– Извини, – зачем-то бормочу я.

– Ну да. Ты тоже хороша. Смотала удочки, а вы тут разбирайтесь. Я сначала на тебя обижалась, а потом поняла, что ты не могла иначе. Это детский дом наложил отпечаток – хрен сотрешь. Ты ж, наверное, в курсе, что у тебя избегающий тип привязанности? Если уж ты от жениха сбежала, то что нам – твоим подругам, удивляться, правда? Ты такова, какова есть, и больше никакова, – спародировала Светка известную блогершу. – Не думала пойти в терапию?

– А?

– Ну, к психологу обратиться. У вас же в Штатах, говорят, это популярно. Так пошла бы. Или дорого?

– Понятия не имею. Как-то не интересовалась никогда.

– Так поинтересуйся. Видела бы ты его, Ань. Как пес побитый примчался. А что у вас вообще случилось? Я четыре года гадаю! Прикинь, как будто больше делать нечего, – смеется.

– Ничего. Не срослось просто.

– Во дает! А он, я тебе скажу, так убивался, Анька. Ну, то есть, конечно, с виду ничего такого. Мужик он или кто? Но колбасило его – мама не горюй. Всех наших оббежал с расспросами.

– А что те ему сказали?

– Да ничего. В основном же все уже на каникулы разъехались. Это я сидела. Твою свадьбу ждала, – Светка угрожающе тычет в меня вилкой. – Только вахтерша, представляешь, предположила, что ты к женишку в Корею умотала. Она была не в курсе, что ты женишка сменила. Ха-ха… А вообще, я тебе скажу, зря ты так с ним. Ну, хоть помирились?

– Мы не ссорились, – повторяю во второй раз.

– Ну как знаешь. Вообще мне показалось, что он на тебя здорово обижен.

– Даже если так – с тех пор прошло столько лет, что все давно забылось. И вообще. Он женится.

– Шо? Опять? – на этот раз Гордеева пародирует волка из всем известного мультфильма. Получается это у нее великолепно. Заставляю себя улыбнуться. Хотя мне невесело. Я визуализирую все то, о чем мне рассказала Светка, и сердце рвется. Какого-то черта снова рвется на части. На мелкие-мелкие кусочки.

Нет, до чего же я дожилась! Уж если Гордеева мне ставит диагнозы – дело плохо. Избегающий тип привязанности, говорит. Избегающий… Ну не знаю.

– Свет, а что мы все про меня? Ты про себя расскажи! Кого ждешь, когда рожать будешь?

– А это что за красотка? Что-то я такой на ваших семейных сборищах не припоминаю.

Делаю неспешный глоток шампанского и без особого интереса – Серый еще тот кобеляка, ему и наша домработница может понравиться, оборачиваюсь. Аня как раз обходит длинный стол, накрытый под открытым небом и декорированный шикарной посудой, хрусталем и свечами, которые пока никто не зажигал – солнце еще не село. Что-то внутри начинает мерзко ворочаться. Будто у меня в животе клубок змей. Кто бы мне сказал, какого черта это все именно так ощущается. Особенно теперь, когда мы с ней поговорили. И я должен был отпустить… И злость свою, и стыд за то, что все именно так сложилось, и гребаное желание это переиграть, которое меня потом еще довольно долгое время преследовало. Потому как, я не соврал, прикипел к ней жутко. Сам не понял, как так встрял.

– Это Аня.

– Что за Аня?

– Его сестра, – улыбается рядом Марианна. – Вы разве незнакомы?

– Дочь отца, – резко поправляю я.

– Ну, я же это и сказала, нет?

Нет, блядь. Немного не это. Тут же вся соль в деталях.

– Жена твоя несостоявшаяся, что ли? Вау… Познакомь, а?

Если бы глаза Серого так не горели, я бы подумал, что он надо мной издевается.

– В каком смысле жена? – лепечет Марианна, а я, полностью ее проигнорировав, рявкаю:

– Слюни подбери.

– Матиас, какая жена? Я чего-то не знаю? – Марианна требовательно дергает меня за рукав, а сама то на Серого, то на Аню косится в полнейшем недоумении.

– Одно время мы хотели с Аней пожениться, – скупо замечаю я, давя на Серого взглядом. Вот же любит человек провокации. Так любит, что порой вообще путает берега.

– А потом передумали? – начинает нервничать Марианна.

– Именно так.

– И ты только сейчас мне об этом рассказываешь?

– Не думал, что это важно, – заставляю себя хоть так смягчить ситуацию. – Иди ко мне.

Обвив талию Марианны рукой, притягиваю ее к своему боку. Носом зарываюсь в искусно завитые локоны, дышу. Знакомый терпкий аромат проникает в ноздри, потихоньку возвращая в душу покой. Так и надо. Все правильно. У нас все серьезно. Мы уже год вместе. Достаточно времени, чтобы я все взвесил и все для себя решил. Марианна будет мне хорошей парой. И отличной матерью нашим детям. А что касается чувств… Сердца нового я не купил. А старое, видно, с дефектом.

Откуда-то от моря доносятся взрывы смеха. Наверняка отец рассказывает очередную байку, перед тем как пригласить гостей к столу. Аня тоже с улыбкой оборачивается на звук и этим перетягивает мое внимание.

Надо признать. Она действительно очень эффектна. Простое голубое платье-комбинация, собранные в узел на затылке волосы и сдержанный макияж – такой себе шик старых денег.

– Ты ее любил?

– Мариан, ну что за глупости? Это давно уже в прошлом.

– С тобой сложно, Мат. Знал бы ты, как с тобой сложно.

Она не первая мне это говорит. От своих любовниц я миллион раз слышал, что я ледышка. Пожалуй, Аня единственная, кто никогда не предъявлял мне претензий на этот счет. Возможно, потому что она и сама такая. Нам было комфортно. Без этих тупых и ни к чему не обязывающих признаний. Просто рядом. Вместо тысячи, сука, слов.

– Раз от вас помощи не дождешься, я сам, все сам!

Серый, нагло мне подмигнув, подхватывает с подноса мимо проходящего официанта запотевший бокал с шампанским и шагает к Ане. Ну, какой мудак, а? Стиснув зубы, ласково веду по бедру Марианны пальцем, а сам, конечно, наблюдаю за тем, как будут развиваться события. Аня оборачивается. Ее глаза расширяются. В них проскальзывает замешательство, что-то еще, чего я не разбираю, веселье… Серый тычет пальцем себе за спину. Аня прослеживает за ним взглядом, замирает, завидев нас, а потом с грацией королевы нам машет и возвращает все внимание Сереге. Я злорадствую – интересно, как на это бы отреагировал ее корейчонок. А насмешливый голос внутри замечает – а сам то, а сам? Очень странно, что как будто не все равно.

К счастью, тут всех приглашают за стол. И я переключаюсь. Мероприятие выходит, как всегда, очень душевным. У отца много друзей. Каждый тост вызывает у присутствующих слезы умиления. Потому что никто не отделывается дежурным поздравлением, а говорит от сердца. Доходит черед и до матери. Мама, как всегда на публике, немногословна. Говорит, что отец – самое лучшее, что с ней случилось. Желает море здоровья и долгих лет, и в конце, к удивлению присутствующих, даже слезу пускает. Растроганный батя встает, обнимает ее и под всеобщее улюлюкание целует.

– Ох, Мат. Я сейчас расплачусь! Это так трогательно. Вот бы и нам с тобой так, через много-много лет… – щебечет Марианна.

– Отвратительно, – фыркаю я. – Скажешь, когда он перестанет засовывать язык в глотку матери?

Марианна от души смеется, думая, что я шучу. А я так усердно отворачиваюсь, чтобы не видеть стариковских лобызаний, что натыкаюсь на смеющийся взгляд сидящей наискосок от меня Ани. Понятия не имею, сколько мы так друг на друга смотрим, пока наши родители, блин, сосутся. В конце концов, Марианна дергает меня за рукав, и я, выдавив из себя напоследок кривую улыбку, разрываю зрительный контакт.

– Обещай, что через тридцать пять лет будешь так же на меня смотреть!

– Все будет зависеть от твоего поведения, – отделываюсь шуткой я. В этот момент отец как раз берет слово.

– Дайте и мне сказать, гости дорогие, – стучит он вилкой о край бокала. – Во-первых, разрешите поблагодарить вас всех, что пришли. Что по жизни шагали со мной рядышком, как бы там ни было. И какие бы трудные времена нас не подстерегали. С некоторыми из вас я дружу, страшно сказать, со школы! А это сколько? Пятьдесят? Шестьдесят лет!

– В цифры лучше не углубляться, – приложив руки ко рту рупором, орет один из папиных одноклассников. Все смеются.