А если жильё временное, то стоит ли заморачиваться с кухнями? И в СССР планировали вообще перейти на полное обеспечение общепитом. Брали за пример Америку? Вроде как завтрак можно было получить дома, обедом затариться в столовой, оттуда же притащить домой на ужин. И в таком случае получить углеводы и белки утром можно и в небольшом помещении.

Но концепт не прижился. Люди действительно ходили в столовые, но всё равно готовили дома. Дело было не в деньгах: при фабриках работал общепит, где поесть можно было за сущие копейки. Главной проблемой оказалось качество блюд: они были полезными, тщательно сбалансированными и в то же время совершенно безвкусными. И потому женщины продолжили потчевать близких домашней едой, которая не только насыщала, но и радовала вкусовые сосочки.

Вот и сейчас на кухонном столе возникли две тарелки, на которые белесыми червями посыпались макароны. Зинчуков мастерски разложил приготовленное блюдо по тарелкам. Я же порезал хлеб, почистил три зубчика чеснока. Что ни говори, а в зимнее время лучше каждый день заглатывать хотя бы по зубчику. И пусть потом будет жуткий запах изо рта, но зато чеснок убивает микробы и повышает иммунитет.

Зинчуков счистил со сковороды последние «поджарки» и повернулся к плите, при этом бросив взгляд на окно. Он поставил сковороду, а потом снова посмотрел в сторону окна. На улице понемногу начинали сгущаться сумерки, предвещая скорое наступление вечера. Но вряд ли Зинчукова заинтересовали именно это природное явление.

– Чего застыл, Артём Григорьевич? – спросил я. – Или вспомнил что?

– А? Да, вспомнил… Миш, одевайся.

– Чего? – заморгал я на него, думая, что он что-то забыл купить в магазине. – Хлеб вот есть, всё вроде в наличии…

Вместо ответа Зинчуков бросился в комнату. Я поспешил за ним. За то время, которое я провел рядом с «дядей Артёмом», уже успел уяснить, что он ничего не делает просто так. Вот и сейчас он первым делом бросился поднимать диван. Я ринулся ему помогать.

Выхваченный из недр дивана чемодан как будто открылся сам. Из подкладки наружу выглянули два пистолета Макарова. Зинчуков двинул челюстью в сторону одежды, аккуратно сложенной на стуле, а сам начал заряжать оружие.

Без лишних слов я бросился одеваться. Навык одеваться за то время, пока горит спичка не пропал даром, поэтому к тому времени, как пистолеты были готовы к стрельбе, я был одет.

– Что случилось? – спросил я.

– Скоро узнаешь. И хорошо бы ещё, что они просто отошли посикать.

– Кто пошел посикать?

– Люди, которые тебя охраняют. Я же говорил, что за тобой и Путиным идет постоянный присмотр, – говорил Зинчуков, одеваясь. – Двое должны быть на посту. Даже если один отойдет, то второй непременно останется. А сейчас я на улице не увидел ни одного, ни второго. Однако, когда я пошел в комнату, они были. Значит, у нас не так много времени. Скорее всего, люди, которые убрали присматривающих, уже близко.

В это время в дверь постучали.

– Откройте, милиция! – послышался громкий голос из-за дверей.

Зинчуков тут же покачал головой и приложил палец к губам. Но я и сам не дурак – понял, что по нашу душу явились не простые милиционеры.

Сколько их? Если двух подготовленных людей смогли убрать без шума и без пыли, то явно не двое-трое. Скорее всего их там штук пять. А если они идут именно за нами, то и десятка может выйти.

– Через балкон, – мотнул я головой в сторону окна.

Зинчуков кивнул и сгреб папки в чемоданчик. Да уж, оставлять такое нельзя. Это означало отдать в руки нападающим целую колоду козырей. Туда же полетели наши документы. Эту квартиру пришло время покидать окончательно. Я тем временем отдернул шторы.

По зимнему времени окна и балконная дверь были законопачены ватой и заклеены бумагой. Я сам в октябре занимался подобными делами – засовывал ножом вату в щели и потом заклеивал размоченной в воде и натертой мылом бумагой. Место соприкосновения стекла с деревом замазывал замазкой. Целый день тогда убил на утепление, зато холода и сквозняки были не страшны.

И вот теперь нужно было отдирать эту "красоту" от двери, чтобы попасть на балкон. Да, я не пользовался балконом, как кладовкой или холодильником. По факту он мне совсем был не нужен, там лежали хозяйские старые вещи, которые так необходимы летом, но совсем не нужны зимой – совковая лопата, грабли, прочий садовый инвентарь, который жалко оставить в дачном домике потому, что могли свистнуть.

– Откройте немедленно!!! – дверь продолжала трястись от ударов снаружи.

Кто-то говорил, что двери в хрущевках специально устанавливались так, чтобы при случае милиции было легче взломать. Всё-таки внутрь ломать легче, чем наружу, но я считаю, что это всё бред – просто на площадке было мало места и открывающиеся наружу двери могли помешать соседям. Потому они и открывались внутрь.

Та же история и с балконной дверью, возле которой я оказался. Резкий рывок и в комнату ворвался холодный ветер. Я аккуратно выглянул наружу. Под окнами стояли трое мужчин, которые внимательно смотрели вверх. На наш балкон. Я тут же дернулся обратно.

– Внизу ждут. Если пойдем через балконы, то станем неплохими мишенями, как в тире, – быстро проговорил я.

– Тогда только в прорыв, – вздохнул Зинчуков и крикнул в сторону двери оспшим "пьяным" голосом. – Сейчас открою! Даже праздник отпраздновать не дают спокойно!

Мы неслышно двинулись к дверям. Возле них, но всё же скрываясь за бетонным косяком, он проговорил всё тем же голосом:

– Откуда милиция? Я ничего не делал! Сижу, выпиваю себе спокойно! Вот сейчас вообще уснул...

– На вас поступила жалоба от соседей! – раздался за дверью нетерпеливый голос. – Жалуются, что у вас тут громко музыка играет и разные крики раздаются! Откройте, нам надо убедиться, что у вас всё в порядке!

– Да-да, открываю. Сейчас только трикошки напялю, а то у меня труселя с дыркой! – кивнул мне Зинчуков и показал три поднятых пальца.

Потом два, следом один. Полная готовность.

Я прижался к стене. Зинчуков пытался слиться со стеной по другую сторону двери. Он протянул руку, побренчал торчащими в замке ключами, а после щелкнул запором...

Тут же раздались выстрелы. Дверь по центру рванула внутрь щепками, клочками дерматина и желто-грязной набивки. Звякнула и распалась на две половинки тарелка с макаронами.

Я двинул тумбочку с телефоном. Она тяжело ухнула на пол, повалив ещё и аппарат, который с радостью разлетелся пластмассовыми осколками. Конечно, на падение тела похоже мало, но что-то же должно было грохнуться. Ещё и Зинчуков присел и простонал-прохрипел:

– А-а-а...

В дверь тут же ударили с той стороны. Удар был мощным. Пришелся как раз чуть пониже дверной ручке. Так мог лягнуть подкованный конь. Дверь ухнула, но выдержала, хоть и затрещала.

По силе удара и направлению я смог сориентироваться касательно тела нападающего. Без раздумий выстрелил два раза в многострадальную дверь. Зинчуков резко дернулся вперёд, тут же качнулся назад и тоже выстрелил сквозь дверь.

На площадке послышался мат и падение тела.

Два раза прокрутилась ручка замка, я рванул дверь на себя, а Зинчуков в приседе дернулся вперёд. На площадке оказалось два мужских тела. Тот, что был слева, выключен наглухо. Мои выстрелы попали точно в сердце. А вот цель Зинчукова ещё хрипела и сучила ногами.

Мужчина, похожий морщинистым лицом на придверный коврик, пытался отползти. Под ним растекалась темно-красная лужа, словно вылил на себя банку вишневого компота. Второй лежал лицом вниз и не подавал никаких признаков жизни. Сложно подавать какие-либо признаки, когда пальто на спине темнело выходными отверстиями пуль.

Я метнулся вперед. Тут же запрокинул руку с пистолетом вверх и прижался к стене. Обшарил взглядом площадку сверху.

Наверху никого не было.

— Чисто!

— Чисто! — секунду спустя послышался голос Зинчукова, обрабатывающего этажи ниже.