— Помимо спасения тебя от десятилетий преследования светскими кумушками, желающими удачно выдать своих дочек-внучек замуж? — прищурилась Ольга, явно для сестёр демонстрируя лёгкое недовольство. Ну да, именно демонстрируя, в эмоциях-то у неё уже полный штиль!

— Это плюс, — усмехнулся я в ответ. — Несомненно.

— Союз с Гро… — неожиданно подала голос Лина, но закончить и без того понятную фразу ей не дала сестрёнка. Мила просто зажала сестре рот рукой и, хлопнув длиннющими ресницами, договорила вместо неё: — два гридня Пламени и мастера Эфира для рода Николаевых-Скуратовых и, соответственно, два учителя для школы Росомахи.

— Два магистра, — на автомате поправил их я. В эмоциях Ольги проскользнуло что-то вроде лёгкой досады, а близняшки неожиданно плеснули радостью. М-да. Лоханулся, что тут ещё скажешь? Они-то восприняли мои слова чуть ли не как согласие! Вот ведь… ну, не дипломат я, не переговорщик…

— И гарантированное союзное соглашение с родом Громовых, — произнесла Мила, повторив недоозвученное замечание сестры, рот которой она так и продолжала зажимать ладошкой. И ведь та даже не пыталась вырваться.

— Что, вкупе с уже имеющимся договором между нами и родом Рюминых, надолго сделает нашу семью, если не монополистом, то первейшим производителем спортивных экзомашин, — заключила Ольга. А у меня в мозгах словно реле щёлкнуло, и я как наяву услышал песенку из фильма моего прежнего мира: «… Зачем троим, скажи на милость, такое множество врагов…» Ну, Бестужев-Рюмин же! Канцлер Российской империи при Елизавете Петровне!

— Вот, кстати, милая, — протянул я, рассматривая жёнушку. — Мне кажется, или, говоря о «разных интересах и делах» ветвей Бестужевых, ты была несколько… скажем так, не до конца искренна?

— Отчего же, — отразила мою ухмылку Оля, мгновенно поняв подоплёку вопроса. — Бестужевы-Рюмины сотрудничают с родом Николаевых-Скуратовых, а не с Валентином Эдуардовичем Бестужевым. Более того, мой отец с Саввой Порфирьевичем друг друга терпеть не могут, и на каждом государевом совете грызутся как кошка с собакой. Но Капу, между прочим, батюшка даже не пожурил, когда она наш договор продвигала. В общем, никакого обмана.

— Хм, будем считать, теперь я знаю, чем тебя купили эти лисицы, — рассмеялся я, чувствуя, как меня пропадает напряжение, не отпускавшее меня с самого начала этого бредового разговора.

— Эй! Не выдумывай и не вводи сестрёнок в заблуждение! — тряхнула головой жена, явно ощутившая перемену в моих эмоциях. — Я не хочу, чтобы они считали, будто я согласилась на их вхождение в нашу семью только из меркантильных соображений.

— Извини, — повинился я перед ней и обратился к Громовым. — Не примите эту шутку всерьёз. Как ни удивительно, но Оля действительно относится к вам, будто к младшим сёстрам. Что для меня несколько странно… но, тут я не ошибаюсь.

— Мы знаем, — тихо проговорила Мила, уже успевшая выпустить своё «отражение» на свободу. Но Лина опять поддержала её лишь молчаливым кивком.

— Что ж, — после недолгой паузы, я обвёл девушек взглядом и заключил: — будем считать, что объяснение состоялось.

— Осталось принять решение, — Оля не дала мне просто свернуть разговор, взяв тайм-аут на размышление. Жестоко, но… А собственно, чего тянуть-то?

— Верно, — согласился я. — Что ж, хотели решение? Получите. В сентябре этого года на обучение в школу Росомахи поступают внучки Елены Павловны Посадской-Филипповой. Старшим, Вере и Нине, по пятнадцать лет, младшим, Любови и Надежде, по одиннадцать и двенадцать, соответственно… Вот старших, вы, как мастера нашей школы, и поведёте до сдачи ими экзамена на знак подмастерья. Как справитесь с заданием, так и… милости прошу в семью Николаевых-Скуратовых. Если оно вам ещё зачем-то будет нужно.

— А экзамен будешь ты принимать? — хмуро, с подозрением в голосе спросила Лина, заработав от сестры взгляд, в котором так и читалось: «будешь нарываться, он на нас и младших повесит!». И ведь повешу, если доведут. А как же…

— Зачем же? Для чистоты эксперимента, этим могут заняться и мастера из государственной школы Эфира. Например, той, что находится в Москве, в Трёхпрудном переулке. Надеюсь, официальным государевым учителям вы доверяете? — покачал я головой. Да, в такой мелочности, как заваливание учеников на экзаменах меня ещё никто не обвинял… С другой стороны, всё в этой жизни бывает в первый раз. А то и не только в этой… Как мой грядущий боевой гарем, например. Кха…

Нет, у меня, конечно, есть надежда, что за время обучения мелких Посадских, близняшки переболеют своей странной влюблённостью и оставят идею влиться в род Николаевых-Скуратовых на правах младших жён, но… если быть честным с самим собой, квёленькая она, надежда эта. Хи-иленькая. Можно сказать, несбыточная, как мечта о мире во всём мире. Уж слишком хорошо я знаю, какими на самом деле упрямыми, я бы даже сказал, упёртыми в достижении поставленных целей могут быть эти взбалмошные огненные девицы. Их ведь, если что, и угасшие чувства не остановят. Цели определены, задачи поставлены, план свёрстан. А значит, должен быть выполнен, перевыполнен и никаких гвоздей. Стахановцы боярского розливу, чтоб их! Эту бы энергию, да в мирное русло…

— И это всё? — спросила Мила.

— А что ты хотела? Чтоб я вас за звездой с утреннего небосклона отправил? — удивился я.

— Н-нет, но… — Громова замялась. — Как-то странно получается.

— Слишком легко, — поддержала сестру Лина. — Мы же помним, как ты относился к нам до… ну, до всего этого. Ещё там, в «Беседах». А сейчас…

— Так и вы относились ко мне совсем иначе, — оскалился я, невольно вспоминая писк медицинских приборов, ванну с восстанавливающим кожу гелем и первую СВОЮ встречу с близняшками. — Не так ли?

— Мы изменились, — поспешила заявить Мила. — И изменили своё мнение.

— Вижу, — отозвался я. — Будь иначе, и сейчас этого разговора не было бы.

— За отсутствием неких сестёр Громовых в мире живых, да? — грустно улыбнулась Мила.

— Умная девочка, — кивнул я, поднимаясь с жестковатого сиденья. — Рад, что ты понимаешь. Живых врагов за спиной оставлять вредно для здоровья.

— Ромка Томилин тому пример, — пробормотала Лина.

— И дед с мамой, — почти шёпотом договорила её сестра, заставив меня замереть на полушаге. Медленно обернувшись, я уставился на Громовых, но… Они, умолкнув, просто смотрели на меня, а в эмоциях девчонок не было и намёка на агрессию. Сожаление — было. Грусть тоже. Но их затмевали стыд и понимание, порождающие вину. Вот эта тяжёлая, давящая масса искреннего стыда за собственные поступки, размазывавшая сейчас девчонок по жёстким сиденьям и ударила меня наотмашь.

— Нам отец рассказал, — прервав повисшую тишину, проговорила Мила. — Предлагал даже контракт на обучение разорвать и забрать нас домой, если… но… а мы тогда уже… — Мила беспомощно взглянула на свою обычно куда более бойкую сестрицу, но та отвела взгляд. Пришлось тихоне брать себя в руки и договаривать. Довольно жёстко и не жалея себя, надо заметить. — В общем, это было уже после… после того, как ты вправил нам мозги, и мы поняли, насколько погано вела себя наша семья по отношению к тебе. Все мы. Я, Лина, Алексей, дед с его братьями… наша мать.

— И вы отказались, — утверждающе произнёс я.

— Мы тогда уже увидели себя прежних со стороны… и не захотели возвращаться в род, заставляющий своих детей бежать от его опеки как от огня, — неожиданно твёрдо заявила Лина, глядя мне прямо в глаза.

— Мы побоялись, что вернувшись, вновь утонем в том же… болоте, — добавила Мила и договорила, тихо, почти неслышно: — К тому же, у нас появилась совсем другая семья. Пусть не по крови, но родная. Настоящая. Семья, где не травят близких, не боятся яда в еде или огненной ловушки под кроватью. Вот… как-то так.

Вопреки моим предположениям, разговор с близняшками практически не повлиял на наши текущие взаимоотношения. По крайней мере, ни Лиза с Машей, ни мелкие, ни уж тем более Леонид каких-либо изменений не заметили, хотя Лиза нет-нет да бросала заинтересованные взгляды в нашу с Олей сторону. Но после короткой беседы, что называется, «за закрытыми дверями», угомонилась, и жизнь окончательно вошла в привычное русло.