Предлагая тот или иной контекст для исследований в области герменевтики и библейского богословия, мы должны быть всегда открыты для критики. Те же, кто ее высказывают, обязаны смиренно признавать, что, в конечном итоге, контекст подчиняется тексту, а не наоборот. Этим и объясняется сложность вопроса, заданного мне Энтони Биллингтоном: «Способен ли тот или иной контекст отдать должное сути текста, с точки зрения библейского богословия? Или же он только искажает текст?»[50] Еще раз замечу, что вполне разделяю озабоченность Биллингтона. Я лишь прошу оценить эвристическую полезность миссионального контекста, предложенного мною на страницах этой книги. Отдает ли он должное основной идее библейского канона? Облегчает ли он понимание? Может ли он выражать собой логическую связность и единство содержания Библии? На эти вопросы сможет ответить только читатель, если у него хватит терпения вместе со мной пройти долгий путь по страницам Писания.

И все же в определенном смысле любой контекст в какой-то мере искажает текст. Единственный способ избежать этого – воспроизвести текст Писания в его первоначальном виде. Всякие попытки кратко передать его содержание, создать систему или модель, облегчающую это понимание, так или иначе искажает исходную реальность – сам текст.

В этом смысле герменевтический контекст для чтения и толкования Библии (как и все другие приемы библейского богословия) чем-то похож на карту. Любой картограф признает, что карта всегда искажает отображаемую реальность. Самый яркий пример тому – карты мира. Невозможно с абсолютной точностью изобразить трехмерный земной шар на двухмерной плоскости. Поэтому все карты, проекции мира допускают искажения там, где этого невозможно избежать, – в форме материков, их относительной площади, в расположении параллелей и меридианов, на полюсах земли, в ориентации компаса и так далее. Все зависит от назначения карты и от того, что она, прежде всего, должна изображать.

На картах более крупного масштаба (например, для загородных прогулок или ориентации в городе) возникает другая проблема: что следует отметить, а что опустить в символическом изображении, которым, по сути своей, являются все карты. Не все особенности реального ландшафта можно поместить на карте. И опять перед нами встает вопрос: для чего предназначена эта карта? Что важнее всего четко разглядеть человеку, который возьмет ее в руки? И что в этом случае можно пропустить – не потому что этого нет на реальной местности, просто сейчас эти особенности не имеют первостепенного значения. Наверняка, где-то существуют карты канализационных сетей Лондона. Они, несомненно, востребованы инженерами городских служб, а вот туристам пригодятся едва ли. Им нет необходимости знать такие подробности. Карта Лондонского метро блестяще воспроизводит пути движения транспорта, и потому бесценна для туристов, пока они находятся под землей. Но как только они выходят на поверхность, польза такой карты почти сводится к нулю. Она искажает реальность для простоты и ясности. Эта классическая схема дает гораздо более полное представление о Лондонской подземке, чем карта, на которой отображались бы реальные повороты, длина и направление линий метрополитена. Всем известно, что схема метро искажает реальность ради достижения той цели, для которой она была создана, – помочь нам быстро и безопасно ориентироваться под землей. Допущенные искажения оправданы, и никто не станет обвинять создателей карты во лжи и желании ввести нас в заблуждение. Искажение в данном случае не означает неточность. Схема Лондонской подземки, по-своему, подробный и очень точный документ.

Сравнение герменевтического контекста с картой может оказаться полезным. Реальностью в этом случае является сама Библия. Ни один контекст не может учесть все детали, так же, как ни одна карта не отображает все мельчайшие подробности ландшафта. Но, подобно карте, герменевтический контекст позволяет нам увидеть всю местность в целом, ориентироваться на ней, замечая наиболее существенное и готовясь к встрече с самой реальной действительностью. Точно так же карта подсказывает, чего нам следует ожидать, когда окажемся в изображенном на ней месте. Миссиональная герменевтика, которую я обрисовал, по-моему, удовлетворяет некоторым из этих требований. Она не претендует на разъяснение каждой детали бескрайнего библейского ландшафта или возможности заранее определить толкование того или иного отрывка. Но если встреченные вами в пути особенности местности не отмечены на карте, вы не будете по этой причине отрицать их существование. Вполне возможно, вы даже не посетуете на картографа, исключившего эту деталь. Ведь карта помогает нам установить ее правильное местоположение по отношению к другим географическим объектам.

Чем больше я пытался использовать миссиональную карту Библии, ориентированную, прежде всего, на миссию Бога или побудить к этому других, тем яснее мне виделись не только основные элементы ландшафта. Менее заметные тропинки и не столь живописные, с точки зрения ученых туристов, достопримечательности обнаруживали неожиданную и многообещающую связь с главной панорамой.

Повсюду в ветхозаветном каноне мы находим отрывки, провозглашающие Яхве, Бога Израилева, единым Богом всей земли, всех народов или всего человечества. Яхве создал все сущее, он владеет и управляет всем. Приведенные выше примеры заимствованы из Торы, исторических и пророческих книг, из псалмов. Уникальность и вселенский характер Яхве – основополагающие аксиомы ветхозаветной веры, которая, в свою очередь, лежит в основании новозаветного христианства, его поклонения и миссии. В трех главах второй части мы исследуем некоторые аспекты этого аксиоматичного монотеизма, во многом определившего наше понимание библейской миссии.

Если Яхве – единственный живой и истинный Бог, явивший себя Израилю и пожелавший явить себя до концов земли, цели, которые мы ставим перед своей миссией, должны быть достойны его замысла (гл. 3).

Если Иисус из Назарета воплощает собой личность и миссию Яхве, если он тот, кому Богом дана вся власть на небе и на земле, тот, перед кем преклонится всякое колено и кого всякий язык исповедует Господом, значит, именно он – сердце и слово нашей миссии (гл. 4).

Если конфликт между живым Богом и его Христом, с одной стороны, и всеми лжебогами и идолами, возводимыми усилиями человеческими и сатанинскими, с другой стороны, составляет великую вселенскую драму библейского повествования, то наша миссия должна побудить нас вступить в эту войну с идолопоклонством, будучи уверенными в окончательной победе Бога над всем, что противостоит его царствованию над вселенной (гл. 5).

Но прежде, чем приступить к обсуждению этих тем, необходимо сделать два вступительных замечания.

Во-первых, в круг интересов нашей книги не входят вопросы, касающиеся библейского происхождения монотеизма в древнем Израиле. На протяжении многих лет они остаются предметом большого числа научных и критических исследований, но у нас нет возможности уделить им серьезное внимание. Еврейские священные писания, которые мы, христиане, называем Ветхим Заветом, дошедшие до нас в рамках канонической традиции усилиями представителей официального иудейского вероучения, не дают возможности проникнуть в религиозное самосознание среднего израильтянина на том или ином этапе ветхозаветной истории. С уверенностью можно лишь предположить, что в нем зачастую царила страшная неразбериха. Даже на страницах израильских писаний на протяжении жизни многих поколений неоднократно говорится о постоянном противостоянии между популярной религией и защитниками монотеистической веры завета, представленной в исторических и пророческих книгах. Одни были убеждены, что вера завета требует от них исключительного поклонения Яхве, тогда как другие, по многим причинам, считали возможным поклоняться иным богам вместо Яхве (а, вероятнее всего, и одновременно с ним). Археологические свидетельства подтверждают впечатление, которое складывается у нас от чтения пророчеств Осии, Иеремии и Иезекииля, о широком распространении политеизма в Израиле (в том числе поклонения женским божествам, например, Астарте).[51]