Следующим замечательным открытием было, что мытьё может быть особенно приятным, если вместо мочалки пенку размыливают по телу нежные мужские руки.

Мы вышли из под душа, и он промокал с меня капельки махровым полотенцем, а потом спросил:

— Ещё?

Я почувствовала, что снова краснею. И опустила глаза. И зря, потому что там был… ну… он… про который девушка на первом свидании говорить не должна. Я совсем смутилась и зажмурилась, ткнувшись лбом ему в грудь. Пробормотала:

— Ты знаешь, я не уверена, что смогу так сразу сейчас. Ну… Сразу после…

— А мы аккуратненько…

БЫТОВОЕ…

После второго «аккуратненького» захода мысли бродили в голове ленивые, как толстые коты… Неожиданно, как пузырёк из глубины, всплыло: «Вот тебе и сходили на тренировку!» Стало почему-то смешно.

— Ты чего? — спросил Вовка.

— Да про тренировку вспомнила.

— В следующий раз сходим.

Я приподнялась на локте:

— Слу-ушай! А хочешь борща? Я вчера целую кастрюлю наварила.

— Шикарное предложение!

И мы пошли в кухню, борщик разогревать, чайник кипятить и хлебушек резать.

Сметана у меня была заготовлена со вчера, зелень мама тоже привезла.

Суповые тарелки вот у нас, подозреваю, для здорового парня маловатые. Но это мы решим легко, добавкой и ещё раз добавкой.

Вовка остановился в дверях кухни:

— Помочь?

Ой, блин, всё-таки вид голого (простите) мужика меня смущает.

Ну да, не стали мы одеваться, так пришли. Вова сказал, что я и так красивая, и вообще. Про себя скромно не упомянул, но пренебрёг даже трусами — видимо, из солидарности, хм.

— Садись, — я подвинула по столу досочку и тазик со всякой зеленью, — режь давай. И хлеб заодно. И чайник вон карауль, чтоб не взорвался.

— А он должен?

— Надеюсь, что нет. Глянь, спираль там прикрыта? — вечная головная боль с этой спиралью.

Я проверила, насколько согрелся суп, и полюбопытствовала:

— А тебе часто приходилось драться? — и дальше слушала поучительный рассказ, про то, как в его родном городке барыги облюбовали их двор, чтобы наркоту продавать перед входом на дискотеку, а он и ещё двое парней вознамерились этому воспрепятствовать. Рассказ был, честно скажем, жутковатый.

Повсюду они были, эти наркоманы. И вопреки утверждениям газетных статей и школьных учителей, помирали от своей гадости вовсе не быстро, а медленно и отвратительно, вымучивая родственников, таща из родных квартир всё, что под руки попадётся. Вон, на остановку за домом постоянно кто-то приходит, вещи продают. Стыд теряют совершенно, ко всем вяжутся — купи, купи… — сами чёрные, страшные…

Периодически они решались ради дозы на подъездные ограбления. Это значит что? Вечером в подъезд по одному не заходить. Постоянно то там, то тут кого-то бьют по голове и грабят. Если свет не горит — гарантированно заходить нельзя. На той неделе в соседнем доме посреди бела дня на тётку напал. Хорошо, она бойкая баба оказалась, слёту отоварила его сумкой с консервами, да ещё и отпинала. А если вот такая как я?

Выходишь из подъезда — десяток свежих шприцев каждое утро. Почту из ящика не глядя не доставать! Туда кидают регулярно. А в этой среде, между прочим, разгул СПИДа начался. Плюс гепатит и прочее. Чудовищная антисанитария потребления вот этой гадости — это страшно. Потом появилась какая-то группа, они узнали, что все заразились от общего шприца — и стали специально втыкать везде свои иголки — в перила в подъездах, на детских площадках. В песочницы зарывали… Типа: раз мы умрём, так пусть и другие… Нас предупреждали даже: на детские площадки не заходить. Кошмар, короче.

Пока Вовка рассказывал, я наполнила тарелки, выставила на стол, добавила сметаны.

— Зелень сыпь. На добавку оставь маленько.

— Слушай, какая красота! А пахнет — м-м-м…

— Скажу без ложной скромности, я — мастер борщей. Пробуй.

— Обалдеть.

— А я что говорю! — понятное дело, что курсант всегда голодный, и тем не менее, — Ешь, там ещё добавка есть.

Я накормила Вовку борщом (с двойной добавкой!), потом мы попили чай с маленькими хрустящими ангарскими сушками и с конфетками-подушечками из жестяной баночки, раскрашенной под какие-то китайские мотивы.

Потом я решила сразу вымыть тарелки, и уже составляя их на сушилку, почувствовала, что он стоит сзади, совсем близко. По ногам снизу вверх хлынула горячая волна. И тут он поцеловал меня в шею — и всё, я поплыла. Как тарелки не разбила, не знаю…

Судя по солнечным пятнам, день клонился к вечеру. Часов шесть, наверное…

Эх, надо было хоть до пятачка дойти, молока купить. А то ведь я чай без молока не могу, тоска сразу нападает. Я потянулась за часами, время посмотреть, и Вовка тут же открыл глаза:

— Ты чего?

— Да вот думаю, не закрылись ли киоски продуктовые.

Он дотянулся до своих часов:

— Пять тридцать. Пошли, успеем ещё.

Меня одолевал определённый скепсис — всё же воскресенье, рыночек сворачивается раньше — но перспектива пить чай без молока была отвратительна до крайности.

— Пошли.

Часть киосков реально уже позакрывалась. Но у молочного ещё стояла маленькая очередь, и я порадовалась своей удаче. Мы затарились двумя пачками молока и ещё одним стаканчиком сметаны. И тут мой взгляд упал на москвич с открытым багажником, рядом с которым, в тени от большого клёна, стоял походный складной столик и уставшая женщина ритмично помахивала газетой, разгоняя возможных мух.

— Девушка, купите мяско! — увидев мою заинтересованность выкрикнула она. — Идите, посмотрите, я подешевле отдам!

Хм-м.

Передо мной замаячил призрак любимых перемячей.

— Вов, пойдём глянем. Ты в мясе понимаешь?

— Ну, так-то, да.

Это хорошо. Потому что я про мясо твёрдо усвоила от бабушки одно: если жир жёлтый и плотный — корова была старая.

На клеёнке у тётеньки оказалась не только говядина, нарезанная длинными широкими лентами мяса с косточкой сверху, но и свинина — пара антрекотов и кусок грудинки. Рядом лежали ценники, выведенные чёрным фломастером на картонных полосках. Восемнадцать тысяч, двадцать, двадцать пять и ещё что-то, напугавшее меня своими нулями.

— Возьмите всё? — заискивающе предложила женщина, оглядываясь на пустую площадь, бодро уложила куски в пакет и поставила на весы: — Восемь двести! — порадовала она меня.

Ого! Я представила, что половину папиных денег отдам за мясо и чёт сильно засомневалась…

Видя моё сомнение, продавщица заторопилась:

— По пятнадцать тысяч отдам?

И вот тут у меня возникло чёткое ощущение, что эта цена — и есть настоящая, а всё остальное — так, накрутка сверху или специально завышено, чтоб было куда торговаться. А то, может, какой лох и купит.

— Мясо-то заветрилось уже, — сказал вдруг Вова, — ему красная цена — десятка. Ну, нафиг, пошли, лучше на рынке купим. Там и мух нет.

Не успела я удивиться — когда это мы попадём на рынок, как продавщица замахала руками:

— Ладно-ладно, уступлю! Берите, восемьдесят за всё!

Реально, в воскресенье торговля сворачивается рано, вряд ли кто ещё сюда придёт, и куда она потом с этим мясом? Это оно сегодня было свежее, а завтра…

— Я вам ещё кусок сала добавлю, сверху! — выложила она последний козырь.

Я посмотрела на Вовку, и вот тут он мне кивнул — мол, можно брать. Я отсчитывала деньги и думала: ах ты ж какой прошаренный, а!

Сало оказалось свежим, а не солёным — да и тем лучше, хотела ж я сама посолить.

Пакет грозил расползтись по швам, и нам выдали второй, в который мы отложили часть нашего улова. Хорошо, когда большой и сильный мужчина тяжесть на себя берёт! Я уже начала прикидывать, как распределю эту гору мяса. Лук дома, вроде, был. Фарша надо накрутить. Котлеты — отличная тема!