— ВТК рассчитывала прекратить этот неприятный процесс, грозящий фатальным падением прибылей, убрав с доски его главный двигатель — королеву. Правь Хуана ее брат, и невзирая на все его усердие, положение дел постепенно вернулось бы на круги своя. ВТК снова стала бы необходима Дедфайру. Кто же мог подумать, — отставной пират с досадой скривился, — что королева найдет в вашем лице столь ревностного и умелого защитника. Говорят, крики убиваемых вами Принчипи были слышны по всей Змеиной Короне.
— Любовь — страшная сила, Дерео, — отстраненно кивнул Кьелл. — Я удивлен, что ты не понял положения дел после моих поисков Спатта Ругиа.
— Аймо[4]? Эккози, при чем тут это? — в удивлении приподнял брови Дерео. Кьелл, вздохнув, покачал головой.
— Я люблю Онеказу, и уничтожу любого, кто посмеет вредить ей. Я же предупреждал тебя в прошлую нашу встречу, хоть и не закончил — слишком спешил убить посягнувшего на мою любовь, — гламфеллен холодно посмотрел на бывшего пирата.
— Тондери. Безумие, — пораженно вытаращился на него Дерео. — Подумать только… Ди верус, я считал вас дельцом, наемником, чей клинок купила местре королева, но такое и в голову мне не пришло… Что же, — его лицо приобрело мрачную покорность судьбе. — Если вы сражаетесь за свою аймора, то нет смысла взывать к вашей жадности, и нашей былой дружбе. Делайте то, зачем пришли, но, пер компланка, оставьте мою команду в живых.
— В живых? О чем ты, зио[5]? — недоуменно спросил пирата поддерживающий его юнец. — Этот баццо здесь, чтобы убить тебя? Принчипи! Протежжере вуорс аймикос[6]!
— Каллосте[7]! — рявкнул Дерео, отвесив юнцу пощечину. Тот зашипел, обиженно глядя на старика. — В трюм, постенаго, и не показывайся наружу до самых республиканских берегов!
— Но зио, твоя нога… — юноша попытался возражать, но был прерван неожиданно сильным толчком в грудь от Дерео.
— Апреттаре, юный глупец! — под яростным взглядом старого Принчипи, молодой вайлианец заторопился в сторону каюты.
— Вы великодушный разумный, фентре Лофгрен, — поспешно и горячо заговорил Дерео. — Оставьте жизнь этому юнцу, не обращайте внимание на его несдержанность. Вам не нужно опасаться венжьятта[8], у него нет ни сил, ни возможностей навредить вам. Я — в ваших руках, а все эти разумные — в руках вашего благородства. Не откажите мне в этой последней просьбе, фентре.
— Жизнь твоего племянника вне опасности, пока он сам не выбросит ее на ветер, — тускло поглядел на него гламфеллен. — Но ты прав, пора заканчивать. Умри с миром, — сгусток ци, поразивший Дерео в мозг, прервал жизнь старого пирата быстро и безболезненно. Он осел на палубу, и беспокойство так и не сошло с его морщинистого лица.
— Зио, нет! Реччепта аик[9], баццо! — пистоль в руке юноши, стоящего в дверях каюты, грохнул и выплюнул клуб дыма, и палубные матросы «Белакальмо» ахнули, но вовсе не от впечатления меткостью юнца. Кьелл, все так же равнодушно глядя на труп Дерео и его разъяренного племянника, вертел в пальцах свинцовый шарик — так и не долетевшую до него пулю.
— Ваше счастье, что вы не идете под флагом Принчипи, и что я слишком устал, чтобы разбираться, кто из вас пират, а кто нет, — безразлично бросил он. — Я предупрежу вас один раз — если любой из вас попадется мне на корабле с перевернутой короной на флагштоке, он закончит так же, как и этот юнец, — его рука вскинулась в обычном, казалось бы, указующем жесте, но одновременно с ним племянник Дерео рухнул на палубу, суча ногами и хлеща кровью из рваной дыры в горле. Пуля, брошенная рукой Кьелла, прошила его шею насквозь.
Не задерживаясь больше, гламфеллен повернулся и спрыгнул на воду. Ему предстоял пеший путь обратно в Некетаку.
«Как говаривал дедушка Ленин, капиталисты плюс триста процентов прибыли равно любые преступления,” меланхолично думал он, перепрыгивая через волны. «Ради денег Онеказу порешить хотели. Чем ВТК лучше гопарей из подворотни? Масштабом, вестимо. Хм, а ведь это я породил эту дурную вражду своим неумным прогрессорством… Нет. Я, скорее, вскрыл нарыв, который и сам бы лопнул рано или поздно. Деляги из ВТК проявили бы себя позже, но вряд ли с меньшей жестокостью, не будь меня и выросших из моих маловнятных идей мануфактур.»
Гламфеллен отбросил самобичевательские мысли, и грустно хмыкнул пришедшей в голову нелепице: «Интересно, нашёлся бы в закромах Дерео некий радикально чёрный меч, принадлежавший особам королевской крови?» Он прибавил скорости, желая поскорее добраться до теплой постели. Этот день, с его волнениями и разочарованиями, начинал утомлять его все больше.
***
«Мне стыдно,” размышлял Кьелл, усевшись на кровати комнаты, снятой им в одной из таверн Змеиной Короны. Ему отчаянно хотелось спать, но ещё больше хотелось привести в порядок растрепанные мысли. «Я отдался Синь Мо перед лицом любимой женщины, и теперь она видит во мне безумного зверя. Не, те недоноски получили по заслугам, особенно огромный урод, поднявший руку на Онеказу. Вернись я во времени в момент до того, как я начал их убивать, то мало что бы поменял. Но как быть с тем, что моя ненаглядная теперь меня боится? Может, все-таки удастся объясниться с ней? Напрошусь на аудиенцию завтра, или послезавтра, и попытаюсь все прояснить. Но даже если получится, я, похоже, порядком охладил наши отношения. Вот беда…» Его нерадостные думы прервал скрип отворившейся двери. Гламфеллен удивлённо повернулся к вошедшему… к вошедшей. Онеказа, одетая в простое платье матару, с волосами, прикрытыми платком, стояла в двери, кусая губы и отводя глаза.
— Дворец сейчас чистят и чинят после пиратского нападения, — отсутствующим голосом сказала она, — но мне нужно было тебя увидеть. Стражники отыскали тебя, по моему приказу. Я войду?
— Конечно, — растерянно отозвался Кьелл, и добавил, прежде чем осознал свои слова: — Прости. Я должен был сдержаться. Я не дикий зверь, честно. Прошу тебя, не бойся меня.
— Это я должна просить у тебя прощения, Кьелл, — она прошла внутрь и остановилась на середине комнаты. С трудом подняв на него взгляд, она вымученно улыбнулась, тут же отвернувшись. — Я не понимаю, что со мной происходит. До сих пор, ты вызвал во мне лишь приятные чувства, но сейчас я даже думать о тебе не могу без страха. Я стыжусь, не понимаю, и не контролирую этого…
— Стоп! — Кьелл, осознавший, наконец, смысл происходящего, возбужденно вскочил с кровати. Онеказа отшатнулась, сжавшись и мелко дрожа. Видя это, он с некоторым трудом успокоился, и заговорил с ней, медленно и негромко. — Милая, я — редкостный дурак, и все это время ты находилась во власти неконтролируемого страха исключительно по моей вине. Прости меня за это. Сейчас я все исправлю, но тебе нужно будет пару минут потерпеть мои прикосновения, хорошо? — женщина судорожно кивнула, так и не подняв на него глаз. Впрочем, теперь, когда Кьелл понял, что с ней происходит, его стыд и грусть уступили место жажде действия.
— Сядь, пожалуйста, вон на тот стул, — продолжил он все так же тихо и размеренно. — закрой глаза и отвернись от меня. Постарайся думать о чем-нибудь приятном. Мне нужно будет взять тебя за руку, но попытайся не обращать на это внимание, хорошо? — женщина, коротко кивнув, подошла к стулу и опустилась на него, скованная и напряженная, крепко зажмурив глаза.
Она рванулась было прочь, когда он прикоснулся к её запястью легчайшим из прикосновений, но удержалась на месте, дрожа, как натянутая струна.
«Хорошо, что чтение пульса ци не имеет ничего общего с обычным измерением сердечного ритма,” отрешенно подумал он, старательно вслушиваясь в прерывистое и хаотичное движение энергии по меридианам королевы. «Разве что самые удобные для этих действий точки совпадают. Иначе хрен бы я чего прочитал у моей трепетной лани.»
Его подозрения подтвердились — он и правда был самым прямым образом виновен в эмоциональных всплесках Онеказы.
— Искусство Ревущего Тигра — таинственная и сложная мистическая практика, — заговорил он тихим, убаюкивающим голосом. Нужно было выяснить все детали состояния женщины, прежде чем начинать лечение, и это требовало более продолжительного чтения пульса, а значит, нужно было хоть немного ее отвлечь. — И, как бывает с подобными вещами, понимания ее принципов недостаточно для ее применения, а успешное ее применение — не всегда результат понимания ее принципов. Это искусство обращается к древним, первобытным ужасам разумных, идущим из той глубины веков, когда наши предки были слабы и суеверны. Тигр, хищник, мало с тех времен изменившийся, до сих пор внушает разумным если не страх, то опасение, а его рык способен заставить дрогнуть даже храброго воина. Искусство Ревущего Тигра, и особая энергия, присущая ему, многократно усиливает этот страх, превращая его в слепую, безрассудную панику. Самые сильные практики этого искусства способны повергать армии могучих бойцов, заставляя их сердца разрываться от ужаса. Сегодня, я впервые за все свои жизни применил это искусство, осознав его в единой вспышке просветления. Мои эмоции, моя воля, все мое естество так хотело разорвать, уничтожить, стереть в прах поднявших на тебя руку мерзавцев, что понимание Искусства Ревущего Тигра, самого удобного способа выпустить наружу всю мою ярость, пришло ко мне в считанные секунды. Но я слишком мало знаю о нем, — виновато признался он, — и случайно задел тебя. Аруихи тоже, наверное. Я исцелю тебя, изгоню весь этот чужой страх из твоего разума. Есть только одна неприятная деталь, — он поднялся и отступил к стене, давая женщине время отдохнуть от его присутствия и прикосновений, должных сейчас повергать ее в бесконтрольный ужас. То, что она не пыталась инстинктивно убраться подальше от источника этого страха, говорило о ее поистине железной воле.
