А истинное мастерство требовало денег.

Зинчуков показал мне худенькую пачку рублевок. На первый взгляд их там было около пятидесяти. Я покачал головой и сделал жест двумя пальцами, словно раскрывающий клюв птенец. Надо в два раза больше…

Да, это охрененно большие деньги за один вечер работы, но это выплата за срочность, за секретность и только по очень хорошему знакомству. Почему большие? Да потому что равнялись месячной зарплате рабочего на заводе.

Как только собрались, так сразу же вызвали такси. Пришлось ждать около получаса, прежде чем машина с шашечками завернула в наш двор. Сказывалась большая праздничная загруженность.

Вскоре мы прибыли к рабочему месту гримера. Нас без лишних слов впустили в мастерскую, открытую ради неожиданно упавшего калыма.

В глазах Толика мы были кем-то сродни разведчиков. Настолько засекреченные, что говорить о наших визитах не полагалось вообще никому. Впрочем, нужная сумма закроет рот кому угодно. Вряд ли будешь трепать об источнике нетрудовых доходов направо и налево. Тем более, что за это могут очень и очень серьёзно спросить.

Я пошел на грим первым. Толик без лишних слов усадил в кресло перед освещённым зеркалом, велел закрыть глаза, откинуться в кресле и расслабиться. Открытый на развороте с фотографией паспорт поставил рядом с зеркалом, чтобы видеть – кого из меня нужно лепить.

Пришлось сделать так, как говорит мастер – откинуться и расслабиться. После этого началось волшебство преображения. На моё лицо приклеивались какие-то полоски, мазали нос и лоб чем-то вязким, щекотали за ушными раковинами.

Я же вспоминал, как совсем недавно вот также вот сидел в этом самом кресле и готовился остановить террористов. Было ли мне тогда страшно?

Нет. Однажды умерший во второй раз смерти не боится. Вот и я не боялся. Сидел и думал о том, что нам предстоит.

Вишневский оказался очень серьезным противником, если сумел выследить «Гарпун» и узнать про сотрудников, работавших на эту организацию. Да, он из моего времени, тоже обладает гипнозом и умеет сливаться с толпой. Вот только если я хочу предотвратить развал СССР, то он наоборот – стремится уничтожить его как можно скорее. И не только СССР, но и всю Россию целиком, хотя сам является рожденным в этой стране.

Нам же предстоит не дать ему этого сделать. И что-то мне подсказывает, что победа будет за нами!

Утром я отправился первым. Мы договорились с Зинчуковым о месте встречи в Москве и пожали друг другу руки. Мы понимали, что могли видеться в последний раз, но сожаления и жалости не было.

Мы оба — военные люди и привыкли ходить по краю, заглядывая смерти в лицо. По первости я выходил на операции со своими ребятами и всегда сжималось сердце — вернутся ли они обратно? И кто останется там, за спасительными окопами? Уже потом, через пару лет, на одной из гулянок соратник Евгений Ковалев сказал, что его сперва тоже мучили такие мысли. Мучили до тех пор, пока не понял — сослуживцы не умирают. Солдаты живы до тех пор, пока люди чтут их подвиг. Пока помнят — за что они умирали.

Когда я вышел из подъезда, то чуть не налетел на пожилую женщину в пуховом платке. Клетчатое пальто мелькнуло перед глазами, и я в последний момент пируэтом ушел влево. Женщина чуть слышно охнула, было видно, что я её напугал стремительным ходом.

– Прошу вас понять и простить, – улыбнулся и придержал дверь. – Тороплюсь очень, вот и вылетел, как ошапаренный. Эх, молодёжь, всё бы нам бежать и спешить…

– Молодой человек, вы столько наговорили, что даже не оставили мне слов для бурчания, – улыбнулась женщина в ответ. – Бегите уже, спасайте Отечество.

– Простите, что? – я на миг задержался.

– Спасайте, говорю, Отечество. Ведь у вас на лице написано, что не просто так в выходные дни вы мчитесь. Не за бутылкой же с утра пораньше помчались. Да и закрыто ещё… Так что кроме спасения Отчизны и нет никакого больше дела.

– Вы так шутите, – хохотнул я в ответ.

– Да, шучу, конечно. Должна же я хоть какое-то моральное удовлетворение получить от вашего замешательства. Не обижайтесь, я не со зла. Я вас даже благословить могу, если на дело хорошее бежите. Только в партию не заявляйте на меня, – женщина мелко перекрестила меня и положила руку на плечо. – Всё будет хорошо. Как бы плохо не было помните одно – если вы сдадитесь, то лучше не станет. До свидания, молодой человек.

Я улыбнулся в ответ и тоже попрощался. Какой же забавно-трогательной показалась эта женщина. И говорила она правильные вещи, у меня даже ком в горле почему-то возник. И выглядела так, что могла сниматься одновременно в рекламе какой-нибудь сказки, но в то же время могла позировать на плакат «Родина-мать зовет». Добрая и строгая, чуткая и жесткая…

Я закрыл за ней дверь и отправился на вокзал. Добраться до него не составляло труда. Я старался вести себя расслабленно, не привлекая внимание. Однако, проверять наличие хвоста не забывал. Пусть я сейчас и загримирован так, что даже родные люди не узнают, но расслабляться нельзя!

До «Автовокзала №2» я добрался без особых приключений. Да и какие могли быть приключения у хмурого мужчины с гладко выбритым лицом и чистой одеждой? На меня посматривали женщины в вагоне метро, но я уткнулся в пошарпанную книгу Дюма «Граф Монте-Кристо» и старался не обращать ни на кого внимания. Книгу я взял с собой из квартиры Зинченко – будет чем скрасить долгую поездку до Москвы.

На автовокзале тоже обошлось без происшествий. Отдал деньги, забрал билет. Всё как обычно. До отхода автобуса было ещё полчаса, поэтому я нашел место на стуле в зале ожидания и снова углубился в чтение. Попутно осматривал площадь вокзала.

Ищут нас или нет? Нет ли тут кого высматривающего и выглядывающего двух людей, которые вздумали спасти СССР?

Половину общего объёма вокзала занимал высокий вестибюль, остеклённый по всей высоте с трёх сторон и делившийся на два зала: ожидания и кассовый. Также в вестибюле располагались справочное бюро, почта, телеграф, междугородный телефон и киоск Союзпечати.

На первом этаже располагалась камера хранения багажа, диспетчерская, инкассаторский пункт и штаб народной дружины охраны общественного порядка. На втором этаже находились служебные и подсобные помещения, комната матери и ребенка, кабинеты начальника вокзала и дежурного по вокзалу, комната билетной группы и комната отдыха автобусных бригад. В помещении дежурного диспетчера вокзала располагались местный телефонный коммутатор, приборы радиотрансляционной связи с залом ожидания и привокзальной площадью, а также телетайп для связи с автовокзалами других городов.

Всю эту информацию на меня вчера вывалил Зинченко. Рассказал специально, чтобы я мог ориентироваться на местности и в случае незапланированных ситуаций запросто смог бы воспользоваться окружающей средой.

Шестерых людей я заприметил сразу. Люди с большими баулами а-ля «мечта оккупанта» ворвались в размеренную жизнь вокзала шумной толпой. Они как будто специально вели себя показательно-вызывающе – громко разговаривали, смеялись, чавкали приобретенными в чайной беляшами.

Таких людей в моём времени можно увидеть в начале и середине месяца на вокзалах – вахтовики ехали домой. Однако в моём времени подобные шумные ватаги вели себя на вокзалах тише воды, ниже травы – при жалобах пассажиров полицейские могли увести с собой особо буйных, а это автоматически означало опустошение карманов. Никому денег лишаться не хотелось, поэтому вахтовики старались на территориях, где курсировала полиция, не отсвечивать. Зато в вагонах и автобусах расслаблялись по полной.

Откуда я это знаю? Приходилось выкидывать из автобуса оборзевшую парочку, которая начала распивать водку, курить в салоне и вообще повели себя неадекватно. Меня всегда это поражало – ну если ты едешь домой, так выпей пивка на дорогу, чтобы спалось лучше, или хряпни сто грамм под беляш, но напарываться-то зачем? Тем более, что едешь с деньгами, за которые горбатился не одну неделю… И потерять все деньги за вечер… Ну это такое себе развлечение.