С библейской точки зрения, всякое истинное освобождение, всякая искренняя забота о человеке берет свое начало в Боге – не в абстрактном боге, а в Яхве, поведавшем о себе людям в Ветхом Завете и воплотившемся в Иисусе из Назарета. Итак, если в Библии повествуется о страстном желании и активных действиях (миссии) такого Бога ради освобождения не только человечества, но и всего творения, миссиональная герменевтика должна быть неразрывно связана с освободительной борьбой. И вновь мы возвращаемся к важности обоснования своего богословия – миссии (и практики миссионерства) в контексте миссии Бога и нашего восхищения его личностью и делами. Поэтому, вступаясь за других, мы представляем принципы живого Бога.
Тринитарное обоснование миссионерства напоминает нам о том, что именно Бог, а не церковь, выступает в роли главного действующего лица и вдохновителя миссии. Церковь защищает права Бога в мире. Ее миссия должна начинаться с прославления Бога, иначе вся ее жизнь будет сводиться к бесконечной общественной деятельности, бессмысленным программам и проектам.[24]
За рамками герменевтики постмодернизма
Плюрализм или релятивизм?
Появление и развитие контекстуального богословия, а также признание того факта, что всякое богословие контекстуально, в том числе и Западные богословские «стандарты», совпало с наступлением эпохи постмодернизма, оказавшим столь значительное влияние на герменевтику (как, впрочем, и на все остальные академические дисциплины). В основе современного Западного богословия лежит модернистское мировоззрение Просветителей, ставивших во главу угла объективность в поисках единой всеобъемлющей богословской концепции. Не удивительно, что его сторонники отказывались серьезно воспринимать богословские учения, возникавшие в рамках того или иного узкого историко-географического контекста. Постмодернизм, напротив, приветствует и всячески превозносит такую ограниченность и раздробленность.
Однако постмодернизм не только призывает гордиться всем, что носит местный, контекстуальный и частный характер, но и отрицает возможность существования чего-то большего, например, великого повествования (метаповествования), которое объясняло бы все происходящее в мире. Все заявления о существовании универсальной истины, вобравшей в себя полноту жизни и смысла, отвергаются как проявление деспотизма и демонстрации силы. Посему постмодернистская герменевтика с восторгом приветствует множественность прочтений и трактовок, отвергая при этом наличие единой для всех истины и всеобщей взаимосвязи.[25]
С другой стороны, на протяжении двух тысячелетий христианство, начиная с ранней новозаветной церкви, постоянно сталкивается с проблемой многообразия культурных контекстов. Но, несмотря ни на что, ему удалось сохранить уверенность в существовании единой объективной истины в евангелии, обращенном ко всем людям независимо от контекста. Я бы пошел еще дальше, утверждая, что в Ветхом Завете Израилю пришлось столкнуться с той же динамикой: с необходимостью передавать веру в Яхве новым поколениям в условиях меняющихся культурных и религиозных контекстов на протяжении более чем тысячелетней израильской истории. В многообразии культур нет ничего нового для христианского миссионерства. Напротив, оно представляет собой предмет миссиональной практики и миссиологических размышлений. Море постмодернизма может показаться нам глубоким и бурным, но не стоит опускать весла.[26]
В своей интересной и весьма профессиональной статье Марта Франкс исследует путь, пройденный христианским богословием миссии в двадцатом веке. Это путь от довольно упрощенного представления единого библейского откровения через более полное, с исторической точки зрения, понимание (например, в богословии фон Рада) к признанию многообразия как внутри Библии, так и в контексте миссии (богословие Сениора и Штульмюллера). По ее наблюдению, Лесли Ньюбигину удается примирить индивидуальность избрания с широтой библейского взгляда на народы и культуры и ощутить полноту евангелия, которая все более зримо является во славе, благодаря двусторонней межкультурной миссии. Далее Франкс рассматривает это на фоне постмодернизма, заключая, что христианство надолго опередило постмодернизм в признании ценности многообразия контекстов в качестве «дома» для евангелия.
Постмодернизм и вызов христианской миссии
Миссионерство, подчеркивает Франкс, никогда не сводилось к передаче предмета от одного субъекта другому. Живая динамика евангелия скорее заключается в неизменной сущности исторической связи с Писанием и пришествием Христа, благодаря чему оно доступно для восприятия, понимания, выражения и практической реализации огромным множеством способов: по хронологической вертикали на протяжении веков и по горизонтали бесчисленных культур, в которых пустило корни христианство.
Ньюбигин… говорит, что миссионерство в условиях многообразия этого мира имеет двустороннюю направленность. Новые трактовки евангелия, возникающие, когда слово Христа привносится в новый контекст, – важная часть проникновения в полноту смысла Владычества Иисуса. Это заключение, сделанное на основе опыта миссионерской работы, соответствует представлению постмодернизма о смысле текста – общение между людьми, даже опосредованное книгой, всегда носит двусторонний характер… Кроме того, взгляд Ньюбигина на миссионерство указывает на главное: христианская миссиология надолго опередила постмодернистский мир в осознании возможной проблемы – перенос языка и понятий из одного контекста в другой открывает совершенно новые способы их понимания.
Располагая многовековым опытом решения проблемы, с которой столкнулся постмодернизм, нам следует ответить на брошенный вызов не презрением, а советом. Мы разбираемся в этих вопросах и можем помочь.[27]
Наша помощь, по моему убеждению, должна заключаться в разработке миссиональной библейской герменевтики. В Библии о таких проблемах говорилось раньше, чем постмодернизм мог возникнуть в чьем-то воображении, – в Библии, которая славится разнообразием и приветствует многообразие человеческих культур. В Библии, чьи самые возвышенные богословские заявления основаны на отдельных событиях, зачастую исключительно местного значения. В Библии, которая говорит с нами в историях, где все рассматривается на фоне отношений, а не в абстрактном вакууме.
Все эти особенности Библии – культурные, частные, социальные и повествовательные – привлекательны для постмодернистского мышления. Пути миссиональной герменевтики и радикального постмодернизма расходятся, когда речь заходит о нашей прочной уверенности в том, что, даже с учетом всего этого разнообразия и индивидуальности, Библия – главная из всех историй. Это не подлежит сомнению. Перед нами великое повествование, в котором содержится истина для всех. И в этой истории, рассказанной или предсказанной в Библии, мы наблюдаем труд Бога, чья миссия очевидна от сотворения мира до нового творения. Перед нами история миссии Бога, единая история, логически связная и единственно истинная для всех. Одновременно она утверждает культурное многообразие и индивидуальность каждого человека. Это история вселенского масштаба, в которой найдется место под солнцем для всех более мелких историй.[28]
2. Создание миссиональной герменевтики
В первой главе я упомянул шаги, уже предпринятые для миссионального прочтения Библии, подчеркнув, что ни один из них не может служить решением проблемы. На человека, указавшего другим их недостатки, неизменно ложится ответственность за создание чего-то лучшего. С некоторым колебанием, поскольку миссиология как возможная основа библейской герменевтики все еще находится в стадии разработки, я предлагаю свои размышления в качестве «строительных лесов» для будущего сооружения.
