— Хвад[16]? — удивленно обернулся к дирвудцу тот. — Нет, говяжий суп будет на ужин. Вальбрендхюр разогреет для вас жареную исе. Каковы ваши имена, друзья? — компания назвалась.

— Лофгрен? — еще ярче засиял Хафйорн. — Моя бабка по отцу была из твоей фамилии, брат. Пусть свою фамилию я оставил, став Вестником, родственная кровь исчезнет из моих жил только после того, как меня заберет Римрганд.

— Здорово, — ответно улыбнулся Кьелл. Родственные связи, неважно, сколь дальние, ценились в Белом Безмолвии, и пусть родство между ними было степени «седьмая вода на киселе», этот разумный сразу показался ему симпатичнее. — Расскажешь нам, что это за «Вестники», и чем вы тут заняты, родич?

— Я не очень хороший рассказчик, — ответствовал местный житель. — Ты лучше спроси у Вальбрендхюра, или послушай Ватнира, вот уж кто мастер слагать слова. Но все мы, живущие в Часовне Вестников, просто проводим время в ожидании неизбежного. Конца всего, — пояснил он.

— Но почему именно здесь? — недоуменно спросил Константен. — Проплыви пару миль в любом направлении, и окажешься теплых водах тропического моря, а то и на песчаном пляже с пальмами. Зачем торчать в этом мерзлом местечке?

— Конец всего настигнет нас в любой точке мира, — добродушно ответил Хафйорн. — Какая разница, где тебя постигнет полное и окончательное развоплощение, здесь или где-либо ещё? Нужно ли рвать жилы в попытках добыть мирских благ, обеспечить потомство, стяжать славу? Все это превратится в пыль, когда воля Римрганда накроет мир. Не лучше ли ожидать момента, когда придёт Великое Ничто, в приятной компании, занимаясь любимым делом в свое удовольствие? Я на своем месте, и мне все нравится. Зачем тщетно искать лучшей доли, тратя мгновения своей жизни, что лучше потратить на себя и близких, если итог один и тот же — аннигиляция?

— Ну, на песчаном пляже ждать всеобщего конца все же теплее, — пожал плечами Эдер. — И потом, жизнь пока что не спешит прекращаться. Почему бы не пожить в большем удобстве?

— Подобные желания только привязывают нас к этому эфемерному существованию, — блеснул зубами Хафйорн. — Желания порождают желания, страсти порождают еще большие страсти. Это бесконечный, закольцованный путь в никуда. Финальность и окончательность — прерогатива Римрганда, но не этого мира. Зачем скорбно влачить себя по жизненному пути, мечась за призраками страстей? Не лучше ли принять всю бессмысленность этой жизни, как факт? Римрганд избавит от мук всех — верящих, неверующих, и даже незнающих. Бежать от его воли, отрицать ее, бояться — бессмысленная трата сил. Все Вестники примут свой конец с радостью, и проведут время до него, не тратя себя на ненужные желания. Единственная значимая разница между этим местом и любым другим — здесь, у Белой Пасти, рядом с доменом Зверя Зимы, неизбежный конец наступит быстрее, — компания погрузилась в озадаченное молчание, один лишь Кьелл весело засмеялся.

— А еще говорил, что плохой рассказчик, родич, — хлопнул он Хафйорна по спине. — Прибедняешься, да.

— Я всего лишь повторяю то, что говорит нам Ватнир, — ответил тот. — Все это — его слова.

— Или этот твой Ватнир что-то понял в жизни, или же он — редкий краснобай, — Кьелл почесал нос. — В любом случае, интересный разумный, надо его повидать.

— Что же, Кьелл, вы считаете, что эта философия — истинна? — озадаченно спросил Алот.

— Истин на самом деле много, Алот, — добродушно ответил гламфеллен. — Истина Римрганда — мир рано или поздно рухнет, и ничего не останется ни от тебя, ни от всех твоих усилий, ни от чего-либо еще. Истина Галавэйна: только непрерывная борьба с сильными противниками — врагами, обстоятельствами, собой, — сделает из тебя самую лучшую твою версию. Истина какого-нибудь пьяницы — на дне бутылки. Истина, скажем, Стоика… ну, он нам ей все уши прожужжал. Ее воплощение я не так давно встретил на втором этаже «Дикого Жеребца». Принимать ли какую-то из этих истин, как свою — только твое дело.

— Какова же ваша истина, Кьелл? — спросил Алот в замешательстве.

— Э, мою истину я тебе не отдам, даже и не думай, — нахмурился бледный эльф. — Свою найди. Да и вряд ли она тебе подойдёт. Моя истина — моя любимая женщина, — он отрешенно улыбнулся, — Она — моя вселенная, мой смысл жизни, мое все. Да, это может показаться примитивным и глупым, но тут я не могу ничего с собой поделать, — он рассмеялся.

— Но ведь в вашей жизни есть идеи, вещи, и желания помимо этой… истины, — нахмурился Алот. — Совокупность того, что делает вас вами, намного сложнее ваших чувств к Онеказе II.

— Ну, можно принять истину, а можно без остатка раствориться в ней, — пожал плечами Кьелл. — Я не собираюсь отказываться от себя — наоборот, я себе очень даже нравлюсь, — он скорчил нарочито напыщенную физиономию, впрочем, быстро сменившуюся улыбкой. — Ладно, хватит умствований, тем более, что мы уже пришли, — Хафйорн как раз открыл дверь в самое крупное из деревянных строений, и приглашающе махнул рукой.

«Интересно, как дела у моей истины?» — подумал Кьелл, пропуская друзей вперед себя. «Все ли хорошо, все ли ладно у моего прекрасного тропического цветка? Надо сказать, воспоминания о ней диссонируют с моим окружением не меньше, чем сама Мертвая Льдина — с жарким и полным жизни Дедфайром.»

Вдруг, его воспоминание о королеве Хуана обрело невероятные четкость и резкость, сродные присутствию богов, и он как наяву увидел Онеказу, сидящую на малом троне в ее саду на крыше. Королева, серьезная и властная, общалась с незнакомым Кьеллу матару, но очень быстро отпустила своего собеседника небрежным жестом. Она непонимающе огляделась, но вот ее взгляд нашёл глаза бледного эльфа, и на губах Онеказы расцвела мечтательная улыбка.

«Все ли у тебя хорошо, милая?» телепатически обратился к ней гламфеллен, даже не пытаясь осмыслить свои действия. И, как ни странно, ему пришел ответ — эмоции нежности, уверенности, и нетерпеливого ожидания. Непонятное явление тут же развеялось, оставив после себя стойкое чувство нереальности происходящего.

«Ну, мало ли, флюктуация какая от избытка божеской силы в воздухе,” подумал он, проходя в дом за Хафйорном. «Гм, если тут и правда мой ворчливый дядюшка Римрганд виноват — спасибо ему, и неважно, реально это видение было, или нет.»

Длинный дом мог похвастаться обстановкой, прекрасно знакомой Кьеллу — за дверью находилась общая зала с разбросанными по полу шкурами, многочисленными столами, и открытым очагом, полным тлеющих углей. Освещали строение пованивающие рыбой лампы на стенах. Одна только деталь была несомненным местным колоритом — длинный дом тянулся не вширь, а вглубь. Местные расширялись, все глубже закапываясь в фирн и глетчер[17] гигантской льдины.

— Гётвадья[18], Вальбрендхюр, — обратился Хафйорн к ворошащему угли очага бледному эльфу. — Со мной новые пилигримы. А ещё у меня радость — встретил родича по отцу. Познакомься, это Кьелл Лофгрен.

— Хайо, Кьелл, — рукопожатие этого разумного было крепким, а сам он пропах приятными кухонными запахами. Приметный ожог на половину лба добавлял красного в снежно-белую гамму цветов его лица. Одет он был, как и другие встреченные по пути Вестники, капитально и по погоде — в долгополую рубаху из меха морского зверя. — Садитесь за стол, все, освежитесь с дороги.

— Хайо, — Кьелл присел за ближайший стол, и приглашающе махнул друзьям, начавшим устраиваться рядом. — Благодарю за гостеприимство. Так, на всякий случай: мы будем что-нибудь должны тебе?

— Ничего, брётир[19], — добродушно засмеялся Вальбрендхюр. — Вы — гости, да и не взял бы я денег с родича этого олуха, — он кивнул на Хафйорна, двинувшегося к выходу. Тот только усмехнулся на эту нелестную характеристику. — Его родич — почти что мой родич. Вот, утолите пока жажду. Сейчас подоспеет еда, — он с натугой приподнял немалого размера бочонок, и установил его на стол.

Кьелл с довольным возгласом подхватил одну из в изобилии стоящих на столе деревянных кружек, и подставил её под врезанный в бочонок металлический краник. Наполнив кружку пенным напитком, он с удовольствием пригубил.