Вот же! Одно слово — гоблины! И не предъявишь: их тут многие сотни копошатся! И децимацию не проведешь: экономически невыгодно…

Едва слышно тарахтя мотором, подъехала хотдожница версии «М» — модернизированная. Теперь на ней можно было готовить что угодно во фритюре: картошку, наггетсы, сладкие хрустящие пирожочки с вареньем; и варить кофе на песке, а не только хотдоги фигачить!

— Запаковано как положено? Можно не проверять? — спросил я у Кузьмы, который усиленно свайпил экран смартфона.

— Можно! — закивал он. — Кстати, пирожочки с вишневым вареньем — офигенские. Я шесть штук скушал.

Я подозрительно глянул на закрытую на защелку, холодную крышку фритюрницы.

— В каком смысле? Ты как их жарил, если тут нихрена не работало?

— А я не жарил… Я из морозилки погрыз! Ой, тебе что — жалко пирожочков?

— Не, не жалко, просто… — нет, поразительные существа эти гоблины все-таки.

— Ну, и всё! Я работать пошел, скоро с железнодорожного вокзала бронепластины привезут и динамическую защиту! На всю партию! — он, похоже, основательно проштудировал словарь, потому что говорил вполне нормально.

Или это на гоблинов так созидательный труд влияет?

— Динамическая защита на… Полсотни комплектов? — вытаращил глаза я.

— Шестьдесят восемь! — закивал он. — Правда, двадцатилетней давности и польские, но…

— Кузя, — я положил ему руку на тощее плечо и проникновенно заглянул в глаза. — Выражаю тебе мощную ордынскую благодарность и торжественно разрешаю тебе взять сколько угодно пирожочков из морозилки! Хоть два!

Вечер определенно обещал быть томным.

Просто представьте себе: набережная из белоснежного мрамора, закат над морем, весенний ветерок, ароматы кофе, цветущей субтропической великолепной растительности и сраной мимозы, скоморошья молодежь на двух гитарах и скрипке играет что-то душещипательное, пары прогуливаются — нарядные, улыбающиеся…

И я — в черном переднике с белой дланью, сытый, довольный и чудовищно харизматичный, за прилавком тележки, под эвкалиптом раздаю народу счастья. Кому-то крепкого и черного, в бумажные стаканчики. Другим — жареного и сладкого, в картонные коробочки, чтобы варенье не капало. Третьим… Третьим — альтернативно-протеинового, с булкой и сосиской, с майонетчупом, горичнезом и кетчицей. На выбор!

Дым коромыслом, шуточки-прибауточки, торговля от души идет! Студентки селфи со мной делают, в щечки целуют, пацаны местные кулак отбить подходят, респектуют, мол — наш Бабай, молодчага! А я что? А я урук тщеславный, мне приятно.

— Впервые вижу миллионера, который продает сосиски! — произнес бархатный женский голос.

Марго! И черт бы меня побрал, если на шпильках, в узкой юбке с разрезом и белой блузе с открытыми плечами она выглядела хуже, чем в оранжевом комбезе и горных ботинках! Роскошная дама, что тут скажешь! На аппетитной груди у Маргариты Львовны болтался бейдж с логотипом телеканала, черные кудри трепал морской ветер, южное солнце отражалось в широко распахнутых глазах.

— Миллионера? — удивился я. — Нет, я слыхал подобную фразу про черного урука, но вот миллионер… Это кто здесь миллионер?

— Ты, Бабай Сархан. Точные подсчеты нашего финансового аналитика: сумма твоих активов давно перевалила за один миллион денег!

— Да? Не, ну аналитикам виднее… — почесал затылок я. — Никогда не углублялся в такие тонкости. Наверное, если считать вместе с польской динамической защитой, то миллион там и насобирается… Но это все ордынское, а не мое. У меня нет нихрена, так — кард, пара футболок и джинсы. И личное обаяние. А! Еще кофе. У меня есть кофе.

Марго Рошаль подошла очень близко и принялась водить пальчиком с идеальным маникюром по заляпанному кетчупом заламинированному меню.

— Бабай, ты можешь мне предоставить кофе с собой? — прищурившись, спросила она. — Мы записывали прогноз погоды тут, на пирсе, и мне стало так холодно и одиноко… Наверное, это могло бы меня согреть.

— Ну, как бы… — я никак не мог понять, что она имеет в виду. У нас тут весь кофе с собой, фарфоровые чашечки я как-то не брал, не подумал… Да и столиков раскладных нет.

— Так что, получится у тебя? Могу я на это рассчитывать этим вечером?

— Да, почему нет? — я сунул турочку в горячий песок. — Кофе с собой… Это можно.

— Кофе с тобой, — кивнула Марго и сделала этот свой шикарный жест, всей кистью руки. — Этим вечером. Ты пообещал!

— Однако! — расхохотался я. — Какая хитрая женщина! Тогда я ставлю вторую турочку, варю еще кофе — себе, потом делаю четыре пирожочка с малиной, мы берем это все с собой, и ты со мной идешь гулять по берегу, да?

— О да, — кивнула она. — А дальше — как сложатся звезды, м?

— Я бы не стал доверять такие решения огромным шарам раскаленной плазмы, которые находятся охренительно далеко от нас, — проговорил я, разливая кофе по стаканчикам и принимаясь за готовку пирожочков. — Но ход твоих мыслей мне очень нравится. Я сейчас позвоню Витеньке — он заедет за тележкой, не могу же я бросить часть своих миллионов посреди Сан-Себастьянской набережной? Кстати, если хочешь, я попрошу его привезти тебе кеды и спортивный костюм. Какой у тебя размер? Задолбешься же на каблуках, м?

— Господи, — сказал Марго. — Если бы я недавно не развелась в третий раз — я бы решила, что встретила идеального мужчину, и мне пора замуж!

Потеряли голову — так это называется? Не знаю, как у нее, но у меня капитально снесло крышу.

Черный урук двадцати лет отроду — это в принципе существо с бешеным коктейлем гормонов в крови и сумасшедшими нервными реакциями. Моей интеллигентской натуре и так стоило жутких усилий их обуздывать, особенно — в последние полгода. Перебивался убийствами тварей и спортом, бесконечными рейдами во всякие-разные Хтони и тяжким трудом на ниве причинения добра и нанесения счастья окружающим. Выручали и те самые красные линии, то есть — принципы, которые есть у каждого уважающего себя мужчины. Ну да, граница эта пролегает в каждой душе по-своему, но, например, меня тошнило от секса за деньги. И вовсе наизнанку выворачивало от мыслей о насилии над женщиной.

А тех барышень, которые искренне испытывали бы ко мне телесное влечение, я как-то не встречал. Обычно женщины фертильного возраста от одной мысли о тесном и близком знакомстве с черным уруком в состояние, близкое к панике, приходили. А необычных на моем пути не попадалось… Даже Кристинка с Роксаночкой на горизонте не мелькали… Хотя оно и понятно — что им делать в мухосранских Хтонях, где я шатался в последнее время? А остальные, типа давешних студенток на набережной — это так, фигня. Сфоткаться, потрепаться, повизжать от страха, целуя в щечку для соцсетей — да, вполне. А вот чтобы взаправду — это не-не-не. Разве что — кроме Шерочки с Машерочкой, но они мутили с Витенькой, а спать с теми, кто мутит с друзьями — не наш метод! Это отвратительно! Лучше уж хрен об занавески вытирать.

Так что авторитетно заявляю: брезгливость, разборчивость и страшная рожа — лучшие средства для профилактики инфекций, передающихся половым путем.

Это я к чему? К тому, что когда в такой напряженной ситуации рядом с вами идет шикарная женщина, и держит вас под ручку таким образом, что бедром вы чувствуете жар от ее упругой ягодицы, а предплечьем — тяжесть некого полушария крепкого третьего размера, то удержаться от того, чтобы не взвалить ее на плечо и не утащить в горы, чтобы там уже заняться всяким-разным — катастрофически сложно. И решительно невозможно, если она смотрит влажными глазами снизу вверх, поправляет рассыпавшиеся по плечам кудри и говорит бархатным, с придыханием, голосом:

— Тут в дендропарке есть такие беседки… Неосвещенные… Поможешь мне переодеться? Я и вправду очень-очень хочу снять уже эти туфли, и эту юбку, и блузку… А тут такой замочек, что я сама не расстегну, — она совершенно точно знала, чего хотела, эта Маргарита Рошаль. — Мне о-очень нужна твоя помощь.