Другое важное изменение, с которым я столкнулся сразу же после проникновения в мир XIX века, — строгий контроль доступа, что вполне логично и правильно. Потому, первым делом я, в сопровождении хмурого и вооруженного болгарского сержанта, прошел в домик из геополимерного бетона, где, очевидно, располагался штаб. К счастью, там как раз находился уже знакомый мне майор Николов, руководивший базой иномирян и бывший заместителем Первушина, и все вопросы к моей скромной персоне сразу же отпали.

Владимира свет Николаевича пришлось дожидаться у дяди Тодора которого, кстати, тоже не было дома. Фотю проводил занятия уже в новой школе, под которую определили, как я узнал от Лазарины, второй этаж нашего импровизированного учебного центра. В общем, никого из нужных мне людей на месте не оказалось и, поскольку погода стояла солнечная, теплая, просто прекрасная для начала октября, я решил немного прогуляться.

Побродив немного по окрестностям, полюбовавшись издалека на новый учебный корпус — солидный двухэтажный дом с пристройкой — я вернулся обратно и, буквально спустя четверть часа, в ворота постучали. А еще минут через пять мы уже беседовали в комнате дяди Тодора с самим хозяином и Первушиным.

— Ты, дядя Тодор, как я погляжу, совсем современным человеком стал — в фаэтоне на резиновых колесах ездишь, по рации говоришь. — слегка поддел я нашего гостеприимного хозяина.

— А как иначе? Растем. Теперь наш комитет во всей округе самый главный, надо другим пример подавать. Да и удобная штука эта самая рация: аж до Софии достает. Мы теперь с нашими ребятами всегда связаться можем, когда они в город к господину аль Фараби, или к господину Манукяну по делам ездят. — не без гордости ответил он.

— Хм, про господина Манукяна я не слышал.

— Это потому, что твоя милость совсем к нам дорогу забыл. — с легким укором ответил мне казначей нашего Тайного революционного комитета.

— Тут, дядя Тодор, господин майор не виноват — служба, сам понимаешь. — оправдал меня Владимир. — А про Ашота Манукяна я тебе потом расскажу. — это уже мне.

Приятно побеседовав еще немного и допив ароматный кофе, мы с Первушиным, извинившись перед нашим другом, отправились в комнату, занимаемую Владимиром. Кстати, вторую кровать мой друг предусмотрительно не убрал, зато вся мебель была явно не из этого мира и выглядела откровено чужеродно в старинном доме, особенно компьютер с широким монитором, принтером, небольшой рацией, лежащей на зарядной станции, и металлическим шкафом. Обратил я внимание и на вполне современные стеклопакеты (последние, кстати, были установлены во всех окнах дома).

— Неплохо устроились, товарищ подполковник.

— Как видишь, Родина о нас не забывает. А у тебя что нового? В этот раз ничего не принес?

— Обижаешь. Принес, конечно, — зажигалки, спички, свечи, тетради, карандаши, резинки, соли и соды немного.

— Ну, этого добра и у нас полно, можешь не носить.

— Да я уже понял. Вот только неудобно — с пустыми руками.

— Что ж, если хочешь помочь, принеси мне материалы по вашему миру. Скажем, за последние лет восемьдесят — девяносто. Насколько я понял, расхождения в наших мирах, имею в виду новейшую историю, начались после извержения Йеллоустоунского вулкана?

— Может быть. Революция у вас в 1917-м произошла?

— Да.

— Так. Идем дальше. Скажи, были у вас такие деятели, как Троцкий, он же Бронштейн, и Сталин, он же Джугашвили? — не выдержал я.

— Троцкий — Бронштейн, Сталин — Джугашвили? Не припоминаю. Хотя историю мы хорошо учили, тем более историю Мировой империалистической войны и революций. И в школе, и в университете, и в Высшей школе МГБ. А чем эти люди интересны?

— Скорее опасны, чем интересны.

— Вот как? Однако! А поподробнее нельзя?

— Можно. Например, Троцкий — очень мутный персонаж, сторонник мировой революции, демагог и агент англосаксов. Именно он заявлял, что, цитирую по памяти, «Россия — это хворост, который мы бросим в костер мировой революции». И я бы вам очень не позавидовал, если бы он у вас был. Другой персонаж — Иосиф Виссарионович Джугашвили, он же Сталин, личность, мягко говоря, неоднозначная — в период его правления было расстреляно и отправлено в тюрьмы и лагеря от восьми до тридцати тысяч военных. И это перед войной! Разные исследователи приводят разные данные, но тот факт, что репрессии были, не отрицает практически никто. Под репрессии попали также ученые, инженеры, врачи, рабочие, крестьяне. Точное количество пострадавших и в наши дни никто назвать не может. Кстати, у гражданина Джугашвили были и верные помощники: Генрих Григорьевич (он же Енох Гершенович) Ягода, Николай Иванович Ежов, Никита Сергеевич Хрущев, всех этих персонажей и не перечислишь.

— Хм. Про Ежова и Хрущева я не слышал. А вот Ягода… Ну да, знакомая фамилия. Он одно время был заместителем наркома НКВД Ковалева, но был отстранен, а позже осужден. Слушай, Андрей, составь-ка мне, не в службу, а в дружбу, подробную справочку на этих, как ты выразился, персонажей. Да и на тех, кто позже жил и занимал ответственные посты — тоже. А еще — данные по экономике, внутренней и внешней политике СССР. Да, и про ту большую войну не забудь.

— Великую Отечественную?

— Точно. И про ситуацию в твое время. Вот тут уже можно поподробнее.

— Умеешь ты брать быка за рога. Вынь да положь ему справочку. — иронически заметил я, но, увидев, что мой приятель готовится мне ответить в том же духе, согласился — Ладно, «Бог с тобой, золотая рыбка», будет тебе справка. Сегодня же к себе смотаюсь — все равно мне здесь делать нечего, только под ногами у вас болтаться. А как соберу материалы — сразу обратно. Думаю, пяти дней мне хватит, я же все-таки на работе, или двадцати по-здешнему. Тебя устроит?

— Вполне! — бодро ответил Первушин, что-то черкнул в своей записной книжке и тут же, без всякого перехода, сказал — Андрей, а теперь слушай меня внимательно. Как ты уже, наверное, заметил, мы создали здесь базу и ведем ускоренную подготовку к вооруженному восстанию. Пока дела идут неплохо, тьфу-тьфу! — Владимир постучал по деревянной столешнице (его солидный письменный стол был сделан из натурального дерева) — Но император Константин все-таки поддержал турок в их войне с арабами и кое-что за это выторговал. — мой друг начал загибать пальцы — Во-первых, послабления православным славянам на территории Османской империи. Во-вторых, право беспошлинной торговли для русских купцов на турецкой территории. И, в-третьих, запрет на прохождение через пролив военных кораблей всех держав, кроме Турции и России. Так что теперь две империи — Российская и Османская — союзники, следовательно, действовать мы должны очень и очень аккуратно. Иначе подведем императора всероссийского, а это крайне нежелательно. Здесь Россия сильнее, чем в нашем мире в тот же исторический период, у них, оказывается, никакого татаро-монгольского ига не было, может, потому что монголов нет, а половина татар — православные, англичан нет, но к большой войне империя не готова, а французы собирают коалицию против России и Турции. Османы — союзники никудышные, сам понимаешь, идут переговоры с немцами, но они пока не говорят ни «да», ни «нет», ладно хоть оружие продают, причем и русским, и туркам, и австрийцам. Естественно, хорошо на этом зарабатывая. Австро-Венгерская империя вовсю готовится воевать, угадай, с кем. Итальянцы пока раздумывают, зато вовсю рассылают своих шпионов. Короче говоря, ситуация серьезная. Для нас, конечно, не проблема разгромить любую армию этого мира, даже две. Надо будет — всю Европу на гусеницы намотаем, вместе с их американскими колониями, но есть один неприятный момент: переходник. Во-первых, его пропускная способность. Сколько времени потребуется для переброски хотя бы одной танковой и двух мотопехотных дивизий? А где их дислоцировать? О скрытности я вообще молчу. Это все равно, что канат в игольное ушко продевать. Ну и во-вторых, пока, тьфу-тьфу! — Первушин опять постучал по столешнице — Переходник работает без сбоев. Пока. Но как долго продлится это счастье, наши научники не знают. Они нас честно предупредили, что переходник может схлопнутся чуть ли не в любую минуту. То ли кто-то, то ли что-то мешает ему нормально работать. Одно слово — Балканы. Правда, есть еще уральский вариант… Но это уже, извини, тайна за семью печатями.