В приёмной было людно… и многозвёздно. Но чаще офицерских знаков различия встречались золотые генеральские орлы на погонах и эполетах. Да-да, я тоже был удивлён, узнав, что флотские офицеры здесь до сих пор меряются с армейцами не только калибром пушек, но и франтоватостью мундиров. Туфли против сапог — ещё ладно, по палубам в кирзачах не набегаешься. Кортики против давно выведенных из употребления сабель и шашек — тоже туда-сюда. Колбаску там нашинковать в адмиралтейский час или накосячившего подчинённого зарезать, чтоб патрон не тратить… Но «мохнатые» эполеты и треуголки против погон и фуражек! Господи, в каком веке застряло здешнее Адмиралтейство?! Они бы ещё рапиры и дульнозарядные пистоли в форму ввели!

На фоне царившей в приёмной феерии наград и знаков отличия, мой скромный, абсолютно цивильный костюм с одиноким знаком ордена Святого Ильи на лацкане да нашейным знаком гранда смотрелся здесь совершенно чужеродно. И недоумевающие взгляды важных генералов-адмиралов нет-нет да фокусирующиеся на моей персоне тоже не добавляли хорошего настроения, как и исходивший от них поток эмоций. Да ещё этот звук… тонкий звон орденов и медалей, который издавало сие «высокое собрание», сливался в какой-то уж слишком противный гул, изрядно действовавший мне на нервы. Как комариный писк в ночи, над кроватью, в которой пытаешься заснуть. Нужно ли говорить, что, дождавшись приглашения, в кабинет государя я вошёл взвинченный и раздражённый? А тут ещё и это!

— А ведь я так надеялся! Почти поверил, можно сказать… — это было не восклицание, а крик души, вырвавшийся у меня при виде устроившейся в креслах у камина парочки вельмож, с удовольствием дегустирующих коньяк.

Сейчас, сидящий в кресле у окна мужчина средних лет не был похож лицом ни на пресловутого конфидента цесаревича Михаила — господина Иванова, ни, уж тем более, на памятного мне по визитам в Аркажскую обитель настоятеля. Но эфирный след этого человека не оставлял никаких сомнений в том, что передо мной находится уже дважды похороненный ярый и гранд, бывший комнатный боярин Романа Третьего, Никита Силыч Скуратов-Бельский. Деда, чтоб его…

— Узнал, значит, — усмехнулся он, поднимаясь с кресла. — Это хорошо…

— Ты в Эфире не прикрылся, так что это было несложно, — справившись с накатившим шквалом не самых приятных эмоций, ответил я, остановившись в трёх шагах от ушлого родственника. И, уловив ветерок лёгкого любопытства со стороны его собеседника, повернувшись к нему, отвесил короткий поклон-кивок. Не шляхетский, но близко, близко к тому. — Ваше высочество…

Непохожий сам на себя, как и Скуратов, цесаревич Михаил досадливо цокнул языком, но тут же усмехнулся.

— А меня-то как узнал, опричник? — проговорил он. — Я-то не только внешне, но и в Эфире замаскирован.

— Мимика, жесты… эмоции, — отозвался я, бросив взгляд на деда. Тот чуть нахмурился и… понимающе кивнул.

— М-м, неожиданно, но… пусть так, — протянул цесаревич. В этот момент коммуникатор на его руке издал тихую мелодичную трель, и Михаил, поднявшись со своего кресла, решительно направился к двери, ведущей в соседнее помещение. — Идёмте, господа, его величество ждёт.

Малый государев кабинет, в который привёл нас цесаревич, оказался действительно небольшой комнатой с заставленными книжными шкафами стенами, делавшими её похожей на личную библиотеку, с огромным рабочим столом у дальней стены и… единственным креслом за ним. Пустым. Сам государь обнаружился у одного из двух окон, что-то сосредоточенно чиркающим в толстой записной книжке. Впрочем, увидев нас, Роман Третий тут же её захлопнул.

— Государь, — остановившись, мы трое склонились в поклоне.

— Добрый день, господа, — убрав записную книжку в карман кителя, царь обвёл нашу компанию долгим взглядом и, остановив его на сыне, неожиданно устало вздохнул. — Снимите маски, будьте любезны.

— Как будет угодно вашему величеству, — чуть ли ни в унисон произнесли мои спутники. Миг, и я опять имею возможность лицезреть две не самых приятных мне физиономии.

— Так-то лучше, — кивнул царь и обратил своё внимание на меня. — Кирилл Николаевич, рад видеть вас в добром здравии… Я уже ознакомился с докладом по ночной операции, но хотел бы услышать подробности из уст её очевидца и участника. Да и его высочеству, думаю, не лишним будет узнать о событиях прошедшей ночи. А господин Скуратов-Бельский дополнит ваш рассказ со своей стороны. Не откажите, Никита Силыч.

— С удовольствием, государь, — отозвался тот. А от Михаила прямо-таки повеяло любопытством и предвкушением интересной истории. И судя по эмоциям цесаревича, о нашей операции он вообще не осведомлён. Хм, вот честное слово, будь моя воля, так бы оно и впредь было. По мне, так чем меньше этот интриган знает о моих делах и жизни, тем лучше. Меньше возможностей для манипуляций.

— Итак? — взгляд Романа Третьего вновь остановился на мне. Чёрт! И ведь не откажешься. Дворцовый этикет — штука жёсткая, ответ «нет» на просьбу августейшего лица не подразумевается в принципе. Это, считай, всё равно, что отказ от исполнения приказа командира в боевой обстановке. Разве что последствия будут не столь фатальными… хотя, смотря для кого. За неисполнение приказа командира подчинённого ждёт полевой суд и штрафбат, а то и расстрел, но никто кроме него не пострадает. А государь за отказ от исполнения иной его просьбы может весь род в опалу отправить. Да такую, что потомкам в третьем колене икаться будет. Были прецеденты. А иные боярские рода, после проявленного государем неудовольствия, и вовсе исчезли без следа. И нет, царь их и пальцем не тронул. Зачем? Потеряв возможность появляться при дворе, такой род быстро оставался без союзников, не желавших навлечь на себя гнев государя, а с ними лишался и какого-либо влияния, после чего постепенно оскудевал… вплоть до полного исчезновения. Редко, но такое бывало. И неоднократно.

Не сказать, что подобная перспектива меня пугает до мокрых штанов, всё же я не придворный шаркун из тех, что не мыслят жизни вне Кремля, да и достаток моей семьи не зависит ни от благосклонности двора, ни от благоволения царя. Но я опричный боярин, по ряду и роте обязавшийся следовать воле государя… так что, даже без учёта особенностей придворного этикета, отказаться от исполнения этой его просьбы не имею права. Как бы мне того ни хотелось… Эх, ладно. Насколько я знаю, Михаил сейчас служит в Ахтырском полку, причём не на бумаге, а в действительности, а значит, возможностей крутить интриги с моим участием у цесаревича сейчас не так уж много. Глядишь, и обойдётся, а?

— Как прикажете, ваше величество, — кивнул я в ответ на просьбу Романа Третьего и начал устный доклад. Благо, формулировки его письменного варианта, составленного мною утром для Вербицкого, ещё не успели выветриться из памяти.

Все трое присутствующих слушали мой рассказ молча, не перебивая, и без какого бы то ни было намёка на эмоции. Разве что у цесаревича проскакивало что-то в чувствах, но и это, судя по всему, была лишь поверхностная реакция увлечённого рассказом молодого человека. Так было до тех пор, пока я не дошёл в своих описаниях до находок в лабораториях иоаннитского замка. Здесь государь явственно помрачнел, хотя с самого начала беседы и так не был образчиком веселья. Нахмурился и Михаил, а вот дед даже глазом не моргнул, как был каменной чушкой, так и остался. Разве что эфирные щиты, окружавшие его, ещё больше уплотнились. Но если бы я не был так внимателен, наблюдая за покойным живчиком, то и этого не заметил бы.

Закончив доклад в полной тишине, я умолк. От долгой болтовни в горле было сухо, как в пустыне, и исправить эту ситуацию не было никакой возможности. Ну не просить же царя принести водички, в самом деле?

— Благодарю, Кирилл Николаевич, — тихо произнёс государь, глядя куда-то в окно. Но уже через секунду он встрепенулся и, шагнув к рабочему столу, взял с него небольшую коробочку и лежащую под ней увесистую кожаную папку с медными уголками. Повернувшись, он протянул папку мне, и в ту же секунду коммуникатор на моей руке тихо завибрировал, извещая о полученном сообщении. Отвлекаться на него я не стал, тем более, что Роман Третий заговорил снова. — Не в правилах нашего Дома награждать отличившихся бояр деньгами, а потому решение о даре-награде обычно отдаётся на волю Дворцового приказа. Но ввиду очевидной секретности операции, проведённой этой ночью людьми Анатолия Семёновича при вашем непосредственном участии, сведения о причинах вашего награждения не могут быть переданы в Дворцовый приказ. Сам же генерал Вербицкий не может вас наградить по своему ведомству, поскольку вы вообще не состоите на действительной службе, не говоря уж о его Приказе. Но это же не причина, чтобы оставить вас вовсе без награды, верно? Посему, я взял на себя труд решить этот вопрос по-своему. Ну, открывайте же, Кирилл Николаевич. Открывайте, не стесняйтесь…