— Какая теперь разница? — неожиданно вскипел, усаживаясь на полу.

— У тебя ничего не вышло? — участливо спросил склонившийся надо мной Ашур Соломонович. — Изменения, вызванные Горчевским, едва ли не ценой его жизни, очень сложно…

— Вы не понимаете! — грубо перебил я асура, «на волне» неожиданно захватившей меня ярости. — Вы все не понимаете! — истошно прокричал я, брызжа летящей слюной в лица дорогих мне людей. Остапа просто понесло, сорвало буденовку вместе с булькающей крышей. Голова неожиданно вновь болезненно запульсировало.

— Сережа, Сергей Вадимович! — попытался воззвать к моему благоразумию майор Сидоренко. — Успокойся, дорогой! Еще не все потеряно…

— Да что ты со мной сюсюкаешься, как с младенцем, Валентиныч? — Захвативший меня в одночасье нервный срыв и не думал сдаваться. — Думаете все, спекся Сережа? Не может нихрена? — Я орал, вращая наливающимися кровью зенкаими. — Вот! Вот, смотрите! — Я сорвал с руки «Патек Филипп» и тряхнул зажатыми в кулак часами перед носом майора. — Этих часов не было на моей руке! И они появились! Появились эти гребаные часы! — Я саданул часами по каменному полу тронного зала. Защитное стеклышко дорогих часов покрылось сетью трещин, несмотря на то, что было супер противоударным. — Гребаный «Патек Филипп», гребаный Горчевский, гребанная жизнь! — Я хреначил часами по каменным наплывам, пока стекло не осыпалось на пол мелким крошевом. — Я должен был проломиться сквозь его гребанные установки! Но я… — я остановился, поднося разбитые часы к самому своему носу. — Я, сука, потерял сознание! Понимаете? Я потерял это гребаное сознание!

Батюшка Феофан переглянулся с Ашуром Соломоновичем, и тот, согласно кивнув, легонько шевельнул губами:

— Нервный срыв!

— На счет три… — шепнул батюшка Феофан. — Раз…

Но я уже не реагировал ни на какие раздражители:

— Как же я хочу, вот так взять и перевести стрелки назад, чтобы всего этого не было! — Я ткнул пальцем в часовую стрелку разбитого «Патека» и резко толкнул её против привычного хода.

Картинка реальности скакнула перед моими глазами, и я оказался на своем прежнем месте — в углу тронного зала, буравя взглядом каменную стену. Однако разбитые часы до сих пор оставались в моих руках.

— Что за еб…? — выругался я от неожиданности.

— Сережа, что-то случилось? — донесся обеспокоенный голос Владимира Николаевича из-за моей спины.

— Случилось-случилось, — пробормотал я, откручивая стрелку еще на несколько делений.

Я стоял возле преобразившего в демона Ашура Соломоновича, поливающего своей кровью скукоженную рожицу древней мумии. Внутри нее что-то заклокотало, залитые необычной кровью губы шевельнулись, а изо рта выплеснулся небольшой фонтанчик желтой жижи. Роговые пластинки глаз утратили мутность и стали прозрачными, словно слеза младенца. Угольно черные бездонные провалы зрачков, занимающих все свободное пространство глазниц, вновь остановились на мне. И опять я провалился в эти колодцы, но на этот раз не потерялся, но старый черт опять умудрился вывернуть меня наизнанку.

«Играешь со временем, Надзирающий? — раздался в моей голове ехидный шелестящий, словно пересыпающийся песок, голос Намруша. — Ну-ну, пытайся… Создатель любит упертых и убогих! И не беспокой меня больше!»

Я вновь ощутил себя стоящим с часами в руках над телом мумии, только глаза Намруша уже потухли, и на этот раз он не снизошел до ответов Соломонычу, а продолжил лежать недвижимой шелудивой деревяхой. Но как этой старой развалине удалось меня просчитать? Ведь он не должен был знать… Неужели за такой короткий промежуток времени он умудрился выудить всю информацию из моей головы? Если это так, то я тоже так хочу! И если выживу, то обязательно освою такое умение!

Я вновь, но уже более осознанно принялся откручивать назад стрелку часов. «Картинки» стремительно менялись перед моими глазами, но, если сказать точнее, это мое тело меняло свое «местоположение», двигаясь во времени и пространстве. Накручивая стрелку, я пытался сообразить, что же такое на самом деле я создал. По всем объективным ощущениям, благодаря, как изволил выразиться Ашур Соломонович, моему нервному срыву, выходило, что я создал настоящую машину времени!

Выходит, что не такой уж я и рукожоп! Пусть случайно, пусть в порыве, но получилось же у меня что-то стоящее? Однозначно получилось! И если с умом подойти к использованию данного прибора, можно попытаться изменить наше не слишком безоблачное будущее.

Точно! Нужно открутить время до момента моей гибели от рук наемников Горчевского. Тогда я не лишусь перстня, а Горчевский, соответственно его не получит. А зная всю подноготную гребаного ушлепка, я, сука, сам удушу его своими собственными руками! И сделаю это с превеликим удовольствием! Отрублю его тупую башку и закажу знакомому таксидермисту изготовить чучело, которое повешу в своем охотничьем домике.

Я весело усмехнулся посетившим меня кровожадным мыслям, хотя, конечно я не собирался наяву этого делать. Н ко запретить мне немного помечтать, как я буду расправляться со своим заклятым врагом. А ведь все могло быть совсем по-другому, если бы Горчевский оказался нормальным и вменяемым человеком.

Я был готов смириться даже с небольшими тараканами в его голове, ну, кто из нас не без придури. Но послать на заклание миллионы, если не миллиарды человек, развязав третью мировую… Увольте! Это совсем не человек, это какая-то кровожадная тварь. А кровожадных тварей старались уничтожать, и изводить под корень во все времена. Ну а я чем хуже?

Стрелочка на часах продолжала откручивать время назад. Уже мимо промелькнуло наше боевое столкновение с посланниками Ашура Соломоновича, побег из застенков Русской Инквизиции и радостная встреча с монахом Феофаном. Дольше всего пришлось перекручивать мое беспамятство в сырых казематах, даже рука «рубить устала».

Наконец я вернулся к моменту уничтожения перстня Соломона и, тут с моим прибором неожиданно случился конфуз — стрелка намертво «приросла» к циферблату, не желая больше сдвигаться ни на миллиметр. Я надвил сильнее, опасаясь, поломки тоненькой металлической полоски. Но не тут-то было — стрелка даже не шелохнулось. Она не реагировала ни на какие мои усилия, как бы я не усирался. Добился я лишь одного — пропоров мне руку до крови, моя машина времени выбросила меня реал.

Перстень Соломона висел воздухе на равном расстоянии между мной и лежащим навзничь деканом. Неожиданно Горчевский забился в судорогах, как умалишенный, а после вскочил на ноги.

— Мое! — заревел он, протягивая руки к артефакту.

Кольцо завибрировало и засверкало, словно маленькое солнце, которое мощно рвануло, разлетевшись по сторонам мириадами ярких искр. Взрывная волна с силой ударила меня в грудь, оторвала от пола и с маху впечатала в стену.

Твою мать! — на последнем издыхании выругался я, в очередной раз теряя сознание.

Голова опять трещала неимоверно, ныло все тело, особенно ребра и позвоночник, которыми я так неудачно треснулся о стену, отброшенный «детонацией» перстня.

— Сережа? Сережа, ты как? — вновь услышал я взволнованный голос генерала Кузнецова, и опять кто-то очень настойчиво тормошил меня за плечо.

— Не… тряси… те! — в очередной раз прокаркал я, хватаясь руками за голову и открывая глаза. — Моя башка… — Ох!

Это болезненное «дежавю» меня окончательно доконает!

— Слава, отпусти! — предсказуемо шикнул на Петрушина Владимир Николаевич. — Сережа, сейчас-сейчас… Полегчает…

Я немного расслабился в ожидании прохладных сухих рук батюшки Феофана, что должны были избавить меня от терзающей боли. И они действительно легли на мой лоб, и от них опять пошло животворное тепло, подлечившее мой многострадальный организм.

— Дорогая мама, роди меня обратно! — просипел я, немного очухавшись.

Открыв глаза, я первым делом огляделся: я опять находился на полу тронного зала Хамдаата, то бишь нашего «дружелюбного» демона — Ашура Соломоновича. Все члены нашей немногочисленной команды собрались вокруг меня и с тревогой на лицах следили за моим самочувствием.