Разве не это лежит в основе мессианской и миссиональной герменевтики иудейского канона, представленной в Лк. 24. Лука, который жил и трудился рядом с Павлом, запечатлевший в Книге Деяния бурную историю богословских споров в ранней церкви, прекрасно знал о многообразии трактовок Ветхого Завета представителями первого поколения следовавших по пути Иисуса. Тем не менее, слова Иисуса «отверзли им ум к уразумению Писаний» (Лк. 24, 45). Иными словами, сам Иисус создал герменевтическое единство, в рамках которого все учения должны читать Писание в свете истории, подводящей нас к Христу (мессианское прочтение) и ведущей нас дальше, от Христа к народам земли (миссиональное прочтение). Эта история берет начало в Божьем замысле и содержится в каждой книге Писания для всех народов. Такова миссиональная герменевтика всей Библии.

Многообразие контекстуальных подходов к чтению Библии включает и те, чьи представители выступают в роли заинтересованной стороны. Речь идет о толковании, предлагаемом конкретной группой людей от ее имени или в ее интересах. В эпоху Просвещения на Западе распространился взгляд, сторонники которого претендовали на научную объективность, рациональность и свободу от конфессиональных предубеждений и идеологических интересов. В противовес ему были разработаны богословские учения, объявившие подобную бескорыстную объективность мифом, – к тому же весьма опасным, поскольку за ним скрываются претензии на превосходство. По утверждению авторов этих учений, контекст имеет значение. В процессе чтения и толкования Библии на читателя, на его восприятие влияет окружение, личности, находящиеся рядом, культура и происхождение. Необходимо найти именно тот контекст, в котором Писание должно быть услышано и стать частью нашей жизни.

Такой подход к богословию и Библии в Западных научных кругах принято называть «контекстуальным богословием». В самом этом термине сквозит высокомерная Западная этноцентричность, поскольку предполагалось, что весь остальной богословский мир замкнут в рамках того или иного контекста, и только мы располагаем истиной и можем заниматься объективным бесконтекстным богословием. Это утверждение справедливо подвергается критике, и Запад предстает в своем реальном облике – одного из контекстов человеческой культуры, не лучше и не хуже, чем любое другое высказывание для чтения Библии и занятий богословием.[20] И все же именно в нем появилось и закрепилось в веках определенное христианское самосознание, со временем приобретшее господство в мире, во многом благодаря миссионерству и его плодам. Речь идет о том самом культурном контексте, кульминацией которого стала Вавилонская башня, известная нам как модернизм эпохи Просвещения. Как и ее предшественница в Книге Бытие, она разрушается у нас на глазах, превращаясь в бесконечный хаос постмодернизма.

Новые богословские учения объединяет предпочитаемая их сторонниками позиция правозащитника. В основе каждого из них лежит убеждение в том, что Писание обязывает нас принять сторону жертв несправедливости в любом из ее проявлений. Посему Библию надлежит читать с позиции борьбы за свободу от всех видов угнетения и эксплуатации. Первым свое влияние на Западное богословское мышление двадцатого века оказало латиноамериканское богословие освобождения.[21] По мнению его создателей, богословием нельзя заниматься в кабинетной тиши, чтобы затем применять его положения в реальном мире. Авторы богословия освобождения призывали, прежде всего, к активной помощи угнетенным и обездоленным, надеясь, что впоследствии она будет осмыслена с богословской точки зрения. Подобные взгляды ставили под сомнение саму парадигму Западных богословских исследований. В качестве других примеров можно назвать богословие индийской касты далитов (неприкасаемых), корейское богословие Минджанг и богословие чернокожих африканцев и афроамериканцев. Феминистское движение породило свою собственную хорошо развитую герменевтику и систему богословских взглядов, получившую, вероятно, наиболее широкое распространение на Западе по сравнению с другими. Все эти подходы к тексту задействуют герменевтические приемы, призванные отстаивать интересы группы людей, от имени которой они приступают к толкованию Писания, – бедняков, отверженных, чернокожих, женщин и так далее.

Нельзя ли в таком случае представить миссиональную герменевтику в виде богословия освобождения для миссионеров? Или миссиологов? В такой постановке вопроса есть лишь доля иронии. Учитывая тот факт, что в современной популярной мифологии многие видят в миссионерах скомпрометировавших себя пособников колониализма и олицетворение Западной самонадеянности и стремления к культурному господству, вполне естественной была бы идея создания богословия освобождения от миссионеров (к чему, собственно, и призывают некоторые наиболее радикальные формы богословия за пределами Западного мира).

Однако многонациональный характер вселенской церкви породил новую реальность, пока мало известную в Западных церквях, в популярной культуре и средствах массовой информации. Речь идет о том, что многие христианские миссионеры, а их более половины в мире, сегодня не принадлежат к белым выходцам с Запада. Международное миссионерское служение несут теперь представители мирового большинства. Встретить африканского миссионера в Британии теперь нисколько не удивительнее, чем британца в Африке. То же можно сказать о бразильцах в Северной Африке, нигерийцах в Западной Африке, где мало кто из белых отважится появиться, или о корейцах, проповедующих по всему миру. И хотя Соединенные Штаты по-прежнему посылают на служение в другие части света наибольшее число миссионеров, второе место по этому показателю занимает Индия.[22] Индийских миссионеров по всему миру в тридцать раз больше, чем Западных миссионеров в самой Индии.

Чего точно нельзя сказать об этом новом явлении во всемирном миссионерском движении, так это того, что все эти миссионеры – агенты жестоких колониальных властей, а их служение – всего лишь религиозное прикрытие для политического и экономического империализма. Напротив, значительная часть служителей, направляемых церквями мирового большинства, привыкли жить в бесправии и относительной бедности, зачастую претерпевая гонения и угнетение. Возможно, таких миссионеров нельзя причислить к угнетаемым, в сравнении с бедняками Латинской Америки или индийскими далитами (хотя многие индийские миссионеры – выходцы из неприкасаемых). Но им тоже необходимо освобождение от навязчивых стереотипов и несправедливых насмешек, которые все еще раздаются в адрес их призвания, а также от вытеснения миссионерства на второй план во многих церквях, с которым миссиологи продолжают бороться в цитаделях богословской науки.

Бесспорно, миссиональную герменевтику отличает «заинтересованность». Ее создатели толкуют Библию и разрабатывают библейскую герменевтику в интересах тех, чья жизнь стала частью библейской истории Божьего замысла для всех народов земли. Но еще сильнее их уверенность в том, что это должно стать нормой жизни для всей церкви. Поскольку, читая Писание именно в таком ключе, церковь, водимая библейской истиной, не может не замечать миссионального характера Бога и евангельского откровения.

Но миссиональная герменевтика идет еще дальше. Она не желает оставаться одним из нескольких освободительных правозащитных богословских учений – хотя и в таком виде имеет полное право на существование, право распространяться и отстаивать свои позиции.[23] Скорее широкое миссиональное прочтение всей Библии, которое я надеюсь представить на страницах этой книги, вбирает в себя все прочие освободительные прочтения. Где еще создатели этих учений черпают вдохновение в борьбе за справедливость, если не в библейском откровении Бога, который сам сражается с несправедливостью, угнетением и рабством на протяжении всей истории до самого эсхатона? У кого, если не у Бога, который восторжествовал над пороком и злом (человеческим, историческим и вселенским) в крестной смерти и воскресении своего Сына, Иисуса Христа? Иными словами, в чем, если не в миссии Бога?