочьим неистовством. А потом ударил великий бубен Хурджина, выбивая знакомый всем ордынцам ритм, и раздался вопль синекожего шамана:

— А-а-ай!

Государь в это время уже договорил, снова отзвучал гимн, и верноподданные отклеились от экрана и выскочили наружу, ну, и я — вместе с ними. На лицах всех этих матерых бойцов я видел искреннее воодушевление, и это было для меня странным: для нас-то ничего не менялось! Мы как шли чистить Хтонь — так и идем. И хорошо, и правильно!

Ринулись бы сейчас мои добровольцы на призывные пункты и пополнили бы батальоны солдат-амбразурщиков. То есть — легкой иррегулярной пехоты, понятное дело. Орочьих войск Государства Российского. И стали бы генералы ленточной пилой огороды вскапывать, м-да… Всякий ресурс нужно применять подходящим образом, иначе вероятность успеха будет крайне мала!

— … а латюкио патюкио макарена!

Эх, шуры-муры трали-вали пасадена!

Э-э-э-э, макарена! А-а-ай!

Огромная толпа в двадцать тысяч долбоящеров во главе с двумя сотнями троллей фигачила в поле «Макарену!» Луженые глотки ревели во всю мощь, это был их боевой священный танец, и, танцуя, они призывали предков и самого Бога на помощь в войне против кровососов и османов и верили — эти движения и строчки наполняют мышцы силой а сердца отвагой!

Как умели, да. Как я их научил. Какой же я негодяй, однако, как бы не заржать-то, а? Фу таким быть, Бабай Сарханович! Хорошо, что мы расположились на пустынном берегу реки Сарматской, а не на окраине какой-нибудь Юзовки или Ногайска! То-то местные бы прифигели.

— А-а-ай! — клыкастые орки крутили бедрами как положено!

Коленька Воронцов — вот кто прибыл в качестве представителя командования. Его высадили со специальным оборудованием с конвертоплана во чисто поле перед нашим лагерем. Молодой опричник должен был передавать Орде приказы и координировать наши действия со штабом и соединениями регулярных войск. И жутко от этого бесился.