Маргарита довольно скоро заняла прочное место в доме Проханова.
Она горячо взялась за укрепление хозяйства и подала мысль: почему бы не построить прямо во дворе хорошую баню? Не пристало батюшке мыться в городской со всяким «сбродом».
— Ты, матушка моя, не выражайся столь опрометчив во, — наставительно заметил ей Проханов. — Этот сброд кормит нас, и, как видишь, довольно сытно кормит. Богу не угодны такие слова. Заруби эти слова где захочешь.
Маргарита пренебрежительно фыркнула.
— Стану я мыться со всякой швалью. — Она подбоченилась. — Нет уж, если желаешь, чтоб я была с тобой рядом, строй баню. Не хочешь — не надо, мы с тобой веревочкой не связаны. Я могу и адью сказать…
— Ай да баба! — воскликнул он.
Баню соорудили царскую. Мылись сначала с Маргаритой, а после них — вся домашняя челядь, число которой с каждым месяцем прибавлялось. Да и как иначе! Надо ухаживать за коровами, за птицей, овцами, свиньями, поросятами, смотреть за огородом, пчелами, лошадью.
Но были, однако, заботы и поважней. Волей-неволей приходилось в проповедях желать победы «ратному воинству нашему».
Туманные были проповеди, но ценили их куда больше открытого прославления немецкого оружия. Проханов получил от своих покровителей ценный дар — серебряный столовый набор и золотые часы.
Были, конечно, в работе отца Василия и неудачи. Исповеди давали мало нужного материала. Каялись все в каких-то пустяках: то с мужем чужим прелюбодействовала, то что-то взяла, ей не принадлежавшее, то кого-то обидела, то ругалась нехорошими словами. И хоть бы одна из этих набожных прихожанок словечко сказала о партизанах. Между тем он намекал довольно прозрачно, наводил разговор на эту тему, но все тщетно.
Вскоре вообще пришлось прекратить эти расспросы. На него начали коситься, и сразу же сократилось число желающих облегчить свою душу исповедью.
Вот тогда-то и пришлось отцу Василию выступить в мировом суде за человека, о вине которого он узнал лишь случайно.
Между тем сила партизанская росла с каждым месяцем. Летели под откос эшелоны, пылали цистерны, машины, склады, исчезали, будто сквозь землю проваливались, ценные работники немецкой армии, представители жандармерии, исчез даже как-то работник гестапо, который вез в Петровск важные документы.
Стоило Проханову услышать о Федосякине, как перед глазами сразу же возникал Никифоров. Никак он не мог представить Федосякина другим.
Действия Федосякина вынудили немецкое командование пойти на чрезвычайные меры. Из областного центра пришло указание организовать специальные карательные отряды. В Петровске был создан батальон, во главе которого встал Корольков. Он как-то пожаловался Проханову, что ему, дворянину и офицеру русской армии, приходится иметь дело с бандой бывших уголовников, пьяниц, воров и прочим сбродом.
— Из тысячи человек кет ни одного достойного, — жаловался начальник полиции. — Никакого понятия об идее, ни у одного нет возвышенной цели. Только самогон, бабы да забота о кармане…
У Проханова дрогнули крылья хищного тонкого носа.
— Да и вы, герр министр, не забываете о себе.
— Конечно, не забываю, — огрызнулся Корольков. — У меня, святой отец, нет высоких покровителей. Печься о себе самому приходится.
— Зачем же бога гневить и возводить хулу на других? Грешно так поступать. Грешно, сын мой, и неразумно.
Начальник полиции со смирением склонил голову перед этими сильными доводами.
«Черт меня дернул за язык, — выругал себя Корольков. — Еще донесет, святоша. Умаслить надо, пока не поздно».
В тот же день Корольков послал «его преосвященству» хороший дар: много спиртного, шерстяной отрез, но самым ценным оказались украшения из золота.
Проханов хорошо понял, чем заслужил такое внимание со стороны Королькова: боится.
«Глупец! — думал он. — Стану я связываться со всякой дрянью».
Но связаться, однако, пришлось.
Корольковский батальон, состоявший действительно из сброда, влился в карательный полк, громко названный «СС-мертвая голова». Корольков рассчитывал, что во главе этого соединения поставят его, во всяком случае ему обещано было повышение, но Чаповский убедил фон Грудбаха не давать согласия на это назначение, ссылаясь на то, что начальник полиции думает лишь о собственной наживе. Комендант доложил об этом по инстанции. В результате командиром карательного полка «СС-мертвая голова» был назначен некто Романов, также имевший чин полковника в царской армии.
Корольков каким-то образом прослышал о кознях «интеллигентишки с крашеными ногтями», как он презрительно именовал Чаповского, и решил в долгу не остаться.
В то время, когда создавался карательный полк, не дремали и партизаны, отлично осведомленные обо всех делах и приготовлениях в петровском лагере. Кроме отряда, которым командовал Андрей Дмитриевич Федосякин, действовали несколько других партизанских отрядов в соседних районах.
Когда стало известно о создании карательного полка «СС-мертвая-голова», партизаны решили объединить свои отряды. Вскоре была создана партизанская бригада, которую возглавил боевой командир Патченко, а комиссаром стал Федосякин. Пользуясь тем, что и немецкая разведка, и гестапо не знали об этом объединении, бригада перешла в наступление и наголову разбила карательный полк «СС-мертвая голова».
Разгром такого крупного соединения вызвал панику у гитлеровского командования. Развернуло работу гестапо, по виновников долго отыскать не могли.
Между тем бригада действовала все активнее.
Через Петровский район шли эшелон за эшелоном с живой силой и техникой на Волгу, где в это-время начались жестокие бон.
Однажды петровские партизаны совершили дерзкую операцию. Сравнительно небольшой отряд среди белого дня в самом центре расположения остатков частей разгромленного карательного полка пустил под откос сразу несколько эшелонов с отборными немецкими войсками.
Страшное месиво вызвало ужас в Петровске. Трупы хоронили несколько дней, произносились угрожающие речи, готовились ответные операции.
Всем этим шумом и воспользовался Корольков. Он убедил Чаповского начать переговоры с грозой лесов Федосякиным. Чаповскому эта идея понравилась. Он пригласил Попова и нескольких человек из районной управы, и они сочинили бумагу на имя Федосякина, в которой предлагали ему «мировую». «Ты» выходи из лесов, а «мы» тебя прощаем и до конца твоей жизни обеспечиваем безбедное существование.
Послание к грозному Федосякину отправили с полицаем, который якобы добровольно пошел сдаваться партизанам. И, как ии странно, оно дошло до комиссара партизанской бригады.
История, к сожалению, не сохранила ответа Федосякина, но слух о нем взбудоражил весь Петровск. Написан он был, наверное, в том же духе, что и ответ запорожцев турецкому султану, потому что смеялась вся округа. Как стало известно населению об этом ответе — Королькову дознаться не удалось.
Еще до получения ответа от Федосякина Корольков настрочил донос на Чаповского. На имя Проханова поступил с нарочным запрос: какого мнения он обо всей этой истории? Проханов немедленно ответил советнику, что и Чаповский и Корольков бездарны как организаторы; они глупы и, главное, мелко пашут. Это какая-то мышиная возня, а не работа.
С партизанами бороться нужно, имея на плечах холодную и расчетливую голову. До тех пор, пока с Федосякиным не будет покончено решительным образом, он должен постоянно огорчать своими ответами и господина советника, а также их общего знакомого из Львова. Оттуда идут грозные письма, предупреждения и указы, но эти указы не перельешь в оружие для борьбы с партизанами.
В отношении Чаповского и Королькова Проханов ничего конкретного не предлагал, но весь дух послания советнику содержал прозрачный намек: надо как можно скорее убрать этих деятелей из Петровска.
У Проханова на этот счет были свои соображения. Он их не высказал советнику, но ими-то он и руководствовался: Чаповский, Корольков, Попов слишком много знали о нем. Рано или поздно они могли оказаться в партизанской бригаде с кляпом во рту и выдать его с головой.
