Рябинин принялся рассказывать о «Встрече муз», подтрунивая над поэтами.

– Я слышала о них от своей подруги, Наташи Решетиловой, – смеялась Полина. – Она бывала в пресловутых «Музах»… А ты заинтриговал меня своим другом Меннером.

– Меллером, – поправил Андрей. – Он действительно чудо! Мы с тобой приглашены завтра на просмотр его гениальной фильмы.

– «Мы»? – удивилась Полина.

– Полиночка, прости. Я хотел сказать, что пригласили меня, а я, в свою очередь, прошу тебя меня сопровождать, – смутился Андрей.

– Смешной ты, когда краснеешь, – улыбнулась Полина. – Мне жуть как нравятся естественные эмоции. Ладно, так тому и быть, разрешаю тебе говорить «мы» и с удовольствием пойду на представление картины. Кстати, кто сказал, что она гениальная?

– Да у Меллера не может быть ничего не гениального! – расхохотался Андрей. – Видела бы ты его уши – даже они гениальные!

– Ха! Любопытно: человек с гениальными ушами, да к тому же снимающий гениальные фильмы. Занятно!

– Увидишь. Лично я не сомневаюсь, что в картине Меллера найдется место всему – и смешному, и трагическому. А сама картина будет по-детски талантлива, – заверил Андрей.

– Где состоится премьера?

– В «Доме художеств», в семь.

– Там и увидимся, за десять минут до начала…

Я съезжу на дачу, навещу маму.

– Как здоровье Анастасии Леонидовны? – посерьезнев, справился Рябинин.

– Кризис миновал, – вздохнула Полина и, помолчав минуту, сменила тему. – А знаешь, у нас в школе скандал!

Андрей поднял брови.

– Не шучу. Вчера был футбол, матч на первенство школы. Надо заметить, у нас имеются две сильные команды, лучшие в городе. Эти команды составлены не по возрастному или иному признаку, а по организационной принадлежности. Дело вот в чем: в школе две детские организации – пионерская и скаутская. Если первая существует на законных основаниях, то вторая – лишь по старой привычке. Движение скаутов пришло к нам с Запада и было официально запрещено в 1917 году. Тем не менее те, кто состоял в скаутах еще до революции, а также их младшие братья, продолжают дружить и пытаются возродить свой союз. Они военизированы, дисциплинированны. Организация как бы готовит к службе в армии: ходят в походы, занимаются спортом. Пионеры внешне такие же. Честно говоря, они – плагиат скаутов, даже атрибуты одинаковые – галстуки, флажки звеньевых, барабаны. Отличие в одном – в идеологии. Скауты безыдейны, а учитывая западное происхождение – буржуазны по сути. Пионеры же – юные коммунары, их организация объединяет пролетарских, сознательных детей. В скаутах состоят дети интеллигенции и «бывших». Так вот, вчера команда скаутов играла с пионерами за первое место. Победа была за скаутами, но пионеры заупрямились и устроили драку прямо на поле. Разнимали драчунов все присутствующие учителя и родители. Я тоже участвовала, хотя было жутко стыдно и неприятно.

– Если игра шла по правилам, отчего пионерам было не принять поражение? – пожал плечами Андрей.

– Возник спорный момент: форварда-пионера сбили, но не в этой… не в штрафной зоне, и судья не дал… – Полина силилась вспомнить трудный термин.

– …Буллита, – подсказал Андрей.

– Ага, буллита судья не дал. И, представляешь, наши пионеры кинулись в драку! Судья, учитель физкультуры, растерялся, стоял, хлопая глазами, а мы, женщины, бросились разнимать детей. Ужас!

– Вырастили коммунаров! Конфуз.

– Не то слово! – махнула рукой Полина. – Позорище! На матче присутствовали чины из губнаробраза, родители…

– А чья же, простите, вышла виктория? – съехидничал Андрей.

– Тебе смешно. А каково нам? Метались по полю, как идиотки, растаскивали в разные стороны мальчишек… Абсурд!.. В потасовке, если тебе интересно, победили скауты, – подытожила Полина.

– Мне лично представляется, что раз пионеры полезли в драку на виду всей школы и наробразовцев, значит, это им не впервой, – задумчиво проговорил Рябинин.

– Верно думаешь. Скауты и пионеры постоянно конфликтуют, – согласилась Полина. – Для пионеров это настоящая война, борьба классов.

– И какой же выход видится учителям и почтенным товарищам из наробраза? – спросил Андрей.

– Поначалу мы уговаривали стороны примириться, затем наробраз попытался распределить скаутов по разным школам, но родители забеспокоились – расформируй скаутов – пионеры их поодиночке до смерти затерроризируют.

– Получается, ваши пионеры – прямо разбойники с большой дороги?! На них что, и управы нет?

– Найди, попробуй! Родители и старшие братья-комсомольцы подзадоривают пионеров: мол, давайте, ребята, бейте буржуев, как мы в семнадцатом. На родительских собраниях я пыталась объяснить, что скауты – не враги, они – дети. Что с того, что их идеология не большевистская? Скауты нам не вредят – наоборот, успеваемость и физическая подготовка среди них выше, чем у пионеров.

– И что же тебе отвечают? – Андрей пристально посмотрел на Полину.

– В глаза молчат, а за глаза осуждают: пригреваю, мол, «капиталистических недобитков». Слово-то какое выдумали, а? «Недобитки»! Сами они недоумки.

Рябинин мягко обнял ее за плечи:

– Не обижайся на них, они – люди малограмотные, потому и дети их жестокие и непримиримые. Радикализм присущ людям темным, может статься, когда-нибудь и воспитаем скотов и их племя.

Полина мягко высвободилась из объятий:

– Мы на улице, неприлично… А насчет радикализма и темноты народа – будь любезен ответить на вопрос: большевики тоже радикалы, так, выходит, и они темны и необразованны? – Ее глаза были серьезны и нетерпеливо ждали ответа.

– Да, Полиночка, именно так. Партия, как ни верти, на девяносто девять процентов состоит из людей безграмотных и даже подлых.

Она не возмутилась, скорее немного удивилась и, упрямо встряхнув волосами, сказала:

– Признаться, странно слышать подобное от героя войны, но… приятно встретить единомышленника! Таких людей, как Ленин, Троцкий или мой отец, страшно мало, однако что значит твое «подлых»?

– Подлыми в старину называли преступников, – пояснил Андрей. – В партии большевиков я встречал и бывших воров, и грабителей, и даже убийц.

– Убийц? – не поверила Полина.

– Именно. Помнится, в восемнадцатом захватили мы… ну, приказали нам арестовать одного зарвавшегося командира красной части. Звали его Леонидом Белоноговым, или Ленькой Зверем. Так он до революции был бандитом, загубил десятки душ и в своей части творил самосуд, лично вешал красноармейцев и пленных колчаковцев.

В глазах Полины стоял ужас. Она прошла сотню метров молча.

– А знаешь, Андрей, я тебе верю, – наконец произнесла Полина. – Многие не поверили бы рассказу об этом Звере, а я верю, потому что был в моей жизни подобный пример, но я считала его единичным. – Она тяжело вздохнула. – Сколько времени нужно для залечивания ран гражданской? Сколько сил и терпения придется потратить?

– Последствия гражданской войны в Соединенных Штатах сказываются до сих пор, – невесело отозвался Рябинин. – Нужен мир в сердцах людей, согласие на долгие годы. И примирение.

– Примирение? Как в церковном учении?

– Неважно, в церковном или людском. Примирение необходимо. Россия – третий Рим, благостный земной Иерусалим; русские – великая нация – разбрелись по свету в злобе и непримиримости, раскололи державу свою. Думаешь, отчего дети бьют детей? Оттого что посеяли их отцы и братья семена ненависти, а семена эти – ох, какие всхожие!

Он замолчал и огляделся по сторонам – оказывается, они обогнули квартал и вновь оказались у театра.

– Эти разговоры тяжелы и никчемны. Давай-ка, Полина, переместимся в обстановку более веселую. Что ты скажешь о кинематографе или ужине в ресторане? – предложил Рябинин.

– В кинематограф не хочу, а в ресторане скучно, – Полина сморщила нос и вдруг схватила Андрея за руку. – Пойдем-ка на танцы! Там глупо и весело, я буду твоим экскурсоводом по лучшим танцзалам города. Идем?

– Начнем с городского «Дворца культуры трудящихся», – предложила Полина. – Это на улице Маркса, совсем близко. «Дворец культуры» – самое красивое общественное здание города, в особняке до революции жил богач Соболев. По вечерам во «Дворце» дают танцклассы, то есть танцы с разучиванием основных «па». Развлечение дорогое, но там самая приличная публика.