– Ты прав, Кость. Тем более что нам цифры? Шестьдесят пять. И что вы думаете? В голове ветер! В душе восемнадцать. Да и так, – отец машет рукой, – разве я не красавец? – Тетя Фая свистит. Все кругом угорают, подтверждая, что батя мой еще о-го-го, я скалюсь, с головой погружаясь в царящее вокруг благостное веселье. – И девочка у меня что надо, – батя вновь обнимает мать. – А дети?! Матиас, сын, Аня… Вы моя гордость невероятная. Главное достижение. Самый лучший проект. Я абсолютно счастлив. Чего еще желать? Если только внуков…

Марианна сжимает мою руку. Улыбается. Я тоже скалюсь в ответ.

– За этим не заржавеет!

Кошусь на Аню, та сидит, улыбается до ушей.

– Ань, а ты что молчишь?

– Ничего не могу обещать в ближайшее время… – фыркает она, а отец шустро обходит стол и, обняв ее за плечи, со смехом объясняет:

– Она беременна грандиозной идеей, которая спасет мир, вот увидите!

– Да-да, за детей пока пускай отдувается Матиас с Марианной.

Как будто я ни на что большее не гожусь. Только детей делать. Сначала такая мысль рождается в моем воспаленном мозгу, да. Но Аня так тепло улыбается, что понятным становится – не преследует она цели меня обидеть. И виной всему мои комплексы. Ведь как бы я успешно ни вел бизнес отца, победы не приносят мне радости. Я каждый гребаный раз будто сдаю экзамен на профпригодность. А что я сам по себе? Чего я стою? Если отринуть страх всех разочаровать…

– А дети вроде же тост не говорили? Давайте-давайте. Кто первый?

– Дамы вперед, – хмыкаю я, не подумав, что Аня, может, не меньше меня не любит публичности. К тому же она новенькая в нашей компании. Когда Аня только нашлась, отцу было не до друзей. Так что сегодня, считай, ее первый официальный выход.

– С днем рождения, пап. Я… очень тебя люблю.

Голос Ани постепенно превращается в шепот. Я сглатываю. Все опять радуются и шумят. Растроганный отец обнимает Аню и впервые, на моей памяти, ее целует. В макушку, неловко переступая с ноги на ногу. И она к нему жмется, влажно поблескивая глазами. Ледышка? Ага, как бы не так. Интересно, чего ей эти слова стоили?

– Ну, Матиас, теперь твоя очередь.

На самом деле я могу завернуть. Сказать так, чтобы всех прошибло.

– Даже не знаю, что к этому добавить. Я люблю тебя, пап. Ты лучшее, что со мной случилось.

– Эй! А я? – развеивая щемящую нежность момента, смеется Марианна. – Николай Алексеевич, страшный вы человек. Я ужасно ревную.

За столом опять звенит смех. И только мы с Аней стоим, будто и не здесь. Накрытые этим оживлением, как куполом. Со своим сокровенным наедине… Я могу завернуть, да. Но кто сказал, что мне легко оголять душу? Никто не понял, что на самом деле произошло. Только мы. Друг друга. И, наверное, только в этот момент мы действительно отпускаем прошлое.

– Потанцуешь со мной?

– Конечно.

Играет тихая музыка. Шумит океан. Гости разбиваются на пары, повернувшись к разгорающемуся закату.

– Не исчезай больше.

– Я и не планировала. Буду слать тебе открытки на праздники в Ватсап.

– Только не это, – в ужасе округляю глаза. Аня смеется. Даже пластика не помогла ей избавиться от привычки прикрывать рот ладонью. Уроды вроде нас знают, что от таких привычек так просто не избавиться. Мои руки совершенно невольно сжимаются чуть сильней на ее талии.

– Что? – сводит брови Аня.

– Ты очень красивая. И дело не в пластике.

Ее глаза распахиваются чуть шире. Она взволнованно лижет губу.

– С-спасибо. Ты тоже, как я уже говорила, хорошеешь из года в год. А мышцы, – Аня сжимает пальцы у меня на предплечье: – Жила бы здесь, попросила бы телефончик твоего фитнес-тренера.

– Я рад, что у нас все наладилось. Хорошо, что ты приехала.

– Да. Хорошо.

– Теперь, наверное, надо с ответным визитом ехать? Пригласишь на свадьбу?

Мне кажется, или ее взгляд становится действительно напряженным?

– Конечно. Как только мы с Сашкой определимся с датой.

Мы опять улыбаемся друг другу. На душе легко, будто камень, лежащий на ней все это время, спал. Не успеваю я поймать это ощущение, как отец выуживает Аню из моих рук, и мы меняемся партнершами. Потом еще, и еще. Она даже с Серым танцует. Да и я, кажется, столько в жизни не танцевал. Выхожу из этого круга, лишь когда жажда становится нестерпимой. Дом окутала ночь. Но в низине, где расположили столы и оркестр, зажглись золотые огни гирлянд. Выглядит это все очень празднично и красиво.

– Как думаешь, уже можно выносить торт?

– Думаю, самое время.

– Тогда найди отца, ага? А я отдам распоряжение зажигать фейерверки.

Киваю уже в затылок уносящейся раздавать распоряжения матери и, прищурившись, окидываю взглядом толпу. Отца среди гостей не видно. Решаю поискать его в доме. Прохожу по дорожке, мимо красиво подсвеченного бассейна. Поднимаюсь на крыльцо. А в раздвижных дверях едва не сталкиваюсь с Аней.

– Ох. Осторожно…

– Скрываешься ото всех?

– Захотелось просто холодной воды. А там такое не носят. – Аня вытягивает вперед бокал, в котором плещутся кубики льда. – А ты? Скрываешься?

– Нет. Отца ищу. Ты его, кстати, не видела? Сейчас будут выносить торт.

– Не-а. Давай, что ли, помогу тебе в поисках.

Пожав плечами, пропускаю Аню обратно в дом. Залипаю на тонких завитках, собравшихся у нее на затылке. И чуть не натыкаюсь в темноте на низкий журнальный столик. С огромной вазой на нем.

– Осторожней, – хихикает девушка.

– Чего шепчешь? – хмыкаю в ответ и, набрав полные легкие воздуха, ору: – Пап! Оте-е-ец… Мы торта хотим. Давай выходи, где ты прячешься?

В ответ тишина.

– Может, он не здесь? Ты на улице хорошо смотрел?

– Да вроде.

– Ну, тогда в кабинет еще давай заглянем. – Аня толкает дверь. Та поддается. Сумерки в комнате разбавляет красивый торшер у дивана, на который отец и прилег. Со смешком облегчения Аня замечает:

– Он просто умаялся и уснул. Бедный. Будить будем?

– Ну конечно. А как же желание? Надо обязательно свечи задуть.

– Не думала, что когда-нибудь услышу от тебя нечто подобное, – смеется Аня, подходя к дивану. – Пап! Пап, там торт выносят. Пап?

В этот момент я все и понимаю. По его неестественной позе, по застывшему, будто маска, лицу. И Аня, думаю, понимает. Потому что в ее голосе появляются незнакомые мне звенящие нотки.

– Папа!

Я подаю на колени. Прикладываю пальцы к пульсу на шее. А она все кричит и кричит… Эти бесконечные «папа».

Абсолютно бесполезной. Я чувствую себя абсолютно бесполезной дальше. Сижу, только глазами хлопаю. И ничем не могу помочь. Хотя моя помощь, в общем-то, и не требуется. У Матиаса все под контролем. Он звонит куда нужно, он делает объявление для гостей. Он, пусть и не сразу, пусть при помощи прибывших медиков, справляется с истерикой Марты. И даже не забывает спросить, как я? И только потом уезжает, попросив меня побыть в доме. Чтобы приглянуть за его матерью. И вот я здесь. Абсолютно бесполезная, да. Удивляюсь тому, как все быстро и слаженно у него все получилось. Наверное, Матиас был готов. Когда за отцом приехали из морга, он выдал этим людям костюм, в котором отцу полагалось лежать в гробу. И туфли… То есть у него даже подобного рода мелочи были предусмотрены, а не только порядок действий в сложившейся ситуации. Когда я строила карьеру и ходила на вечеринки, он готовился к смерти самого близкого человека.

Если к смерти вообще можно подготовиться.

Я всхлипываю. Нос уже распух, глаза превратились в щелочки. Мне бы тоже не мешало собраться. Попробовать поменять билеты, связаться с боссом и Сашкой… Еще и Сашкой. Но пока на это просто нет сил. Я задыхаюсь от жалости. И мысли – ах, если бы все можно было переиграть. Я бы… Что? Осталась? Может быть… Или нет. Скорей всего, нет! Потому что я уехала в разгар отцовской борьбы со смертью. Наверное, я все-таки дефективная. Недостаточно хорошая. Неспособная к жертвенности эгоистка. И другой не могла быть.