Давление чужого разума внезапно ослабло, и я едва не провалилась в разверзнувшуюся темную бездну. Послышался зловещий смешок.

Я буду потрошить тебя медленно. Очень медленно.

Пальцы палача едва заметно шевельнулись, и я потянулась за очередным фиалом с парализующим зельем. Проклятье, почему он так быстро приходит в себя?! Больше трех флаконов парализатора давать нельзя — слишком велик риск снова остановить сердце, но с дозой, рассчитанной на полчаса, Томас почти справился за несколько минут! Если так пойдет и дальше, я рисковала поучаствовать в воплощении фантазий Бледного Ужаса наяву.

— А я все равно тебя люблю, — всего на миг, но мое признание поколебало желание Томаса перегрызть мне горло. Я воспользовалась заминкой и попыталась опутать палача своей силой, спеленать мысли и чувства, но не успела.

Ты меня убила!

Яростный вой оглушил меня, едва не заставив оборвать ментальный контакт. С трудом удержавшись, я надавила сильнее, чувствуя, как нарастает боль в затылке, на этот раз — моя собственная. Палач рвался отчаянно, бездумно, причиняя еще больше мучений и себе, и мне. Пока рвался только мысленно, но еще немного, и тело справится со второй дозой парализатора. Нужно было торопиться.

— Я тебя освободила. Избавила от печати, — признаваться неадекватному Бледному Ужасу, что он больше не на поводке, было опасно, но другого выхода я не видела. Уже сейчас стало ясно, что я переоценила свои силы. Да, я удерживала Томаса от безумия в Смуту, но еще ни разу он не считал меня своим врагом. Ненависть и обида оказались слишком сильными, чтобы я могла сквозь них пробиться.

Мой разум вновь затопили всепоглощающая ярость и желание убивать, но на этот раз направленные не на меня. Дышать стало чуть легче, а перед глазами перестали мелькать звезды. Неужели, сработало?

Я кое-что обещал Совету. Идем охотиться вместе, будет весело.

Воспользовавшись тем, что палач прекратил попытки выкинуть меня из своей головы, я медленно, так, чтобы Томас не заметил и не заартачился снова, принялась распутывать тугой узел его мыслей, отделяя безумное наследие от настоящей личности. Впрочем, разделить их совсем было невозможно — палач давно примирился со своей пробудившейся силой, слился с ней воедино, научился жить, удерживая равновесие, и мне нужно было лишь помочь вернуть его, напомнить Тому, кто он на самом деле. Так мало, и одновременно так непросто. Мысли Томаса становились все более связными, однако их направление меня не устраивало — от мелькавших в сознании образов того, что палач хочет сделать с некоторыми из лордов, я едва не распрощалась со своим ужином.

А тебе пойдет красный.

От внезапно вспыхнувшего в сознании образа меня самой, в алом платье с откровенным вырезом, призывно и медленно облизнувшей темно-красные губы, стало жарко, и я снова тряхнула головой, прогоняя волну чужого вожделения. Впрочем, после замелькавших следом откровенных сцен я уже не могла с уверенностью сказать, что желание принадлежало одному лишь Тому. Глубоко вздохнув, сосредоточилась: Томас вспомнил меня, значит, сможет вспомнить и себя.

— Скажи мне, кто ты, — рискнула я воззвать к разуму палача, зацепившись за очередную неприличную картинку.

Я — твоя смерть!

Резкий ментальный удар встрепенувшегося высшего, и меня вновь едва не вышибло из чужого сознания. Мысленно усмехнувшись, на этот раз я не стала сопротивляться, слегка поддалась и ослабила давление. С Томасом никогда не получалось справиться грубо, на силу он реагировал еще большей силой, и я даже в Смуту не рисковала ввязываться в прямое противостояние надолго. Однако самое сложное я уже преодолела — поймала наименее жестокий образ, заинтересовала, отвлекла. Осталось достучаться до личности и не допустить очередной смены настроения.

— Кто ты? — спросила та я, которую придумал Том, и облизала окровавленные пальцы. Лезть в глубину этой фантазии и выяснять, откуда на моих руках взялась кровь, я не рискнула. — Кто ты?

Я голоден.

— Я поделюсь кровью, если скажешь, кто ты.

Каждой своей клеточкой я почувствовала колебания в чужой душе. Томас раздумывал, что будет приятнее — вырваться прямо сейчас или поддаться и посмотреть, что я смогу ему за это дать. Любопытство, подкрепленное очередной пикантной картиной, понемногу взяло верх.

— Хосс, — еще несколько секунд мучительных раздумий. — Андреас Томас Хосс.

— Пей, Том, — уже наяву шепнула я, прикладывая запястье к его рту, и вскрикнула от боли — дважды приглашать истощенного смертью вампира не пришлось. Том пил жадно, много, рука почти сразу онемела, а перед глазами начало темнеть. Уже теряя сознание, я наконец-то услышала заветный шепот.

— Катари…

Пришла в себя я только под утро, и, не открывая глаз, прислушалась к ощущениям. Судя по мягкости матраса подо мной, у Томаса хватило сил перенести меня в спальню и даже раздеть. Во рту был противный привкус — значит, Том догадался напоить меня последним, предназначенным для меня восстанавливающим зельем. Приоткрыв глаза, я встретилась с полным тревоги и усталости взглядом палача.

— Ты хоть представляешь, в какой опасности была, греза моя? — мы поменялись местами, и теперь моя голова лежала на коленях у сидящего в изголовье кровати и перебирающего в пальцах пряди моих волос Тома. Кажется, эту ночь он не спал. Стало жутко от осознания, как близко я была к провалу. Раньше после срывов Том, а не я, лежал пластом и не мог пошевелиться. Насколько же сильнее он стал за прошедшие годы…

— Не в большей, чем пока ты был на поводке у изменившегося Совета, — прокаркала я и закашлялась. Томас помог мне приподняться и поднес к губам бокал с водой.

— Не думал, что однажды умру от твоей руки, — с легкой иронией проговорил он, когда я напилась.

— Должна же я была отомстить за тот допрос, когда ты вырвал из меня признание в любви?

— Жестокая и коварная ведьма, — с наслаждением протянул Том, заставив меня улыбнуться и украдкой выдохнуть. Я до последнего боялась, что палач не простит нам с Линардом столь радикального решения его проблемы. Кстати, о Линарде.

— Нужно сказать Ловчему, что мы справились, — оставлять друга в неведении столько времени было жестоко.

— Я с ним еще ночью связался, высказал все, что думаю о ваших методах, — остановил мой порыв Томас. — Ты никак не приходила в себя, поэтому в выражениях я не стеснялся.

То есть Нар получил за нас обоих. Не очень справедливо, но я не в претензии.

— А как Ровена?

— Ругалась и обещала откусить тебе голову, — я окончательно расслабилась. Раз рвется в бой, значит уже пришла в себя. Хорошо. В глубине души я опасалась, что Ровена все-таки не выдержит и решит бросить Ловчего. Нар бы мне этого не простил. Потянувшись, я поморщилась от тянущей боли в перевязанной руке, попыталась встать, но голова закружилась, и я упала обратно.

— Далеко собралась? — Томас мягко придержал меня за плечи, не позволяя повторить попытку. — Я тебя чуть досуха не выпил, с трудом остановился. Сегодня у тебя постельный режим и эликсирная диета, Нар выгреб все, что нашел, из твоей домашней лаборатории. Я всю ночь поил тебя восстанавливающими зельями. Почему ты взяла себе только один флакон?

Я вздохнула.

— Не думала, что все зайдет так далеко. Обычно справиться с тобой было легче.

— Обычно я не умирал! — рыкнул палач и прикрыл глаза, медленно и глубоко вдохнув. — Все, отдыхай. Тебе нужно больше спать, чтобы элексиры подействовали как следует.

Я хотела возразить, но закрыла глаза, пережидая накатившую волну слабости, и сама не заметила, как провалилась в сон.

Второй раз я очнулась ближе к вечеру, еще не полная сил, но точно не умирающая. Голова не кружилась, рука почти не ныла — Том явно успел сменить бинты и обработать рану обезболивающим. Я даже самостоятельно сходила в душ и спустилась в гостиную, где и нашла сидящего над ворохом бумаг палача. Заметив меня, Томас присмотрелся, оценил перемены к лучшему и освободил для меня место за столом.