Это была книжка, да. Будущая. В ней была почти сказочная реальность, героиня, у которой сперва всё плохо, а потом должно стать всё хорошо. И, конечно, молодой король. И куча всяких приключений.

Я села за стол и подумала, что надо бы записать свои воскресные переживания. Нет, не просто, а применить их к своим выдуманным персонажам. Первый поцелуй и всё такое. Взяла ручку в руки…

В этом маленьком волшебном мире тоже были страшности и опасности, но они были сказочные. И обязательно кто-то приходил и спасал всех хороших. И наказывал всех плохих, да. И всё заканчивалось благополучно.

Пятница и суббота мало чем отличались от четверга, разве что вечером в субботу я залегла на часок в ванну — очень уж мне хотелось избавиться от въевшегося в руки запаха растворителя.

СМЕШЕНЬЕ ЧУВСТВ

18 июня, воскресенье.

Утро воскресенья разбудило меня запахом жареных пирожков. Бабушка шуршала в кухне.

— Оля, я тут с картошкой пожарила, возьмёшь с собой?

Пахло офигительно. Это ж во сколько она встала?

— Возьму.

А что, в прошлый раз бабушкины пирожки пришлись здорово в тему. Попить бы ещё что — вообще бы здорово было. Я поколебалась между нежеланием тащить с собой термос и стремлением к комфорту. Потом решила, что лучше уж по дороге купить бутылку лимонада и не париться.

Нарядилась сегодня в бордовое шифоновое. В Анькиных журналах «Бурда» тётки в шифоновых платьях всегда были сфотографированы с чем-то вроде нижних платьев. То, что наши мамы называли древним словом «комбинация». Но сейчас никто кроме старушек такие комбинашки уже не носил. Вообще, у девчонок даже особый шик был — носить под прозрачной блузкой лифчик другого цвета, чтоб выделялся. Я такой ультрамодницей не была, так что просто надела под низ телесное бельё. И гранатовый комплектик для красоты.

Волосы завязала в хвост (вчера не до бигудей было) и понеслась.

— Ба, я ушла!

— Иди, иди, я закрою.

Сегодня мне страшно повезло. Нет, я сперва двадцать минут куковала на остановке и думала уже топать до Мухиной, там всякого транспорта куда больше ходит, но тут подошёл сорок четвёртый, который довёз меня прямо до нужной остановки.

Вовка ждал меня у танка, так же как в прошлый раз, при параде. Сегодня обошлось без флоры и фауны, что вызвало у меня несказанное облегчение.

Я как-то не знала, как мы после прошлого раза должны… ну… встретиться, что ли… Но Вова на этот счёт, видимо, не испытывал особенных сомнений, обнял меня и поцеловал в щёчку, ближе к уху, и губами провёл слегка, так что на меня опять жаром плеснуло от коленей и вверх… И как же он пахнет, Господи, аж ноги подкашиваются. Что ж это такое вообще…

— Привет, — он достал из кармана шоколадку.

— Привет, — мне как-то удалось справиться с голосом.

— Я сегодня только до четырёх.

— Увольнение короче?

— Наоборот, длиннее. Бабушка с дедом просили заехать, я обещал. В четыре двадцать пивоварихинский автобус.

Пивовариха — это деревня такая, под Иркутском, кто не знает.

— Интересно как у вас устроено.

— Если у курсанта родня в городе — ну, или рядом, в пригороде, можно получить увольнительную с ночевой. Если косяков нет. У меня же дядька в ИВВАИУ служит, подполковник. Соответственно, бабушка просит его, он — кого нужно. Я еду.

— А бабушка — это его мама?

— Тёща.

— Суровая?

— Не то слово. Не послушаешься — себе дороже выйдет.

Для меня такие отношения выглядели несколько странно. Наша бабушка тоже была матриарх, но её все слушались исключительно потому, что очень любили. И она любила всех. Я и слов-то таких лет до пятнадцати не знала — тёща, свекровь. Она для всех была мама.

Но выступать с подобными критическими замечаниями я сочла излишним, и просто спросила:

— Куда пойдём?

— А ты видела дом с драконом?

— Это что такое?

— Тогда пойдём смотреть.

И мы пошли — по Советской, мимо усадьбы Сукачёва, мимо старых домишек за крашеными деревянными заборами, мимо парка культуры имени отдыха, который местные активисты всё пытаются вернуть в статус Иерусалимского кладбища или хотя бы мемориального комплекса.

Свернули на одну улицу, другую, потом по каким-то закоулочкам…

Смотрели на дом с драконом — жутковатый он оказался, да и личины эти по забору странные. Говорят, какой-то местный художник наворотил, с уклоном в некий шаманизм, что ли…

Оттуда какими-то козьими тропами дошли до Юности, где мы в прошлый раз сидели, и благополучно прикончили пирожки с бутылкой купленного попутно лимонада. Болтали про всякое. Я с любопытством расспрашивала его по детство, про семью, про сестру, про бабушку с дедом — мне реально было интересно.

Потом спустились к воде и мыли руки в ледяной Ангаре. Пальцы у меня конкретно замёрзли, и Вовка грел их в своих ладонях, целуя каждый пальчик по очереди, от этого снова стало горячо. А потом как-то внезапно от согревания рук мы перешли к поцелуям, и я немножко выпала из времени.

Мы целовались на берегу, пока над нашими головами из кустов не заорали:

— Идите сюда! Здесь спуск есть к воде! — и ещё голоса в ответ.

Мы поднялись навстречу развесёлой и не вполне трезвой компании и пошли на набережную. Ели мороженое, снова болтали, прошли мимо пресловутого круга, сегодня практически пустого (большая часть тусовки, я так поняла, по воскресеньям зависала на тренировке). Догуляли до самого моего госа (госуниверситета) — до корпуса моего филологического факультета, где набережная благополучно и оканчивалась, и Вовка предложил:

— Давай, до дома провожу тебя? Два часа уже, пока туда-обратно, только-только мне времени хватит.

Расставаться так рано было жалко. И тут я вспомнила об одном важном деле и обрадовалась, что всё так здорово складывается:

— Давай лучше ещё погуляем, потом ты меня до папиного магазина проводишь, куда кактус заносили, а сам на автобус? Там же пригородные рядом останавливаются?

— Да, на соседней улице!

— Только я уже снова есть хочу. Пошли до хлебозавода? Там такие а-а-абалденные наркоманские плетёнки продаются!

Вовка поднял бровь, усмехнулся:

— Какие-какие?

— Ну, с маком. Хочу! — мы поржали и пошли.

— Деда мой много лет начальником хлебной базы был в Мегете, — поделился Вовка.

Мегет — это ещё одна деревня, между Иркутском и Ангарском.

— О! В Мегете хлеб очень вкусный, я знаю. Наши при случае всегда старались заехать купить.

Он улыбнулся:

— Только хлебная база — это не то место, где хлеб пекут. Там зерно хранят.

— Да⁈ Вот я лошарик! Кстати, а тут продуктовый какой-нибудь есть по пути? Давай молока купим в коробочке? Будем гулять и пить. И булки лопать. Булку хочу с молоком, прямо помираю!

Господи, что ж за болтливость на меня рядом с ним сваливается, а? А ещё мне нравится, как он на меня смотрит и улыбается.

Мы купили пачку молока, догуляли до хлебозавода, набрали булок и решили посидеть на Сквере, тем более что там фонтан, и радуги вокруг него — красиво… Сели в боковой аллейке, под лиственницами, налопались булок с молоком, хохотали по всякой ерунде, а потом Вовка притянул меня к себе и поцеловал так нежно, что у меня в голове закружились какие-то цветные узоры, как в калейдоскопе. Да, бывает со мной такое удивительное. И хорошо, что я сидела, потому как ноги совершенно отказывались ощущаться, как будто растворились в тёплом золоте. Странно, да?

СЕКОНД И ЗИМА

Папин паджерик стоял у входа. Пруха!

Я встала на нижнюю ступеньку ведущей в магазин лестницы и положила руки Вове на плечи. Прям распирало как в детстве заявить: «Я большая!» Правда, я и с этой ступеньки была заметно ниже него, и даже если на вторую встать… зато ему не так сильно ко мне наклоняться. Вовка аккуратно поцеловал меня в щёку. Ну, не принято у нас посреди улицы в губы целоваться. Но всё равно нежно и тепло…